kassyi - Убожественная Страница 5

Вся их семья – потомственные медики самого разного профиля. Вся семья. Кроме него. Борькино увлечение анатомией закончилось не дипломом врача, а призванием художника. Его неописуемо красивая, это даже на фотографиях видно, мать была такому исходу очень рада. А отец в сыне глобально разочаровался. Когда семейство наконец решилось и уехало в землю обетованную, Борька остался здесь. «Могилу мамы не брошу!» – орал он в ответ на все увещевания. Его оставили в покое в трехкомнатной шикарной квартире. Там он ненавязчиво и тихо догнивал среди пустых бутылок, книжек по медицине, фотографий, картин и… голов, глаз, рук, платьиц, крыльев, башмачков. Среди буйства неповторимых кукол. Их создание Борька предпочел рисованию, тем более что из-за раздробленной правой руки рисовать нормально он уже не мог. Когда я предложила длинноносому нытику включиться в работу нашей странной конторы, он принес из дома десять чемоданов. Куклы, куклы, куклы. Сейчас они все проданы. Удивительно, сколько нашлось ценителей этого необычного искусства. От борькиных кукол трудно оторвать взгляд, их можно рассматривать часами. Но от большинства из них веет беспомощной растерянностью ребенка, умоляющего не выключать свет, потому что под кроватью затаился страшный бука. Действительно ли Борька боится жизни и поэтому, защищаясь неведомо от чего, все время склочничает, или это обычное свойство его характера, я не знаю. Мы уже привыкли. Но иногда ему очень хочется наподдать как следует в отместку за занудство.

Ну вот чего он сейчас взъелся? Отличный день, солнышко светит, сейчас нас по телевизору покажут, клиент наверняка после этого толпой попрет. Радоваться надо! Я утром из постели выпрыгнула мячиком, так хотелось на работу бежать. И сон мне просто чудесный приснился, теплый, яркий, с участием моего идеального незнакомца. Во сне он действительно вернулся ко мне с цветами. А вот в реальности – увы, риткино предсказание не сбылось. Да и ладно, еще не хватало из-за ерунды расстраиваться. Сбежал от меня – ему же хуже, утешала я себя, торопясь утром к метро и прокладывая замысловатый маршрут среди луж и выбоин в асфальте. Аккуратно обойдя кучу разбитых бутылок, я принялась невольно сравнивать свой район с тем, диким и безлошадным, где меня подхватил элегантный незнакомец. Там – полно замечательных тихих магазинчиков и нет никаких обшарпанных ларьков, больше всего похожих на пропитых хамоватых бомжей. Там на улицах и во дворах – чисто! Можно спокойно гулять, смотреть вокруг, а не под ноги, как здесь, постоянно опасаясь во что-нибудь вляпаться. Вот просто интересно, почему здесь постоянно грязно, а там – чисто? И люди там другие. Спокойные и доброжелательные. Мимо меня, рыгнув, расхлябанной походкой прошагал благоухающий дрянным пивом недоросль в приспущенных рваных шатах. И вот пьяных я там тоже ни разу не видела, равно как и торчащих наружу резинок от трусов!

Штурм станции метро и толкотня в вагоне отвлекли меня от сравнений. Стиснутая со всех сторон и подпираемая чем-то загадочным снизу я оставила попытки выудить из сумки книжку и попыталась расслабиться. А что читают соседи? Скосив глаза направо, я наткнулась на «Джоан с нежностью разглядывала лицо Фила: его мужественный подбородок и смуглые руки…". Ой, только не это. Смуглые руки, растущие прямо из мужественного подбородка. Причем наверняка небритого. А что слева? «Бритый два раза нажал на курок. Изрешеченное пулями мертвое тело отбросило на капот…". М-да. За одного бритого двух небритых дают. И изрешеченное пулями мертвое тело нежной Джоан в придачу. Надо будет обязательно Ташке рассказать. Она такие опусы коллекционирует. Пока я старательно запоминала случайно прочитанные фразы, подоспела моя остановка. И не перепутать бы, думала я, трясясь на эскалаторе, и направиться к Гришке, нашему хамоватому оружейнику-завхозу, который живет в двух шагах от конторы, а не в саму контору, как в родное стойло. В гости к нему мы ходили часто, а сегодня и повод был достойный: совместный просмотр теленовостей с сюжетом про «Сюр-приз».

Дверь у Гришки была нараспашку. Сам он, нависая пузом над лестничными перилами, курил и мрачно глядел в потолок.

– Здравствуй, Гриша, – осторожно сказала я. Чего от трезвого Гриши ждать – никогда не угадаешь. Но опыт показал, что после разговоров, точнее, разго-оров с ним, ежели он изволит пребывать в сварливом настроении, все мысли из головы выдувает начисто. Хочется только одного – срочно выпить и швырнуть что-нибудь в стенку.

Гриша наш – наполовину казак. Все мужчины в его клане были и остаются военными. А он – отставной неудачник, позор семьи. Из армии его поперли после того, как он, гордясь принципиальностью, слил заезжим журналюгам информацию о продаже оружия с воинских складов. О том, что было дальше, Гриша упорно молчит, но я знаю, что уход жены с ребенком его едва не доконал. Однако он все-таки сумел удержаться на самом краю, не спиться, не попасть на нары или на перо другому такому же «робингуду». Зато стал неисправимым пессимистом. О чем бы Гриша ни рассуждал, заканчивается всё одинаково: прогнозом «глада, мора и коня бледного». Сейчас он, слава богу, практически не пьет, и, похоже, в очередной раз влюбился, так что термоядерная горячность его предсказаний заметно поостыла. Когда мы с ним только познакомились, выдержать в его обществе более получаса смогли бы, наверное, только Кассандра и Нострадамус. Косясь сквозь очки выцветшими глазками шкодливого слоника и потирая дрожащей рукой багровеющую лысинку, Гриша благоухал дрянным коньяком, хрипло изрыгая проклятия и обещания скорейшего «пиздеца» всему – стране, городу, рублю, доллару, Америке, Японии, озоновому слою, галактике, бывшей жене и себе лично. Ох, и намучились мы с ним! Только острая необходимость новорожденной конторы в «настоящем мужике» дали нам с Риткой и Ниночкой силы не послать куда подальше испитого пухлого дядю с седой бороденкой, похожего на опустившегося Санта-Клауса. А работать Гриша умеет и любит, забывая о времени, выпивке и бабах. Он настоящий мастер на все руки. Правда, предпочитает военную и околовоенную тематику. Изготавливает уникальные приклады для ружей, рукоятки ножей и мечей, ножны, копии старинного оружия, сёдла, сапоги, ремни, куртки… Однажды эльфийскую кольчугу сплел на пару с Ивором для чокнутой толкинистки. Умеет делать клетки для птиц и грызунов, скворечники-теремочки, поводки, ошейники. Может и кран починить, и проводку, и машину. Словом, все, что ни попросишь. Да что тут говорить, Гриша хороший дядька. Добрый, отзывчивый, смешной. Он был бы почти очаровательным, если бы по-прежнему не страдал повышенной сварливостью. Впрочем, с ним почти всегда можно договориться, если удается взять себя в руки и без возражений выслушать все его вопли.

– Иди в хату, чего тупишь? – кивнул он мне. – Все наши тут, опять одну тебя ждем, я торчу, как дурак…

– Конечно, дурак! А что нам взять с дурака, окромя колпака? Да и этот колпак не продашь за пятак, коли нужен кому, забирайте за так!

На пороге, сверкая глазами, стояла Ташка.

– Идем скорее, в самом деле, – затараторила она. – Ивор с Ксюхой пирог притащили, объедение!

Я мысленно застонала. От стряпни любимой жены Ивора Ксюхи не смог бы отказаться даже питающийся святым духом йог. Оксана – богиня кулинарного искусства. С одной-единственной проблемой – она сама не может есть свою стряпню. Равно как и любую другую. Впихнуть в нее кусок еды – задача, которая под силу разве что Ивору, с его безграничной любовью к ней и вошедшим в пословицы эстонским долготерпением. Дело в том, что Ксюха выросла в интернате, куда попала из семьи хронических алкоголиков. Впрочем, семьей это назвать было трудно. У Ксюхи, сколько она себя помнила, была только вечно опухшая с перепою мать, к которой временами пристыковывались такие же алканавты-сожители. По ксюхиным рассказам, чуть ли не с пеленок мамаша попрекала ее каждым отправленным в рот куском, мол, у матери отбираешь, которая тебя родила, ночей не спала. Потом в ход пошли уже не слова, а кулаки. Когда самоотверженную мамочку лишили родительских прав, и десятилетняя с ног до головы покрытая синяками Ксюха попала в интернат, девочка выглядела лет на пять-шесть максимум. Принятие пищи она и тогда, и сейчас, спустя без малого двадцать лет, воспринимала как нечто грешное, стыдное, вызывающее озноб и страх. Ест она только тогда, когда голод становится нестерпимым. Причем довольствуется корочкой хлеба и чашкой слабого чая. Думаю, скверную роль в ее фобии сыграло еще и то, что в интернате дохлую девчонку первое время пытались кормить насильно. Она отказывалась, плакала, кричала, а голодные интернатские питомцы, не обремененные чуткостью и состраданием, жестоко над ней издевались. Я однажды случайно увидела ее фотографию тех времен. Это был невесомый эльф, весь состоящий из огромных глаз, страдальчески изогнутых губ и темных волнистых волос. Впрочем, сейчас Оксана выглядит точно так же. В ее двадцать семь больше четырнадцати ей никто не дает. Даже шикарная коса, которую она отрастила ради Ивора, не прибавила, а убавила ей возраста, сделав Ксюху похожей на девочку-колдунью из украинской сказки. И кухарит она волшебно! Печет фантастические торты на дни рождения и свадьбы, готовит всякие ужасно смешные и милые пирожные в виде зверюшек для детских праздников, может, если нужно, составить великолепное меню торжества и приготовить всю эту прорву еды.