Алина Николевская - Кое-что из жизни воронов и не только… Страница 5

Сомнения терзали мою душу. Ибо, о каком мастерстве могла идти речь, если издательство «Гранада» издавало книги авторов, позволявших себе фразы, типа – «Он кивнул головой» (а чем ещё можно кивнуть – рукой, ногой, или…?), «Вошёл хорошо выхолощенный чиновник» (холощёный, на минуточку, означает кастрированный), «Двор покрывал густой мусор» (без комментариев), «Он снял плащ и повесил на предплечье» (может, всё-таки перекинул через руку?).

Такой перлит (имеется в виду не строительный материал, а совокупность вышеперечисленных перлов), может вдохновить на зарисовку, типа: «Во дворе, покрытом густым мусором, стоял хорошо выхолощенный чиновник. Он снял плащ и повесил на предплечье. Потом кивнул головой».

– Продвигаясь вдоль стен, я совался дулом в каждый проём, в каждую дверь.

Кто это сказал? Не я, точно.

Резко обернулся и увидел ухмыляющегося Сикола.

– Это сказал герой романа «Честь – любой ценой» спецназовец Волин, – пояснил он, сделавшись серьёзным. – Автор – некто Тушков. Тоже, кстати, печатается в «Гранаде». Вы случайно не знаете, как можно сохранить честь любой ценой? Я вообще-то всегда считал, что честь цены не имеет.

Я хотел было сказать: «Да ладно, работая в таком ведомстве…". Но он меня опередил, сообщив, что будет очень разочарован, услышав банальную чушь насчёт его службы в силовых органах.

– Вы же не жалкий совок, который дефицит собственной потенции возмещает верой в потенцию «большого брата»? Нет? Ну вот, тогда и принимайте меня таким, как я есть. Я Сикол. И этим всё сказано.

Я хотел было послать его на три буквы, но он снова меня опередил, заявив:

– Туда я пойти всегда успею. Давайте лучше о вашей рукописи поговорим. «Они возвращаются, потому что никогда не уходили». Потрясающее название! И роман замечательный! Примите мои поздравления!

– С чем? – мрачно спросил я. – Его же не приняли. И вам это прекрасно известно.

– Известно, – не стал отпираться Сикол. – Но мне также известно и другое. А именно то, что Гаршавин его не читал.

– А он в принципе и не обязан, – пожал я плечами. – У него есть штат сотрудников, и он им доверяет.

– Нет, – затряс головой мой собеседник. – Вашу рукопись вообще никто в «Гранаде» не читал. Гаршавин положил себе за правило не рассматривать произведения тех авторов, кто не прошёл с первого раза. А вы с вашей «Местью роботов» не прошли.

– Чушь, – сказал я, начиная нервничать. – Он же не отказал в рассмотрении второго моего романа! Наоборот, сказал, присылайте обязательно, первая неудача ещё ничего не означает.

– А я настаиваю на том, что никто в «Гранаде» вашу рукопись не читал, – выпучил свои серенькие глазки Сикол. – Могу в этом поклясться. О! Могилой своей матери клянусь!

– А что, ваша мать уже умерла? – не удержался я от недопустимого в других обстоятельствах вопроса.

– Нет, – не моргнув глазом, ответил он. – И вряд ли когда-нибудь умрёт. Я поклялся её могилой, потому что у вас так принято.

«У кого это «у вас?», – подумал я. А вслух сказал:

– Похоже, ты, парень, всё-таки из «конторы».

Он фыркнул, как оцелот, у клетки которого мы как раз стояли, и закатил глаза к небу, типа, удивляясь моей тупости. Потом вдруг его губы растянулись в улыбке:

– Я рад, что мы перешли на «ты». – Он удовлетворённо потёр руки. – Я ведь твой друг, а друг это….

– Кончай гнать про дружбу, – оборвал я его. – И вообще, вали отсюда.

– Хорошо, – неожиданно легко согласился он. – Отвалю прямо сейчас. Поговорим завтра, когда всё станет ясно.

Я хотел было спросить: «Что станет ясно?» Но не спросил, так, как и сам уже понял, – завтра с утра пойду звонить Гаршавину с целью внести ясность в наши отношения.

*

Гаршавин вначале сделал вид, что меня не узнал, и не понимает, о каком произведении идёт речь.

– Ах, Бредар, да, да, припоминаю. Роман «Они возвращаются…». Ну и что вы от меня ещё хотите?

– Я хочу, чтобы вы ознакомили меня с вашей внутренней рецензией.

– Исключено, – зло произнёс он. – Это против наших правил. Мы этого никогда не делаем.

– А для меня сделайте исключение, – я старался не терять самообладания. – Я ведь живу вдали от Родины, в Амстердаме. С соотечественниками общаюсь нечасто и это для меня, как праздник. Неужели так трудно поговорить со мной по-человечески?

– Ну и о чём вы хотите поговорить? – явно смягчаясь, спросил он.

– О стиле, – ответил я. – О моём стиле, который вам так не понравился.

– Так, ладно. – Было слышно, как Гаршавин кликает мышью и читает себе под нос фрагмент первой страницы моей рукописи. – Стиль у вас какой-то чересчур брутальный. От Арча Стрейтона что ли нахватались. Вот, смотрите, цитирую – «Филлип Боссан, шатаясь, вылез из машины, и сел на землю, прислонившись к колесу, – сорванная с головы кожа свисала с уха, кровь, поблёскивая, стекала по щеке и капала на правое плечо, где темнело вытатуированное изображение королевской лилии, венчающей кольцо». Вы понимаете, что то, что хорошо у Арча Стрейтона в его «Универсальном солдате», плохо у вас, когда вы описываете войну роботов?

– Я не описываю войну роботов, – сказал я. – Я описываю реальную войну.

– А возвращается тогда кто, инопланетяне? Вы же назвали роман «Они возвращаются, потому что никогда не уходили»! И потом, эта лилия, венчающая кольцо. Разве это не тавро, которым метят в вашем романе роботов-убийц?

– Это не тавро. Это эмблема французского Иностранного Легиона, основанного в тысяча восемьсот тридцать первом году согласно декрету короля Луи Филиппа Орлеанского, задумавшего убрать из страны остатки иностранных полков Наполеона, представлявших серьёзную опасность для власти. Отправив их в Северную Африку, он….

– Я не хуже вас знаю историю, – раздражённо перебил меня Гаршавин. – Так что хватит отнимать у меня время. Почитайте лучше других авторов, поучитесь у них, а когда напишите что-нибудь стоящее, присылайте нам.

Произнеся этот текст, он повесил трубку, не дав мне возможности произнести свой текст, который был бы поучительным для авторов «Гранады» в смысле использования идиоматических выражений.

А может и хорошо, что он не дал мне этой возможности, этот урод, водивший меня за нос пять месяцев! Фактически издевавшийся надо мной! Если бы я его обложил, я бы тем самым снова вступил в контакт с этой мразью, а я этого категорически не хотел. Как не хотел вступать в контакт вообще ни с кем. Кроме Зорро, с которым мы отправились к устью канала Нордзе – повыть, глядя, как волны Северного моря набегают на берег, разбиваясь о мол.

Волк сидел неподвижно и внимательно наблюдал за стремительно летающими над водой бакланами, ловко выхватывающими рыбу длинными, с острыми крючками на конце, клювами. Я тоже за ними наблюдал и думал о несчастной судьбе своего романа, написанного, как ни высокопарно это звучит, моей кровью и кровью моих товарищей. При этом себе как автору я почти не сочувствовал. Зато остро чувствовал свою вину перед Бранко и Остапом, которых принёс в жертву своим писательским амбициям. Ведь, описав их жуткую кончину, я словно бы заставил их снова умереть, пройдя через нечеловеческие мучения. И вот теперь они валяются уже окончательно убитые в мусорной корзине гаршавинского компьютера вместе с истовым христианином Уфуэ Буаньи и моими надеждами увидеть своё произведение изданным. Почему и надежды в мусорной корзине? Да потому что от одной мысли – отправить роман в другое издательство и снова месяцами ждать ответа, – хотелось блевать!

Должно быть, взор мой был блуждающим и не сфокусированным, ибо я не сразу заметил Сикола, сидевшего по правую лапу от Зорро, в то время, как сам я сидел по левую. Странным мне показалось и то, что волк не выказывал по этому поводу никакого недовольства, и то, что Сикол не проявлял к моей персоне никакого интереса. Он глядел в морскую даль, весь подавшись вперёд, и походил недвижностью на деревянную фигуру языческого божества, вроде тех, что украшали носы боевых челнов викингов.

Почувствовав мой взгляд, он повернулся.

– Ну, что, убедился, что пять месяцев тебе делали мозги?

Я кивнул.

– Только я не понимаю, зачем им это понадобилось? Гаршавину тому же самому.

– А затем, что он садист, – быстро произнёс Сикол, словно только и ждал этого вопроса. – Он самый настоящий садист, каких ты, наверняка, встречал на войне.

– А при чём здесь война? – не понял я.

–А при том, что нет разницы между извергом в камуфляже, физически терзающем свою жертву и, в конце концов, вырезающим ей сердце, и извергом в цивильном костюме, мучающим человека заведомо тщетным, многомесячным ожиданием и надрывающим ему сердце немотивированным отказом.

– Нет, – не согласился я. – Это перебор. Разница всё-таки есть.

– Для тебя есть. – Сикол упёр в меня указательный палец. – Для сильного, тренированного парня, прошедшего выучку у капрал-шефа Жака Дорньера. Но не для копирайтера местного телевидения из Костромы, умершего на прошлого неделе исключительно по вине садиста Гаршавина. С ним он поступил ещё гаже, чем с тобой. Не просто отклонил его первый роман, но послал ему почти хвалебную рецензию с предложением изменить концовку и поработать над стилем. Обрадованный копирайтер не только полностью переделал свой роман, но и написал книгу-продолжение, не подозревая, что в «Гранаде» его творения прямиком отправятся в мусорную корзину. А ведь он творил, отрывая время от сна, забросив детей и жену, которая, устав скандалить, практически в одиночку тянула дом, горбатясь на двух работах, плюс дача с огородом. И что? После полугодового ожидания – отказ по существу, и отказ аргументировать этот отказ. Не приняли и всё. Пишите и обрящете. Всего хорошего, успехов вам и творческих удач. Писать несчастный копирайтер больше ничего не стал, так как обрёл в тот же день вечный покой, наступивший по причине остановки сердца. Он умер, не подозревая, что материальная составляющая успеха, которого он так жаждал, исчисляется всего лишь шестьюстами долларами США. То есть, по триста долларов за роман. В такую сумму издательство «Гранада» оценивает труд начинающих писателей.