Андрей Угланов - Чудеса под куполами (сборник) Страница 5

Скрипнула дверца капитанской рубки. Стараясь не шуметь, на палубу спустился Иван Ильич. Несколько минут он постоял у борта, глядя на залитый лунным светом противоположный берег, затем повернулся и ушел в свою каюту. Спустя полчаса шлюпка на корме качнулась, и из нее выпрыгнул босой дядя Степа. Он неслышно подбежал к тому месту, под которым находилась капитанская каюта, и прислушался: сквозь открытый настежь иллюминатор доносился ровный храп капитана и порывистое, с присвистом дыхание Оськина. Как будто успокоившись, уже без суеты, механик вернулся на корму и вытащил из шлюпки полуспущенную резиновую лодку. Несколько минут ушло у него, чтобы надуть ее своими мощными легкими и привязать к носовой петле длинный шнур. Затем он положил в лодку весла и небольшой мешок, извлеченный из той же шлюпки.

Закончив эти приготовления, Степан проскользнул в открытую дверцу кубрика. Оттуда донесся скрип раскладушек, чертыханье, и скоро на корму вышли трое. Фигура одного из них была слишком характерная, чтобы узнать ее даже в темноте, – это был коренастый и длиннорукий дядя Степа. Двое других работали у Оськина баянистами: Сашка Привалов, двадцатипятилетний здоровый малый, и Паша Макухин, недавний выпускник культпросветучилища. Оба они поеживались от ночной прохлады. Но если здоровяк Привалов мощно поработал руками и скоро перестал зевать, то тщедушный Макухин как вышел из кубрика, ссутулившись и обхватив себя за плечи руками, так и стоял сейчас, содрогаясь от озноба.

– Слышь, Степан, может, в другой раз? – прошептал Паша и посмотрел на часы. – Половина первого, уже поздно.

Механик ему не ответил. Он подтаскивал резиновую лодку к борту и сопел.

– Ты вот чего, Макуха, – вместо Степана подал голос Сашка. – Будешь канючить – дам в лоб! Никто не тянул, сам встрял.

Не согласиться с этими словами Паша не мог. О своем желании участвовать в подобном приключении он говорил с самого начала гастролей. И если капитан в ответ на это смотрел на Пашу, как на глупое дитя, а Оськин сердито шипел, отведя в сторону, то дядя Степа старался отделаться от Паши шуточками да прибауточками.

Снисходительное отношение капитана к Паше не было необоснованным. Он и впрямь походил на ребенка-переростка, хотя его возраст приближался к тридцати. Большая голова и широко открытые бледно-голубые глаза, длинные пальцы рук и впалая грудь – все было не завершенное, не окрепшее. Когда он аккомпанировал ансамблю на баяне, то закусывал, как ученик, нижнюю губу и мучительно вслушивался в игру своего напарника Привалова, стараясь не отстать и не пропустить паузу.

А играл Паша неважно! На «Агитационный» он попал случайно, в последний момент. И хотя знал, что тяжело придется, находясь на нескольких квадратных метрах вместе с Альбертом Оськиным, но все же рискнул, поехал. Но риск себя не оправдал… В первый день жизни на теплоходе Паша понял, какую тяжелую лямку на себя накинул: Оськин не прощал ни одной фальшивой ноты, ни одного запоздалого вступления. Оскорбительные слова и издевки сыпались одно за другим. Особенно обидно было из-за того, что рядом находился и превосходно играл Привалов, загорелый здоровяк, к тому же на три года моложе Паши.

Однажды утром, когда дети позавтракали и распелись, к Макухину подошел Степан. Баянист сидел в пустом кубрике и мучился после очередной порции язвительных замечаний Оськина. Механик уже знал от капитана, где будет остановка, и предложил Паше побаловаться ночью сеточкой – место там глухое, и рыбка водится не простая, а «золотая»! Это предложение показалось настоящей отдушиной после злополучных музыкальных упражнений, и Паша с радостью согласился, пообещав уговорить и Сашку Привалова. Но уговаривать того не пришлось. Как только он услышал название «золотой» рыбки, глаза его загорелись, и он побежал узнавать у механика, что и как. Аккомпаниаторы стали похожи на заговорщиков и скоро легли спать в кубрике, использовав таким образом первый и, может быть, последний выходной день за все гастроли.

Приваловский сон был крепок и безмятежен. Накрывшись одеялом с головой, Сашка ровно дышал, переворачиваясь изредка с боку на бок. А Паша заснуть не мог, и чем ближе подходил вечер, тем большее беспокойство он испытывал. Ему вдруг вспомнились статьи из газет про браконьеров и про их горькую участь при поимке. Сквозь закрытые глаза мерещились убегающие Степан и Сашка, бросившие его одного лицом к лицу с рыбнадзором, да еще с тяжелой сетью в руках. Поэтому когда он услышал затянувшийся разговор на палубе, то подумал, что ничего не состоится, и, успокоившись, заснул.

Но дядя Степа остановиться уже не мог. Слишком долго ждал он удобного случая и не хотел теперь его упустить. Мирошников давно грозил ему кулаком за подобного рода делишки, и Степан с тоской смотрел на крутые берега с ельником, под которыми шерстили они со старым коком каменистое дно длиннющей сетью. Но кока сменила на теплоходе Липочка, а без помощника такое дело не сделаешь…

– Ну вот что, герой! – Дядя Степа перетащил лодку через борт и медленно опустил ее за веревку на воду. – Если попадемся, на тебя укажу. Все слышали, как ты подзуживал, а Саша подтвердит. Скажем, что убежать успел Павел Макухин – лучший в мире гармонист!

– Вот это шантаж! – Привалов упер руки в бока и с интересом посмотрел на дядю Степу. – Я тебе так подтвержу, Степан Алексеевич, что тошно станет. А ты, Макуха, не дрейфь, а то Альберту Семеновичу пожалуюсь!

После этой шутки Паша окончательно решился, подхватил мешок и по сходням сошел на берег. Следом за ним спустился Сашка с ведром в руке, и оба они зашагали в сторону, противоположную той, где днем отдыхала детвора. Метрах в десяти от берега на резиновой лодке неслышно скользил «шантажист», сильно работая длинными, мускулистыми руками.

Место, куда стремилась троица, было идеальным для обитания «золотой» рыбки. Высокий правый берег порос густым ельником и возвышался сплошной черной стеной, нависая над тихой водой. Сашка и Макухин шли по кромке реки, скользя на мокрой глине и изредка спотыкаясь о выступающие из нее камни известняка. В таком месте, с полого уходящим от берега дном, усыпанным камешками, и любит резвиться та самая рыбка, перекатываясь по течению и почесываясь о камушки. Всего этого не ведали музработники, но отлично знал дядя Степа. Он с восторгом отгребал подальше от корабля, чтобы никто не смог помешать тому радостному ощущению, что охватывало его, когда он выдирал из сети глупеньких и одновременно таких прекрасных рыбок с острыми мордами. Куда там здоровому лещу или щуке – мясо, да и только! А от перекатных красавиц начинают дрожать руки и даже свербит в носу.

– Товарищи артисты, стойте! – негромко позвал наконец Степан, и оба баяниста остановились, поджидая, пока лодка не ткнется в берег. – Отсюда и потащим.

Он вылез из лодки, взял у Паши мешок и высыпал на землю сеть из тонкой капроновой нити. Сеть была аккуратно подвязана около грузиков и под пенопластовыми поплавками. Механик ловко развязал узелки, нашел конец сетки и привязал его веревкой к резиновой лодке.

– А сейчас, товарищи, я буду отгребать от берега, а вы помалу травите сеть, да не запутайте! Потащим против течения, как договаривались.

Он столкнул лодку в воду, запрыгнул в нее и ухватился за весла.

– Ну что, готовы? В нетерпении Степан засучил ногами, подминая под себя мешок, и принялся сильно грести.

Капроновое полотно потянулось в воду, издавая глухие звуки при ударах керамических грузиков. На поверхности воды чуть заметно белел ровный ряд поплавков, но в нескольких метрах от берега он скрывался под воду, увлекаемый тяжестью груза. Сашка и Паша сосредоточенно подавали сеть с двух сторон, приходя постепенно в нервное и возбужденное состояние, стараясь уловить в ночной тишине незнакомые, тревожные звуки. Макухин начал откровенно дрожать, то ли от озноба, то ли со страха, а скорее всего, от того и от другого вместе. Наконец сеть ушла под воду, и в руках у Привалова осталась лишь длинная веревка. Он негромко свистнул.

– Ну, поперли ребята! – послышался из темноты голос Степана, и веревка натянулась.

Сашка перекинул ее через плечо и потащил вдоль берега. Судя по тому, что веревка уходила в воду в том же направлении, что и в начале пути, было видно, что гребец со своей задачей справляется.

– Здоровый мужик! – с уважением прошептал Сашка. – На таких веслах, против течения, да с хвостом – я бы не смог. – И он вспомнил свою недавнюю угрозу шантажисту и подивился выдержке механика.

Сеть тем временем скребла по дну, цепляясь изредка за что-то, и ее приходилось поддергивать, слушая приглушенные проклятия гребца. Паша старался помогать напарнику, но только путался у него под ногами, выслушивая соответствующие замечания в стиле Альберта Оськина.

– Вот черт гунявый! – шептал Сашка в натуге, постепенно озлобляясь на Пашу и выдергивая веревку у того из рук.