Ольга Карпович - Закулисный роман (сборник) Страница 5

В общем, понял я, что надо, хоть порвись, пробраться к Вацлаву за кулисы и устроить встречу на Эльбе.

Как у меня получилось подобраться к звезде такого уровня? Не знаю, по всей видимости, наглость – второе счастье. Я начал лопотать что-то по-русски, дескать, ваша звезда – мой старый друг и однокурсник, он меня вспомнит, передайте ему записку! Ну, накорябал там свое имя-фамилию на бумажке и сунул охраннику. И в конце концов мистеру Грину сообщили, что какой-то сумасшедший русский бьется в истерике, передали мою писанину. И, сопровождаемый вездесущим секьюрити, я был допущен к телу.

Выглядел он, ясен хрен, отлично. Ну, при таких деньгах это не фокус. Наверно, и личного тренера себе позволить может, и диетолога-косметолога. Короче, как будто и не было этих восемнадцати лет – рожа гладкая, волосы густые, никакого тебе пивного брюха. Взгляд такой – ледяной и беспощадный, как у волка, ну, телкам нравится, одним словом.

Я к нему сразу и подступил:

– Вацлав, мать твою, какая встреча, сколько лет, сколько зим! А я и не знал, что ты в Лондоне…

Странно, мне показалось, что, когда он меня увидел, в первую минуту вроде как испугался. Рожу его самодовольную этак передернуло. Может, подумал, я к нему явился компенсацию за ту давнюю историю срубить? Вообще, неплохо было бы, конечно, но как теперь докажешь?

Однако он довольно-таки быстро взял себя в руки, состряпал непроницаемую мину и говорит:

– Гоша, это ты? Я тебя не узнал сначала.

– Ну да, – отвечаю, – это ты, видно, душу дьяволу продал за вечную молодость. А меня, как видишь, время не пощадило: вон и пузо намечается, и плешь проглядывает.

Польстил ему как мог, расписал, в какой восторг меня привел спектакль, как я счастлив был узнать его на сцене. И постепенно, ненавязчиво так начал переходить к главному вопросу нашей встречи. Выложил ему все: как Ксения задумала к годовщине смерти нашего Мастера поставить самое знаменитое его детище, уайльдовского «Дориана Грея», который Багринцев тогда с нами, студентами, готовил, но так и не успел осуществить показ спектакля. Рассказал, что дотошная вдовица разводит всяческую деятельность вокруг имени своего некогда знаменитого мужа, стрижет дивиденды с его памяти дай боже. Что, собрав наших бывших однокурсников, она зажгла всех своей гениальной идеей. Только вот про него, Вацлава, никто ничего не знал, поэтому роль Дориана пока Владу отдали. А теперь, раз счастливый случай меня к нему привел, я просто обязан предложить ему принять участие в этом великом проекте – и так далее, и так далее…

Вацлав меня слушал, не перебивая. Лицо спокойное, как у мертвеца. А глазами своими проницательными так и зыркал. Ненавижу. Оказывается, до сих пор его ненавижу.

Я думал, он сейчас торговаться начнет, спрашивать, сколько ему заплатят за то, что он свою знаменитую жопу оторвет и прилетит в Россию. Но он вместо этого вдруг изогнул тщательно ухоженную бровь:

– Разве Багринцев умер?

– Ну ты даешь! – Я даже опешил. – Уж восемнадцать лет как. Подожди, а ты разве не знал? А мы думали, ты как раз потому и пропал…

– Что именно вы думали?

– Ну как же… Ты же был его любимый студент, звезда, так сказать, основная надежда курса… Мы пришли к выводу, что ты вроде как после смерти учителя не захотел продолжать…

– Я принял решение уйти из института совершенно по другой причине, – надменно произнес Вацлав. – При нашем последнем разговоре с Багринцевым он был вполне жив, по крайней мере на вид. Кстати, что с ним произошло? Как он умер?

– А черт его знает, не помню уже подробностей, – наморщил лоб я. – У меня в тот момент неприятности были, ну ты помнишь! Вроде Ада его нашла – помнишь такую шикарную телку с богатым мужем? Ну вот, кажется, она вызвала «Скорую», но, пока доехали, наш любимый мастер уже дал дуба, не приходя в сознание.

– Понятно, – кивнул он. – Значит, можно сказать, сгорел на работе. Жаль!

– Ну-у… разве это не прекрасная смерть для человека, преданного своему делу? – Я, честно говоря, побоялся, что Вацлав сейчас расчувствуется и разговор уйдет совсем не в то русло.

– По-моему, никакая смерть не прекрасна, – задумчиво бросил он. – По-моему, она всегда нелепа и уродлива. Итак, что ты говорил про спектакль по «Дориану Грею»?

– Ну как же! – зачастил я. – Ты же помнишь, это была твоя роль! Багринцев именно тебя готовил для нее. И вот теперь, после стольких лет, спектакль наконец может увидеть свет. Это будет событие. А главное, ты представь, как охренеют все наши, если ты приедешь! Да Ксения просто лопнет от счастья. А у остальных – у Кати, Влада, Ады – глаза на лоб повылезают.

– Думаешь, это зрелище стоит того, чтобы совершать пятичасовой перелет? – сыронизировал Вацлав.

Я начал расписывать, какой прием его ждет в Москве, как взбесятся от одного его имени все газеты, как богемные тетки будут в ноги ему бросаться. Он слушал меня с усмешкой и наконец заявил:

– Ты, вероятно, играешь лорда Генри? Для этой роли тебе, по-моему, красноречия не хватает. Ладно, Гоша, на самом деле я в любом случае на следующей неделе собирался быть в Москве по своим личным делам. Обещать я ничего не могу, но постараюсь появиться у вас на репетиции и на месте посмотреть, что за торжество ностальгии вы задумали.

Короче, выходя от него, я был доволен. Ясно, что не мог он согласиться просто так, звездун, мать его. Нужно обязательно поломаться, понабивать себе цену. Но я был уверен, что в Москве все вместе мы его одолеем, пусть только заявится на читку. Прилетев домой, я на всякий случай никому ничего о встрече говорить не стал, так, намекнул, что, вполне вероятно, их еще ожидает огромнейший сюрприз, о котором они без меня и помыслить бы не могли. Во-первых, кто его знает, может, он еще и передумает приезжать. А во-вторых, мне и самому хотелось посмотреть, как перекорежит моих дорогих однокурсничков при его появлении.

Читка была в разгаре. Они сидели все полукругом, мои сильно постаревшие однокурсники, Ксения, разумеется, посередине, и с важным видом разбирали первую сцену из инсценировки Багринцева. Он, кстати, отлично ее сделал, Оскар Уайльд бы не обиделся. Существовал, правда, один нюанс: инсценировку «Дориана Грея» Багринцев писал специально под Левандовского, надеясь вместе с ним покорить этим спектаклем весь театральный мир. Что ж, мечты его сбылись. Его любимчик Левандовский и в самом деле покорил театральный олимп. Жаль только, старый козел этого уже не увидел.

Итак, мы все сидели возле Ксении, как куры на насесте. Читка первого действия закончилась, Ксения, кряхтя, подняла свою толстую задницу и хотела сказать что-то пафосное, подобающее случаю.

И тут дверь скрипнула, и явление нашего Прекрасного Принца состоялось. Явился, значит, все-таки тешить свое тщеславие. Зачем только передо мной комедию разыгрывал, в людях я разбираюсь как-никак, а уж годы характер-то не меняют, если только в худшую сторону. Вошел и замер посреди зала – типа наслаждайтесь, вот я весь!

Ксения, вся из себя в образе великого режиссера, гневно закудахтала:

– Вы кто? По какому вопросу? У нас читка пьесы, между прочим!!!

Вероника, Адкина дочка, зачем-то пришедшая под самый конец – кажется, они с матерью должны были куда-то ехать вместе, – так и уставилась на него своими любопытными, цепкими глазами. Может, и узнала звезду европейской сцены – Ада говорила, девчонка бредит театром, все новейшие постановки смотрит, хотя во МХАТе, куда мать ее учиться пристроила, каждую сессию главная кандидатка на вылет.

А вот Катерина, похоже, сразу поняла, кто только что вошел. Когда он появился, она стояла на сцене в образе Сибиллы Вейн и сжимала склянку с ядом, который мгновение спустя должна была выпить. Так вот, лицо у нее при виде Вацлава стало такое, будто она этот яд уже проглотила. Губы искривились, подбородок задрожал. Можно подумать, ее колика скрутила.

Я Аду в плечо толкнул и пошутил:

– Сибиллу тошнит, несите тазик!

А она этак коротко на меня взглянула и спросила:

– Это ведь Вацлав, так? Тот самый сюрприз, который ты обещал?

Тут и Ксения наконец прозрела, соскочила со своего места, блузка у нее на груди затрещала от наплыва чувств. Она кинулась к Левандовскому на своих поросячьих ножках и заголосила:

– О-о, я знала, я чувствовала! Я предвидела, что, если мы соберемся все вместе, ты ощутишь наш энергетический зов и придешь…

Надо сказать, Ксения в последние годы ударилась во всякую метафизику, вроде даже пыталась вызвать дух Багринцева. Могу себе представить: является к ней старый козел и спрашивает: «Ты чего так разжирела, супруга моя верная?»

В общем, картина Репина «Приплыли». Вацлав ухмыляется, Ксения трясет бюстом, Вероника таращится на кумира, Ада хмурится – ну понятно, рассчитывала быть на проекте главной звездой, а тут неожиданная конкуренция, Катька зеленая вся. И только Влад озирается по сторонам, явно не въезжая, что происходит.