Алексей Богомолов - Маленький человек в эпоху перемен. Рассказы Страница 5

Обильный урожай подразумевал осенний приход грызунов, поэтому в домах держали кошек. У Григория Ивановича тоже имелась и он ей очень гордился. Маленькая, тощая, с просвечивающимися ребрами черно-бело-рыжая помощница была настоящей крысоловкой и чуть ли не каждый день приносила хозяину добычу, оставляя ее на видном месте возле крыльца. Но была проблема. Кошка эта была вечно беременной, что хозяину совершенно не нравилось. Тогда Григорий Иванович, дабы оградить животное от посягательств сильного пола, наколол мелко стекло, смешал с мясным фаршем, скатал в шарики и, предварительно заперев любимицу на сутки в доме, разложил приманку на участке. Уже к вечеру она была съедена, а сосед радостно, с нескрываемым чувством удовлетворения рассказывал окружающим о своей находчивости. Наш кот тоже умудрился нажраться вредных шариков и два дня прокорчившись от боли, уполз подыхать на природу. Мы с матерью ревели от жалости, и отец, как-то встретив соседа, мимоходом поинтересовался, зачем тот отравил нашего кота, а тот простодушно улыбаясь, удивился: «Как же я мог его отравить? У меня и яду то нет… А-а-а, это тогда, когда со стеклом?…Так, что он по моему участку ходит?»

Я отучился, отслужил, поступил на работу и к соседу как-то не касался. Ну, есть он и есть. Иногда он проходил мимо нашей калитки в сторону станции со своей неизменной коричневой кожзаменителевой сумочкой с застежкой на молнии – значит на рынок поехал. По слухам, живность уже не держал, потому что тяжело, возраст, а яблоками до сих пор торговал.

Однажды, морозным утром, спеша на работу, я нагнал его на железнодорожной платформе. Поздоровались. Поговорили ни о чем. Я давно не видел его вблизи. А он нисколько не изменился – такой же веселый, румяный, ни единой морщинки. Зубов, похоже, тоже как не было, так и нет. Улыбается, громко разговаривает. Подошел поезд. Я помог ему втиснуться в набитый людьми тамбур, двери закрылись, едва не прищемив сзади куртку.

– Григорий Иванович, здравствуйте! – услышал я радостный тонкий женский голос. Его обладательницей оказалась миниатюрная старушка в пуховом коричневом платке, которую мы прижали к стене возле стоп-крана, когда входили.

– Ба! Валентина! Какими судьбами! -по интонации соседа я понял, что он тоже очень обрадовался этой встрече.

Было видно, что встретились двое старых знакомых и бесконечно счастливы видеть друг друга. Они наперебой задавали вопросы, что-то рассказывали, смеялись. Выходило очень громко. Мало того, что им приходилось перекрикивать шум поезда, но и сосед был глуховат. Народ в тамбуре, став невольным свидетелем бурной встречи, слегка посмеивался. До Царицино минут пятнадцать ехать. Вот уже люди начали разворачиваться, готовиться к выходу, а мои два голубка никак наговориться не могут. Ему надо выходить, но чувства его переполняют, ему хочется сделать для своей собеседницы что-то хорошее. Он слегка приоткрыл молнию на сумке и засунул внутрь руку, долго копался и уже перед самым выходом, наконец, нашел то, что нужно и достал совсем небольшое, чуть больше куриного яйца слегка кривенькое яблочко и протянул его Валентине:

– На тебе гостинчик. Свое. Очень вкусное, – он вышел на платформу, двери закрылись, поезд тронулся, а пожилая женщина осталась стоять в опустевшем тамбуре, зажав в сморщенном кулачке так и не налившуюся антоновку. Она смотрела перед собой, «в никуда» и улыбалась.

В А Л Е Н К И

«Знать математику кое-как- значит и мыслить кое-как:

неточно, приблизительно, неверно» Н. И. Лобачевский.

Именно такая фраза была аккуратно выведена под портретом мужчины строгой внешности, висевшим слева от верхнего угла классной доски. Это, когда еще в школе, когда все было легко и просто. Домашку можно было делать не всегда и списать у классных отличниц на перемене. То, что задавали учить тоже пробегалось глазами перед уроком. Если не повезет и спросят, то что-то сам вспомнишь, что-то подскажут. Ниже, чем на четыре балла обычно не получалось.

От воспоминаний Леху оторвал показно-возмущенный голос экзаменатора:

– Да Вы что же это, милочка, таких простых вещей не знаете? – обращался он к раскрасневшейся от волнения девчоночке, сидевшей рядом с ним и нервно грызущей шариковую ручку за колпачок, -посидите и подумайте, младший научный сотрудник с кафедры математики достал из кармана пачку сигарет и вышел.

Вообще-то подобные поступки были непозволительны. Преподаватель не имел права покидать аудиторию во время экзамена, но помещения института были пусты, все ушли на каникулы и лишь только самые нерадивые и неудачливые сидели сейчас в нескольких помещениях ВУЗа и пытались пересдать экзамены, «заваленные» в зимнюю сессию.

Леха окинул взглядом аудиторию. Всего шестеро. «Милочка» торопливо рылась в шпаргалках, парень постарше, что после армии и подготовительного отделения, смело достал из под свитера конспект с лекциями и списывал прямо оттуда, остальные ребята сверяли написанное на листках с записями в своих длинных бумажных ленточках со шпорами. Лехе повезло. Билет, что ему достался он знал. Даже специально сделал в ответе небольшую ошибку. Препод в нее упрется, а Леха- ррраз! И исправит ее на правильное. А если что другое спрашивать начнет- то там уж как повезет.

То, что в математике и физике он ничего не соображает стало понятно, когда еще в десятом классе он поступил на подготовительные курсы в МЭИ. Складывалось такое ощущение, что то, что давали в школе и то, что на курсах- совсем разные вещи. Вроде как всегда учил английский, а тут, -на тебе- китайский. Удивляло, что многие слушатели понимали, вопросы задавали, сами отвечали, а Леха сидел дуб-дубом, графики перерисовывал, формулы записывал, а что к чему никак не доходило. И, ладно бы в школе плохо учился, а то ведь был, если и не отличником, то твердым хорошистом. По окончании курсов состоялись экзамены. Леха приехал, возле двери постоял, а сдавать не пошел. Какой смысл? Стыда натерпеться? Да и бумажка об окончании ничего не значила и на поступление в ВУЗ не влияла.

И пришло тогда к Лехе понимание того, что хорошист в сильной московской школе и хорошист в школе с рабочей окраины, как в его случае, – две большие разницы.

Достал он школьные учебники да задачники и все лето перед экзаменами просидел в беседке, что на дедовом участке стояла. Учил все заново, начиная с четвертого- пятого класса.

Помогло. Вступительные экзамены в институт Леха сдал. Правда, подавался он на «Электрооборудование летательных аппаратов», романтическое название и, что немаловажно, понятное, а зачислили его на «Электрические машины». Что это означает он понял лишь потом.

А почему, спрашивается, поступал именно в МЭИ? С гуманитарными науками у него было много лучше. Нравились ему и литература, и иностранный, но, листая справочник для поступающих в ВУЗы, понимал, что невозможно с его подготовкой поступить ни в иняз, ни в литературный. Даже в юридический конкурс был среди профильников, то есть абитуриентов, имевших стаж работы по специальности. И еще одно, немаловажное. Военная кафедра была лишь в технических ВУЗах, а служить Родине вот сейчас, сразу после окончания школы, Леха идти не хотел. Наслушался уже рассказов про дедовщину и марш- броски в кирзовых сапогах.

… -Ну, вот, милочка, Вы же все знаете, – гремел голос экзаменатора, – что же сразу- то не сказали?…

Следующим отвечать пошел парень, что постарше.

А теперь армия маячила очень даже конкретно. Если сегодня не получится пересдача, то уже весной, а в лучшем случае осенью, затрубит призывной горн. Можно, конечно, попробовать взять академический отпуск. Надо только сослаться на что- то серьезное, что мешало учебе. Но, не факт, что дадут. Да и причин никаких реальных не было, а врать и придумывать было стыдно. А ведь как все хорошо начиналось? Лекции, семинары, просторные аудитории, студенты- друзья и товарищи. Да и учеба не особо угнетала, как-то легко все давалось. Единственное, что слегка напрягало, так это высшая математика. Лекции читал серьезный и внушительный преподаватель. Звали его Павел Александрович Шмелев. Попросту- Пал Саныч, а за глаза- Паша. Ходил он обычно в строгом отглаженном коричневом костюме, белой рубашке, темном галстуке и непременно с обьемным портфелем в руке. Говорил громко и обстоятельно. Начинал лекцию, как правило, с переклички. Не то, чтобы пофамильно, а предлагал:

– Первая группа, встаньте. Так… восемнацать человек… Староста, сколько по списку? К перерыву сведения обо всех отсутствующих ко мне на стол. Это относится к старостам всех групп.

Так что посещение было почти стопроцентным. Читал он грамотно, педантично, не перескакивал с одного на другое, как это часто бывает у других преподавателей. Сильно не торопился, так что и записать успевали, и комментарии прослушать. И никаких шуточек или лирических отступлений. Студенты его прибаивались и уважали. Леха тоже относился к преподавателю серьезно, но считал, что слишком уж строго все поставлено, но выбирать не приходилось.