Александр Сороковик - Простые рассказы. Истории из жизни Страница 5

Приходил священник, служил молебен «о здравии болящего Леонида», виновато разводил руками: не может Бог дать выздоровление против воли больного, надо ему самому хоть чуть-чуть захотеть выздороветь!

Если бы с чистого, ясного неба брызнуло солнце! Если бы набухшие почки взорвались белым и розовым кипением! Если бы в открытую форточку ворвался буйный, пряный, хмельной весенний ветер! Да где же их взять в этих краях, даже в апреле!

Ира беззвучно плачет по ночам на кухне: сколько сил брошено на борьбу с болезнью любимого мужа, и когда, казалось бы, победа уже близка, почва уходит из-под ног.

Юлька плачет днём. Громко и безутешно. Плачет не дома – маме и так тяжело – а на плече у верного друга Саньки. Санька – её рыцарь ещё с первого курса. Он всегда рядом, помогает, как может, а главное, не даёт Юльке, да и тёте Ире опускать руки – решает какие-то бытовые вопросы, тянет все Юлькины курсовые и контрольные, не лезет к ней с нежничаньями, просто даёт возможность выплакаться, поддерживает, заставляет следить за собой одним своим присутствием.

Сегодня они снова сидят в его комнате, готовятся к занятиям. Вернее, готовится за двоих Санька – ищет в Интернете курсовые, переписывает какие-то конспекты. Юлька забралась с ногами на диван, в руках раскрытый учебник, куда она совсем не смотрит. Парень хмурится, недовольно покачивает головой: подружка совсем расклеилась, надо брать инициативу в свои руки, придумывать что-то. Дядя Лёня – классный мужик, именно он вступился тогда за Саньку перед тётей Ирой, когда она раскритиковала его «хвост» и серёжку в ухе. Теперь его надо спасать, только вот как?

– Когда же кончится уже эта мерзкая зима? – тихо, словно сама себе, говорит Юлька, уставившись в одну точку. – Папа так любит весну, тепло, сирень, цветущие деревья! Врачи сказали, что, если он не захочет жить, болезнь вернётся, а новую операцию он не выдержит.

– Эх, подруга, где их взять-то, рано ещё для сирени, мы же не на югах живём! Вот если бы дядю Лёню в Одессу, что ли, перевезти, там сейчас уже тепло, солнышко греет вовсю, цветёт всё!

– Я смотрела прогноз погоды – опять холодно, опять ветер, опять зима! – не слушая Саньку, почти плачет Юля.

Саня задумчиво молчит, хмурится. Не потому, что не знает, что сказать. Какая-то мысль крутится в голове, ускользает, не даётся в руки… Внезапно он решительно поднимается, берёт Юльку за руку, отводит в прихожую. Одевает её, как маленькую, застёгивает сапоги, быстро собирается сам.

– Давай, Юлёк, чеши домой, побудешь с мамой, поможешь ей. Я тебя провожу, а потом… есть у меня одна идея… как весну поторопить…

Юля ни о чём не спрашивает, она за эти дни привыкла полностью доверять своему другу. Они молча идут на остановку, садятся в автобус. Саня отвозит её домой, а сам мчится к себе: ускользающая мысль приобрела чёткие очертания готового плана. Он долго сидит возле компьютера, бродит по всемирной сети, пишет кому-то сообщения, колдует над расписанием самолётов и прогнозами погоды по стране…

Поздней ночью в его комнате ещё горит свет. Уронив голову на клавиатуру, Санька спит за столом, счастливо улыбаясь. Чуть скрипнув, открывается дверь, мама качает головой, вздыхает: опять заснул за компьютером! Тормошит сына за плечо, он поднимает лохматую голову, встряхивается совсем по-собачьи, глаза его искрятся.

– Иди в кровать, спать, как все люди, – притворно сердито говорит она.

– Иду, мамочка, – он улыбается открыто и радостно, – ты знаешь, я придумал, как спасти дядю Лёню! Завтра будет у него самая настоящая весна!

– Нисколько не сомневаюсь, только, наверное, уже сегодня!

Утром, ещё толком не проспавшись, он летит в институт, успевает посидеть на лекции, сдать обе курсовые – свою и Юлькину. Днём уже звонит в её квартиру. Дверь открывает тётя Ира, и по её лицу он понимает, что дела всё так же плохи.

– Тётя Ира, пожалуйста, не волнуйтесь! Вам с дядей Лёней осталось продержаться до пяти часов! А там начнётся весна! Я вам говорю точно, сейчас мы с Юлей уедем, а ровно в пять приедем с весной!

Он снова одевает Юлю, они убегают, а Ирина Алексеевна, улыбаясь грустно и ласково, идёт в комнату. Милый, добрый мальчик! Как он старается им помочь! Только что̀ он может сделать…

…Без десяти пять раздаётся звонок в дверь. Ира открывает и видит! Видит сияющие дочкины глаза, за ней радостного Саню, а в руках у него… настоящая, живая сирень! Огромный букет, завёрнутый от холода в газету, с тяжёлыми, маслянисто блестящими соцветиями, источающими нестерпимо-сладостный весенний аромат…

Саня, понимая торжественность момента, медленно срывает газету, передаёт букет Ирине и уверенно, по-мужски, распоряжается:

– Вы идите к дяде Лёне, а мы тут с Юлей вас подождём!

А из спальни слышится слабый, взволнованный голос:

– Ира! Ира! Что это? Откуда? Откуда сиренью пахнет?

…Ранний апрельский вечер. Они сидят втроём на кухне, на столе чай, вишнёвое варенье в вазочке, какая-то выпечка.

– Санечка, мальчик мой, как же тебе удалось? Где ты достал такое чудо? Теперь всё позади, Лёнечка обязательно выздоровеет! Как он нюхал твой букет, прямо зарывался в него, всё бормотал: «Весна, весна, наконец-то весна!». Потом попросил колбаски! Первый раз за два месяца, сам попросил! Поел с аппетитом, заснул глубоко, во сне улыбался! Ну, расскажи, мой хороший, как тебе удалось?

– Всё очень просто, тётя Ира! В Одессе весна уже в разгаре, я в Интернете увидел. Ну, познакомился с ребятами оттуда, объяснил ситуацию и попросил достать букет побольше. У Мишки там одного сестра стюардессой работает, правда, на другой линии. Она нашла коллегу, которая летит к нам, и уговорила передать букет. А нам с Юльчиком только и осталось забрать его в аэропорту и привезти. Вы бы видели, как на нас весь автобус смотрел!

Ира чуть не плачет. Мальчик поднял на ноги массу незнакомых людей в далёком южном городе, их сестёр, коллег. Они добывали чудный весенний букет, предавали из рук в руки, везли по воздуху через полстраны для чужого, в общем-то, для них человека… «Очень просто!».

– Представляешь, мамочка, – вступила Юля, – кондуктор с нас отказалась деньги брать! Оторвала два билета, а мы ей отломили веточку!

Они ещё посидели немного, и Саня засобирался домой, отсыпаться.

– Ты тоже ложись пораньше, – строго сказал он Юльке, – завтра в институт не опаздывай! А то мне уже надоело за тебя курсовые сдавать!

– Давай, дочь, действительно, ложись-ка ты пораньше, – сказала Ира, когда Саня ушёл.

И задумчиво добавила:

– Юлька, если ты его потеряешь, я тебя просто из дому выгоню…

– А как же «хвост» и серёжка в ухе? Это же неприлично, – улыбнулась Юля, вспомнив мамину реакцию. Но увидела её протестующий жест и серьёзно, чисто по-женски, сказала: – Я что, дура, такого парня терять…

Ещё кружит из последних сил холодный ветер, ещё набухшие мокрым снегом тучи никак не уйдут с неба, ещё царит зима в их холодных краях. Но в этом доме – самая настоящая Весна, которая пришла до срока, вопреки всем календарям и прогнозам, только потому, что на свете есть Любовь…

Полнолуние

Громов сердито присел на скамейку недалеко от входа в пансионат. Зря он приехал сюда, в места своей юности – слишком много было здесь радостно орущей молодёжи, бурного веселья, шума. Вернее, это была база отдыха, одна из многих на побережье, которое у одесситов всегда именовалось просто «Бугаз». В те годы у них в институте летний отдых на море так и назывался: «Поехать на Бугаз». И жили там они в палатках, варили на кострах кашу с тушёнкой, запивая её терпким домашним вином…

Его весёлая юность давно прошла, теперь это был спокойный, солидный человек: высокий, с прямой осанкой; крупный, но не обрюзгший; с благородной сединой в густых тёмных волосах без признаков лысины. Всегда гладко выбритый, хорошо одетый – ну, «настоящий полковник»! Или даже генерал… И имя он носил солидное – Громов Алексей Николаевич.

Повозившись на скамейке, вдруг понял: надо выпить терпкого красного вина, домашнего. Как в молодости! Вышел на центральную площадь, к магазинам, работающим всю ночь. Хмыкнул на цены, взял литр разливного – в меньшую тару не наливали – побрёл обратно. Сел, отвинтил пробку, спохватился, что не догадался купить стаканчик, махнул рукой и стал пить из горлышка.

Винишко было так себе, однако приложившись ещё пару раз к бутылке, Громов почувствовал лёгкое приятное головокружение и, действительно, гремящая музыка стала казаться ему вполне терпимой, а молодёжь – даже симпатичной.

Вскоре он заметил, что его одиночество нарушено. На другом конце скамейки сидела девушка и открыто, немного насмешливо смотрела на него. Поймав его взгляд, она улыбнулась и весело сказала:

– Добрый вечер!