Андрей Битов - Аптекарский остров (сборник) Страница 5

Тоня примостилась на деревянную жердочку, окружавшую газон. На газоне лежали прошлогодние бурые листья. Тоня не совсем понимала, что с ней происходит. Она осторожно покосилась на старуху. Та сидела, положив подбородок на клюку. Тоня увела взгляд. Ей было немного страшно. И уже точно, что – трень-бом-динь! – это не ее город, а изумрудный или еще какой-нибудь. И может, ей все это снится. Она еще раз покосилась на старуху. Старуха была на месте. Говорила что-то соседу. «Сейчас я что-нибудь узнаю…» – подумала Тоня и прислушалась.

– И вот дом горит, – говорила старуха, – а я все вверх-вниз, вверх-вниз. Вытаскиваю что могу. А сын все не идет и не идет. А на улице темно уже. Только сугробы белеют. И дом горит…

И тогда-то ОН и появился. Черный такой, мрачный… Я выношу – а ОН принимает. А сына все нет. А я старая, что я с НИМ сделаю? Я его боюсь. Что ему стоит? Я выношу – а ОН принимает. Так все и принял. А потом сын пришел, а ничего и не осталось: все ТОТ принял. Один самовар остался. Я его в сугроб сунула. Серебряный…

Трень-бом-динь…

«Все правда, – думает Тоня. – Так оно и есть».

– М-да, – говорит сосед. – Тяжелые были времена…

– А сейчас что? А сейчас что? – как-то звонко и скороговоркой напала старуха. – Вот шар – и тот тридцать рублей стоит!..

«Тридцать рублей!» – эта новость пронзила Тоню. Она как-то и не подумала об этом: таким все странным было вокруг.

Тридцать рублей!..

Тоня вскочила.

– Бабушка! Бабушка!

– Что, деточка?

– А Портовый проспект есть в этом городе?

– А как же, деточка. Совсем рядом. А что тебе?

– Ой, – обрадовалась Тоня, – я там живу!

– Странная девочка, не правда ли? – сказала старуха соседу. – Как выйдешь, деточка, так направо поверни и все иди и иди, все прямо и прямо. Там и будет твоя улица.

– Бабушка, а я успею? – встревожилась Тоня.

– Куда успеешь?

– Я вернусь – шары еще будут?

– Вот уж не знаю, девочка. Этого я наверняка не могу. Не знаю. А ты бегом, бегом…

И Тоня побежала. И тоже очень легко нашла свою улицу. Да, это ее улица. Совсем такая. Народу было по-прежнему много, но колонн уже не было. До дома было еще довольно далеко. Тоня бежала – шар, шар! – и совсем уже еле дыша взлетела по лестнице.

Папы дома не было. В отчаянии Тоня опустилась на диван и тут же вскочила: она же не поспеет, опоздает… Помчалась на кухню. Там у плиты, распаренная и сердитая, возилась Марья Карповна. Необъятная, она с легкостью носилась по кухне, ожесточенно громыхала мисками и кастрюлями, словно те были живыми и на них можно было сердиться. И рук ее почти было не разглядеть, так они мелькали.

– А тебе что тут надо? Уходи, уходи… – не переставая мелькать, буркнула Марья Карповна.

– Тетя Мария, дайте мне, пожалуйста, – жалобно растягивая слова, говорила Тоня, – папы нет дома, вечером он вам отдаст, дайте, пожалуйста… Ну честное слово, папа бы наверняка купил, только дома его нет.

– И ходят, и ходят… Чего тебе?

– Дайте мне тридцать рублей до вечера…

– Тридцать рублей! Ишь чего захотела. Так вот вдруг возьми и дай какой-то девчонке… – говорила Марья Карповна, шлепая тесто красными и пухлыми руками. – А зачем тебе?

– Шар такой!.. – Тоня взмахнула руками какой.

– Воздушный, что ли?

– Ну да, – уже обрадовавшись, сказала Тоня.

– И это тридцать рублей за воздушный шарик! – ужаснулась Марья Карповна. – Тридцать рублей, шутка сказать, дерут-то как! Тридцать рублей-то еще заработать надо… Деньги-то какие!..

– Ну тетенька Марья… Папа вам вечером отдаст.

– Вечером, говоришь? Да и то, какие ж это сейчас деньги!.. Два мороженых – и все деньги… Э-эх…

Она обтерла руки о фартук и вразвалку проковыляла к себе в комнату. Вернулась с красненькой.

– И то ведь ребенку радость, – говорила она, разглядывая тридцатку. – Праздник ведь… Как же тебя не побаловать, сирота моя несчастная… Ой, горит! Ах ты господи! – бросилась она к плите, потом к Тоне: – На, хватай да беги, пока не раздумала… Ох ты, господи, праздник!.. – рычала Марья Карповна, хватаясь за горячую кастрюлю и с грохотом сбрасывая крышку.

А Тоня уже мчалась по Портовому проспекту, сжимая в кулаке тридцатку, обегая, протискиваясь, проскальзывая, мелькая рыжей головой.

Зеленый дом. Большие белые женщины. Круглый скверик во дворе. И в скверике никого нет. И старухи нет. «Опоздала, опоздала…» – стучала кровь в голове. Тоня взлетела на третий этаж. Хорошо еще, что сразу ясно, какая дверь. Одна всего. Другая заколочена.

С налету Тоня позвонила. И тут же испугалась. Позвонить в незнакомую дверь – раньше она постеснялась бы, а может, и не решилась вовсе. Тоня еще не отдышалась, и сердце стучало на всю площадку. Дверь долго не открывали.

Открыла ее полная, дряблая женщина, еще не старая и удивительно белая. Все у нее было вниз: и щеки, и фигура. Казалось, она стекала вниз. Она была растрепанная, запыхавшаяся и белая-белая.

– Что тебе? – спросила она грубо.

– Шар… У вас шары? – сказала Тоня и разжала кулак с побелевшими пальцами. – Вот.

Так она стояла перед большой белой женщиной, держа перед собой на ладошке красненький комок.

Женщина смерила это все: и Тоню, и комок.

– Нет здесь никаких таких шаров! – сказала она и захлопнула дверь.

У Тони немного закружилась голова, все поплыло куда-то вправо, вправо. Что-то внутри с замиранием ухнуло вниз, как в лифте. Тоня ухватилась за перила. Потом из белого тумана выплыли, в обратном порядке, чем исчезали: перила, лестница, потолок, площадка, дверь и звонок на двери. «А как же шар? Самый большой на свете… Самый круглый… самый красный… и золотой на нем кораблик?»

Шара не было. Но его не могло не быть. Это Тоня понимала. И не сходила с места.

Так она простояла около часа. Какие-то люди спускались и поднимались по лестнице, и Тоня отворачивалась от них в сторону. Она хотела еще раз позвонить, но не могла. И только смотрела на узкую щель почтового ящика и в его пять дырочек внизу и тихо приговаривала: «Вот сейчас… откроется… Раз, два, три… Три-и-и… Вот сейчас…» Она достала из кармана катушку, погладила шелковую проволоку и с замедлением: «Ра-а-аз… два-а-а-а…»

За дверью послышался смех, и она распахнулась. Подобранная и веселая, появилась та самая большая белая женщина с мусорным ведром.

– Ты все еще здесь, девочка? – сказала она уже значительно мягче. – Шаров нет. Они были, но все уже кончились. Ты иди домой, иди… – И она стала спускаться.

Тоня не верила. Она гладила шелковую проволоку и уже знала, что шара не может не быть. Когда женщина поднялась с пустым ведром, и увидела Тоню на том же месте, и встретилась с ней взглядом, она вдруг побелела еще больше и левая щека у нее запрыгала.

– И ты все стоишь?.. – сказала она. – Да я бы сейчас для тебя хоть десять сделала… Но нету. Ах ты, бедная моя… Ну что мне с тобой делать? Ах ты господи!! – вдруг вскрикнула она. – Ведь есть же один, есть! Только с брачком… Бочок у него подгорел… Да ты подожди, я сейчас, сейчас… Мигом. Только надую. Газ еще остался. Ты подожди…

И торопливо она исчезла за дверью и дверь оставила полуоткрытой.

Трень-бом-динь! Трень-бом-динь! – приближался издалека звон колокольчика. Ближе, ближе. Что-то разрывалось в Тоне, распирало, и она всхлипнула.

И появилась женщина, неся перед собой огромный красный шар. А вот и золотой кораблик…

Трень-бом-динь!

Тоня, ничего не видя, шагнула с вытянутыми вперед руками и взялась за веревочку. Женщина улыбалась.

– Бери, милая, бери…

Тоня протянула на ладошке красненький комок.

Радость исчезла с лица женщины. Какие-то тени прошмыгнули по ее опущенному лицу. Все это в одну секунду. Она взяла Тонину тридцатку и, не поднимая глаз, тихо ускользнула за дверь.

Тоня спускалась. Трень-бом-динь! – звенело в ней. Трень-бом-динь! Она смотала шнурок и взяла шар руками с двух боков. Еле хватило рук обхватывать его. Она слегка сжимала шар и чувствовала под ладошками его, упругого, почти живого. Она слегка нажимала на шар пальцами, всеми пятью по очереди, словно играя гамму, – и трень-бом-динь, трень-бом-динь!

Потом она увидела, что шар не такой уж круглый: в одном месте он был словно перетянут ниточкой. И большое рыжее пятно было с одного его боку. Но все это было ничтожно и не смогло ее омрачить. Трень-бом-динь! – это ее красный шар и золотой на нем кораблик!

Она шла по своей улице, улыбалась и ничего не видела вокруг. Шар натягивал шнурок, и, когда она поднимала голову, он плыл над ней, огромный и красный на голубом небе.

– Где это тебе, девочка, достали такой прекрасный шар? – спрашивали ее.

– Это я сама достала, – говорила она.

– Так где же? – говорили ей.

– Там уже нет, – говорила она.

Вот и ее дом. Вот и садик, из которого она вышла утром.

В садике на нее налетели мальчишки.

«Лиса! Лиса Патрикеевна явилась!» – закричали они.

И вдруг замолчали. Может, услышали трень-бом-динь? Тоня стояла в центре, и ее распирала гордость.