Алекс Маркман - Заблудшие души (сборник) Страница 5

Я пришел домой и стал приводить себя в порядок. Скоро пришла Мила. Она принесла мне пирог и еще что-то поесть, стала прикладывать разные примочки к ранкам на лице. Она то плакала, то целовала меня, то жалела. Стала строить планы, как нам переехать в другой город. А потом посмотрела на часы и говорить – Уже поздно. Я домой не пойду. Я останусь у тебя. Она разделась, не включая света, и я не выпускал ее из своих рук до утра.

Ох, какая это было ночь! Она мне тогда сказала – Люблю. Я после этого минуту лежал, не мог пошевелиться, не верил, что это услышал. А потом у меня был какой-то прилив энергии: я ерошил ее волосы, тряс за плечи, трепал, мял и тискал, как куклу, а она улыбалась так снисходительно, понимала, что я рехнулся от любви, гладила меня по щеке, говорила – Ой, затрясешь до смерти, – и целовала, пытаясь меня успокоить. Мы не спали всю ночь, а на рассвете подошли к окну, я раскрыл створки, и мы стояли голые, смотрели на улицу. Никого в этот час не было, ни людей, ни машин, тихо так. Наверное, часов пять утра было. Я ей сказал – Знаешь, Мила, я постараюсь сделать все, чтобы ты была счастлива со мной. Я буду продолжать учиться, закончу техникум, а после этого буду поступать в институт. Сколько буду жить, столько буду учиться.

Мила погладила меня и сказала – А я никогда больше не буду учиться. Я люблю жизнь такой, какая она есть. Мне нужно, чтобы был мир в доме, любимый муж, вкусный ужин по вечерам. Мне бы хотелось вот так стоять иногда с тобой голой у окна, рано утром, когда еще люди не проснулись, и встречать рассвет. Ты любишь рассвет? Я так люблю жить!

Я тогда вспомнил один случай. Как то перед армией я не ночевал дома, остался у одной из наших девок, из тех, что жили в бараках. А на следующий день вечером, за ужином, мать меня упрекнула, что я дома не ночевал, что она волновалась. Я сказал, что я уже взрослый, что хочу, то и делаю. А еще я сказал, что хочу получить от жизни все, что можно, не хочу прожить так, как они. Я и в самом деле думал, что жизнь их паскудная. Только тяжелый труд, чтобы хоть как то на пропитание добыть, никаких развлечений, да я уверен, что отец не знал другой женщины, кроме моей матери, и он у нее тоже был единственный мужчина. А отец мне говорит – Ты еще слишком молод, чтобы знать все о жизни. К твоему сведению, я не пропустил в жизни ничего. – Он обнял мать за плечи и сказал – У меня каждый день праздник. – И вот в эту ночь я понял, что он имел в виду. У него было то, что самое важное в жизни нашей. Он любил мою маму, и она любила его. У меня в ту ночь было то, что нельзя пропускать в жизни. Я тоже могу сказать, как и мой отец – Я не пропустил ничего. – У меня это было, а многие умирают, так и не узнав, что такое любимая женщина.

Мы заснули, когда город уже начинал просыпаться и шуметь. Когда мы встали, я ее спросил – Как ты объяснишь своим, что не пришла домой? – А она говорит – Я им скажу, что я уже твоя жена. Правда ведь? – Я ей сказал – Жена, конечно.

Мила села на край кровати, закинула руки за голову и собрала волосы в хвост. Я следил за каждым ее движением, боялся пропустить, рассматривал все изгибы ее тела, в голове был какой-то сладкий хмель. Мила предложила прогуляться и потом пойти в кино. Я, конечно, сразу согласился. Мы долго гуляли по городу, а когда подошли к кино, Мила пошла покупать билеты, а я пошел за мороженным. Вдруг я почувствовал, что кто-то меня крепко схватил за плечо и рывком вытащил из очереди. Когда я огляделся то увидел, что Калмык стоит передо мной, а вокруг – его люди. Он мне тут и говорит – Ты не понимаешь русского языка, фраер. Этой бабы тебе никогда не видать. Лучше уймись, найди себе другую.

– Ты можешь меня убить, – сказал я ему тогда, – но ты мне не указ. Не твое это собачье дело.

Он прищурил глаза, помедлил секунду и ответил – Я и не собираюсь тебя убивать. Я тебя изувечу. Я выбью тебе глаз, поломаю руки и ноги, вытащу зубы. Ни одна баба с тобой, таким красавцем, не пойдет. Будешь жить калекой. Хочешь это?

Тут подбежала Мила, протиснулась ко мне и закричала на Калмыка – Что тебе от нас надо? Отстань ты от меня! Мы на тебя в милицию заявим. Калмык презрительно усмехнулся и отошел. В кино я не смотрел на экран. Я озирался по сторонам, опасался какого то-подвоха, такие как Калмык зря не грозятся, им ничего не стоит изувечить человека. После кино Мила попросила не провожать ее до самого дома, боялась, что бандюги Калмыка могут сторожить меня неподалеку.

– За меня не бойся, – сказала она, – меня они не тронут. Калмык не позволит, чтобы меня кто-нибудь пальцем задел. Позвони мне перед тем, как пойдешь домой, там у вас есть поблизости телефонная будка, я хочу знать что ты благополучно добрался до дома.

Недалеко от моего дома и в самом деле был телефон, и я позвонил оттуда Миле. Я ее спросил – Ну как твои родители? Не ругали тебя? – А она говорит – Нет. Мама спросила: где это ты загуляла? А я ей сказала – У мужа. Готовься к свадьбе.

У меня ее слова звенели в ушах. Я пришел домой, лег на кровать не раздеваясь, и вспоминал все моменты прошедшей ночи и дня. Вдруг я услышал звонок входной двери. Никто из моих соседей не пошел открывать. Одинокая соседка никогда на звонок не выходила, ее никто не навещал, а мои другие соседи, пьяницы муж и жена, наверное где-то гуляли. Я никого не ждал, и потому не шел открывать, но потом звонки мне так надоели, что я решил выйти и посмотреть, кто это. Как же я удивился, когда открыл дверь. Там стоял Кирилл! Он улыбнулся мне, как старому другу, и говорит – Слышь, Андрей, не можешь ли ты меня выручить? Я ключ потерял, мать его так, и теперь дверь не могу открыть. Есть ли у тебя инструмент сломать замок? – А я ему говорю – Не надо ломать замок. Я замки знаю очень хорошо, я два года работал в мастерской по ремонту замков. Я тебе в два счета любой замок открою.

Кирилл очень обрадовался, сказал, что будет ждать меня около двери своей квартиры. Я взял с собой кое-какой инструмент и пошел к нему. Замок я вмиг открыл, конечно, а он тут стал меня благодарить, затащил к себе, и говорит – Давай, выпьем. Что ты хочешь? Бери, чего и сколько хочешь, разливай.

Я огляделся, смотрю, богато он живет. Везде мебель хорошая, а на кухне стойка такая специальная, на ней и вина, и какие-то бутылки из-за границы, и армянский коньяк, и чего угодно. Я выбрал армянский коньяк и разлил по рюмкам. Кирилл протянул руку, чтобы чокнуться. Я заметил, что он как то странно держит рюмку: не кончиками пальцев, а их серединой, ближе к ладони. Я тогда не придал этому значение. А Кирилл меня все угощает, у него колбасы были всякие, и сыр, и вино. И все просит меня помочь по хозяйству: колбасу резать, вино и коньяк разливать, и всякое такое, а сам ни к чему руки не прилагает. Когда мы изрядно выпили, он меня спросил – Кто же тебя тогда побил, Андрей? До сих пор синяки. Может, я могу помочь? Я ему сказал – Не поможешь. Ну, от коньяка у меня язык развязался, и уж очень он располагал к беседе, я ему все-таки вкратце рассказал про Калмыка и про Милу. Он внимательно слушал, хмурился, а потом говорит – Погоди-ка, я сейчас кое-кому позвоню. Мы, наверное, тебе поможем.

Он пошел в переднюю, где стоял телефон, взял карандаш в кулак, и набрал им номер. Потом что-то невнятно проговорил в трубку, я не расслышал, что, и сразу же вернулся. Мы продолжали пить и болтать, Кирилл завел какую-то музыку, и скоро раздался звонок. Кирилл открыл дверь и впустил парня примерно его возраста, невысокий такой, да и в плечах не большой, а двигался медленно, как ходят очень большие и толстые люди. Кирилл говорит мне – Вот познакомься. Его зовут Хлыст. Так и его зови его, Хлыст. Расскажи ему, кто такой Калмык.

Я снова стал рассказывать свою историю. Хлыст пил и кивал головой, а потом, когда я закончил, он сказал – Я знаю, кто такой Калмык. Я не знаком с ним лично, с такой шушерой не вожусь, но у меня приятель из этой шоблы. Так вот, есть подозрение, что этот Калмык стучит. Вроде бы он с ментами вась-вась, точно не известно, но многое ему прощается, другого бы давно посадили за его проделки.

Я ему сказал тогда – А Мила собирается заявить на него в милицию. – Хлыст медленно повернулся ко мне, он все делал медленно, и также медленно проговорил: – Лучше не делай этого. Беду себе наживешь. Ну вызовут они его и скажут – На тебя тут заявление написано. Ты прекрати это, а то получишь, в конце концов. Что еще они могут сделать по такому заявлению? А он, испугается он, что ли? И что будет потом? Что Калмык на это сделает? Соображаешь?

Тут Кирилл вступил в разговор.

– Ты учти, большинство ментов – болваны. Кто другой туда идет? Да и какое им дело до того, что после с тобой будет? У них есть инструкции, они будут обязаны поговорить с ним, а на последствия им плевать. Убьют – ну, тогда и разбираться будем. Что еще можно от этих падлюг ожидать? А если он и в самом деле стучит, так ему и карты в руки. Изувечит тебя, и ничего ему за это не будет.

Я совсем скис и говорю – Что же мне делать? Ни уехать отсюда, ни защититься. А Милу я не оставлю, тут уж мне плевать, что дальше будет. Хлыст переглянулся с Кириллом и говорит – Я с ним поговорю. Может образумится.