Альберт Кайков - Черная пурга Страница 5

Подъехавший первым Иван с ухмылкой спросил:

– Федя, зачем на березу залез?

– Перестань зубы скалить, помоги слезть.

– Прыгай, здесь невысоко.

Федор, осторожно отпуская ствол, ухватился за толстую ветку, повис на ней и спрыгнул на землю.

– Пешком пойдешь или нас здесь подождешь? – спросил Иван у горе-наездника.

Федора взбесил издевательский тон Ивана, и он обрушил на него поток отборного мата.

– Не кипятись, – примирительным тоном сказал Иван, – садись сзади меня.

Федор уселся на лошадь позади Ивана, ухватился за его пояс руками, и они продолжили путь. Его душила злость на убежавшую лошадь, в груди отдавалась боль при прикосновении к Ивану.

Домик лесника стоял на поляне около небольшой речки. С одной стороны за забором из жердей виднелся огород и посадки картошки. С другой стоял сарай для скота и стог свежеубранного сена.

Спешившись у крыльца, комитетчики ураганом ворвались в дом, надеясь застать незнакомого человека. Их встретила беременная женщина. На ее красивом лице появился испуг.

– Где лесник?

– Где же ему быть? В лесу, на объезде.

– В доме кто есть?

– Кому быть кроме меня, когда мужа нет.

– К нему кто-нибудь приезжал?

– Некому к нему приезжать.

– С кем он в лес уехал?

– Один. Ей-богу, один! Вот вам крест, – и она перекрестилась.

– Ты брось эти штучки-дрючки, Бога нет, – произнес Федор и взял женщину за руку. Она стала вырываться. У него заиграла кровь, он схватил ее в охапку и потащил к кровати…

По селу разнеслась весть, что жена лесника изнасилована.

Виновников арестовали, увезли в райцентр, по слухам, их судили. Вскоре они вернулись в село, видимо, своих за решетку не сажают.

В это время Александр Георгиевич был в отъезде. Когда вернулся, односельчане наперебой рассказывали ему о неслыханном раньше в их селе случае. Он задумался и произнес:

– Если представители власти так ведут себя, как мы будем жить дальше?..

Кто-то из односельчан, слышавших эти слова, написал донос. Через несколько дней в село приехали трое сотрудников НКВД, Александра Георгиевича арестовали и повели к черной автомашине «Эмке». Анастасия Даниловна смотрела им вслед. Мужа сопровождали люди в темно-синей форме с кобурами на поясных ремнях. Она не могла предположить, что видит мужа последний раз.

Через два дня собрала передачу и поехала в Абакан, надеясь на свидание с мужем. Передачу у нее приняли, но свидания не разрешили. Она спросила у дежурного:

– Можно в следующий раз привезти теплое белье и носки?

– Все можно, – ответил тот.

Трижды возила Анастасия Даниловна передачи мужу, а на четвертый раз ей сообщили, что он отправлен на лесоповал.

– Скажите, пожалуйста, его адрес, чтобы мне можно было написать ему письмо…

– Адресов не даем, дождитесь от него письма и узнаете адрес, – был ответ.

Тогда шел 1938 год. Миле шел двадцать второй год. Она стала дочерью врага народа. Анастасия Даниловна ждала письма от мужа, но так и не дождалась. Она до конца жизни ждала его возвращения.

Только в восьмидесятые годы двадцатого века Михайловы узнали, что Александр Георгиевич реабилитирован. Он был расстрелян на третий день после ареста.

После окончания учебы в Абакане Миля поступила работать агентом Заготживсырья. Она одна, на лошади, запряженной летом в телегу, зимой в сани, ездила по деревням и по ведомости собирала у жителей шкуры скота. В то время существовал порядок, по которому при забое скота хозяева обязаны были сдать шкуры государству.

В одну из поездок за лошадью погналась стая волков. Оторвавшись от стаи хищников, Миля долго не могла успокоиться. Руки тряслись, сердце учащенно билось в груди, словно сама убегала от погони.

Кладовщик, пересчитав шкуры, спросил:

– Где еще одна шкура? По ведомости должно быть на одну больше.

– Я бросила ее волкам.

– Государственным добром разбрасываешься? – возмутился кладовщик.

– Они могли задрать лошадь и меня.

– Не рассказывай сказки! Мне придется написать докладную начальству о недостаче. Они решат, что с тобой делать.

В августе 1932 года вышло постановление ЦИКа «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов, кооперации, укреплении общественной социалистической собственности». Размер похищенного не имел значения. Наказание предусматривалось вплоть до расстрела. Это был политический заказ, позволяющий избавиться от врагов Советской власти и пополнить лагеря дешевой рабочей силой.

Милю арестовали. Следователь поверил ее рассказу, но когда из личного дела подозреваемой узнал, что она дочь врага народа, то, следуя установкам борьбы с антисоветскими элементами, передал дело в суд.

Через несколько месяцев Милю отпустили. Она не пошла трудиться на прежнее место работы, а поступила учиться на лаборанта маслоделия. После успешного завершения учебы ее направили на Абаканский маслозавод. В ее обязанности входило ежедневное определение химического состава продукции и доклад директору о результатах анализов.

Директору маслозавода приглянулась молодая, стройная и энергичная женщина. Ее черные густые волосы, подстриженные популярной стрижкой каре, делали ее похожей на девочку. Короткая челка придавала задорный вид, а открытая шея притягивала взгляд. Ему хотелось дотронуться до ее волос, ровно подстриженных сзади.

Каждый раз, когда Миля приходила в его кабинет, он предлагал ей присесть к столу. Изучив сводку качества продукции, устремлял на посетительницу маслянистый взгляд и бесцеремонно ее рассматривал. От его взгляда Милю коробило, и она отводила взор.

Директор изучил ее личное дело и знал, что у нее двое детей, но живет без семьи. Это его вдохновляло на успех задуманных отношений. Однажды, провожая ее из кабинета, он обнял за талию. Миля решительно отвела его руку и произнесла:

– Михаил Васильевич, не надо.

Это его только раззадорило. Он не привык, чтобы женщины не отвечали ему взаимностью. Чем сильнее женщина сопротивлялась его домогательствам, тем настойчивей он добивался цели. На следующий день, поговорив с Милей о производственных делах, неожиданно предложил:

– Милисина Александровна, зайдите после работы ко мне в кабинет.

– Зачем после работы? Мы все вопросы уже обсудили.

– Я вас очень буду ждать, – многозначительно произнес директор.

Миля, промолчав, ушла из кабинета. Целый день она думала о предложении. Директор был не в ее вкусе. Низкого роста, светловолосый, с грубыми чертами лица. Она продолжала любить своего мужа и не могла позволить себе стать любовницей.

Михаил Васильевич ждал Милю. В сейфе была приготовлена бутылка коньяка, конфеты и закуска. По опыту он знал, что выпившая женщина легче поддается уговорам. Прождав около часа, он понял, что зря потерял время. В нем закипела злость. «Я сломаю твою гордыню, ты у меня еще попляшешь!» – решил он.

На следующий день Михаил Васильевич спросил:

– Почему вы не пришли вчера?

– Я не могу.

– Приходите сегодня. Нам надо поговорить.

– О чем?

– Придете – узнаете.

Миля не пошла на свидание. Через несколько дней к ней на квартиру пришли директор, милиционер и двое понятых с обыском. Обыск длился недолго. Милиционер перевернул постель, порылся в столе и открыл сундук, в котором среди одежды нашел кусок сливочного масла, завернутый в пергаментную бумагу. Хозяин квартиры удивился:

– Мужики, вы что, с ума сошли? Какая баба будет хранить масло среди белья?

– Может, она и тебя снабжала маслом? – спросил директор.

– Упаси Бог, – произнес хозяин и стал креститься.

Участковый сел к столу составлять протокол, а директор, глядя на испуганную Милю, сквозь зубы процедил:

– Допрыгалась? Впредь умнее будешь.

Миля увидела в его глазах злорадство. Она не понимала, каким образом в ее сундуке оказалось масло, и не представляла, какую роль в ее судьбе сыграет этот мстительный и злопамятный человек.

К зданию суда задержанную привезли в черной крытой автомашине. Проходя по коридору здания суда в сопровождении охранников, Миля верила, что на суде выяснится недоразумение с маслом и ее отпустят, как было со шкурой. Когда судья зачитал приговор: «Семь лет тюрьмы строгого режима и десять лет поселения в месте отбывания наказания», у нее подкосились ноги, в голове зашумело, перед глазами поплыли темные и красные круги. Она ухватилась за решетку, чтобы не упасть. Придя в себя, подумала о детях: «Когда я увижу Витю и Глашу? Что будет с ними без матери?»

Ей было всего двадцать два года.

Анастасия Даниловна, узнав, что дочь осуждена, не раздумывая, с ребенком на руках отправилась в Абакан. Свидания ей не разрешили. Она стояла у ворот тюрьмы и успокаивала плачущую Глашу, у самой слезы катились из глаз. Проходящий мимо охранник спросил:

– Почему плачете, мамаша?

– Хотела повидать дочь, но не разрешили.

– Ребенок ваш?