Александр Сорочинский - Восток – дело тонкое… Страница 5

2. Посёлок Разведчиков

Наконец, едва живые, прибыли к своему конечному пункту назначения. Измятый, пропылённый, с какими-то грязными липкими пятнами и разводами сарафан Тани маленькой представлял собой весьма жалкое зрелище. Да и его счастливая обладательница со всклоченными волосами и устремившимися из орбит глазами с одичавшим взглядом – наглядно отражала трудность проделанного нами пути. Думаю, что я выглядел ещё хуже, слава богу, что себя не видел. Радость ожидания встречи с незнакомой южной среднеазиатской страной оказалась значительно радужнее ощущений от первого реального знакомства с ней.

Таня маленькая с потухшим взглядом и взъерошенный, мокрый, как мышь ваш покорный слуга, изрядно потрёпанные и ошалевшие от духоты и зноя, предстали пред очами своего университетского начальника – Ростислава Михайловича, в дружеских кругах именуемого просто – «Рост». Это был худощавый человек среднего роста, лет тридцати, спокойный, мягкий, эрудированный, благожелательный и приятный собеседник. При ходьбе он немного сутулился, но это нисколько не портило его не только в глазах мужчин, но и женщин, среди которых он пользовался большим успехом. Окружающих тянуло к нему, как магнитом, Кудасов не зря подал заявку на студентов для сезонной работы в своей партии именно ему. Одевался Ростислав Михайлович скромно, но вполне современно, а по тем временам и модно: светлая рубашка, импортный фирменный синий джинсовый костюм.

Встретились и с нашими непосредственными руководителями из университета – Ниной и Еленой. Аспирантка Нина работала на кафедре, чтобы было больше времени для написания диссертации. Она не ходила, порхала над грешной землёй! Ей было всего двадцать семь лет. Это была высокая, стройная, спортивная и подтянутая молодая девушка, с пружинистой походкой, прямой спиной и гордо поднятой головой на высокой красивой шее. Именно про таких говорят: «Проглотила линейку!». Нина обладала хорошим чувством юмора, ценила его в других людях. На её лице частенько сияла ослепительная белозубая улыбка. Одевалась Нина здесь в лёгкие яркие, довольно открытые летние платья. Русоволосая, сероглазая, с румянцем во всю щёку, она каждый день смотрелась эффектно, празднично и была вполне довольна собой и жизнью. Молодую свежую красоту её одухотворенного лица, «измученного интеллектом», почти не портили даже близко посаженные глаза. Молодая энергичная аспирантка была олицетворением оптимистичного лозунга: «Жизнь удалась!».

Полный антипод ей являла собой Елена. Та была худенькой женщиной небольшого роста, казавшегося ещё меньшим из-за постоянного сгорбливания, пригибания к земле, съёживания до возможно меньших размеров. Делала она это, видимо, чтобы замаскироваться от врагов, из которых, собственно, и состоял весь окружающий её мир. Хотя, на мой взгляд, её и без маскировки трудно было заметить! Елене исполнилось только ещё сорок лет, но у неё уже были испещрены ранними морщинами лицо и руки. Короткие редкие тёмные волосы всегда имели неряшливый, засаленный и растрёпанный вид, даже сразу после душа. Она часто их причёсывала, но тогда они начинали выглядеть прилизанными, что ничуть не улучшало впечатления от её внешности. Глаза Елены, тем более их цвет, трудно было рассмотреть под огромными очками в роговой оправе с сильными линзами, комично смотревшимися на маленьком сморщенном личике. Одетая в глухие брючные костюмы тёмно-серого, мышиного цвета в духоте среднеазиатского лета, Елена сразу бросалась всем в глаза, хотя стремилась как раз к обратному результату.

Долгие годы работая на одной из кафедр геологического факультета, стараясь и одеждой и поведением быть почти невидимой, Елена настолько преуспела в этом, что со временем превратилась в большую пугливую безобидную и безотказную мышь, которую, правда, без дела никто и не трогал. А зачастую её просто никто не замечал. Всем своим видом она взывала к жалости, пощаде и снисхождению. Елена была почти точной копией Акакия Акакиевича из повести Николая Васильевича Гоголя – «Шинель», только в женском обличье и перенесённой в советское время.

Познакомились с местным начальником гидрогеологической партии Валерием Валерьяновичем Кудасовым, в партии которого должны были отработать сезон. В дружеских кругах его именовали просто Валерой. Он просил называть его так, чтобы подчеркнуть его простоту и дружественность в общении с людьми. Кудасов прислал заявку на студентов из личных дружеских отношений с «Ростом». Среднего роста коренастый загорелый крепыш лет сорока с волевым лицом (бывший мастер спорта по боксу в среднем весе), властным голосом и обаятельнейшей белозубой улыбкой во весь рот, он сразу вызывал симпатию у собеседника.

Однако, несмотря на обращение к нему на «ты» по имени, невзирая на его открытость и приветливость во взаимоотношениях с окружающими, Валерий Валерьянович сразу устанавливал некоторую грань, через которую переходить, никому не было позволено. Кудасов с первой минуты знакомства ясно давал понять новичкам – кто здесь хозяин. Да и перед старыми знакомыми, ни при каких обстоятельствах не расслаблялся. В случае необходимости он довольно бесцеремонно, иногда с долей издевательского сарказма в словах и тоне одёргивал зарвавшихся людей, случайно или забывшись в душевной беседе, сокративших дистанцию с ним. И уж тем более, последнее слово всегда оставалось за ним в любом споре, независимо от того, был ли этот диспут деловым или дружеским.

Кудасов давно обосновался в Средней Азии и чувствовал себя в местном обществе, как рыба в воде. Он досконально знал все неписанные местные законы, легко и с огромной пользой для себя играл по местным правилам. Однако и в общении с власть имущими чиновниками Таджикистана и других среднеазиатских республик, Валерий Валерьянович строго следил за соблюдением дистанции, ревниво оберегая своё личное пространство и степень уважения к себе высокопоставленных собеседников. Кроме того, он неукоснительно придерживался подчёркнуто европейского стиля в одежде и форме поведения с кем бы то ни было, никогда не снисходя до местной тюбетейки или халата. Это был один из его способов подчеркнуть разницу с местными жителями и утвердить дистанцию с ними.

Здесь же мы встретились с одногруппниками, Таней большой и Лёшей. Не худенькая, я бы сказал – средней полноты молодая девушка Таня большая, была брюнеткой, чуть выше среднего роста с ослепительно – молочно-белой кожей и светло-зелёными глазами. Как ни странно, при такой светлой коже она прекрасно чувствовала себя под палящим среднеазиатским солнцем. Видимо сказывалась привычка к жаре. Дело в том, что Таня большая родилась и выросла в южной солнечной Одессе. Единственным непременным условием её существования здесь было то, что она постоянно должна была закрывать кожу от прямых солнечных лучей какой-нибудь светлой непрозрачной одеждой. Хотя здесь это и не смотрелось таким уж необычным. Местные таджикские мужчины (иногда и женщины, но их вообще мало было на улицах), особенно старшего возраста, вообще ходили в длинных стёганных наглухо закрытых ватных халатах, видимо, для поддержания определённой температуры и влажности между одеждой и поверхностью тела.

Мой товарищ, студент Лёша был среднего роста коренастым крепким кареглазым парнем, фигурой похожим на Кудасова. Время от времени на его лице проступали веснушки «рязанского парня», хотя он был родом из Воронежа. Лёша редко обгорал на солнце. Одевался он просто: в светлую рубашку с коротким рукавом и тёмные брюки. Лёша был спокойным, уверенным, основательным, иногда даже жёстким человеком. Мы с ним представляли разительный контраст, как внешне, так и внутренне. Я, напротив, имел худощавое телосложение, был чуть выше среднего роста, с зеленоватыми глазами и светлой, постоянно обгорающей на солнце кожей. Мой неуравновешенный, взрывной, порывистый и в то же время мягкий характер являл собой полную противоположность сдержанному, рассудительному и твёрдому – Лёшиному.

Я не мог отказать себе в желании носить что-нибудь из местной одежды. К обычным серым тонким отечественным джинсам добавил синтетическую цветную рубашку, раскрашенную многочисленными узкими вертикальными полосками различной ширины преимущественно голубого, зелёного и чёрного цвета. Хотя в небольших количествах в этом наряде легко можно было отыскать узенькие полоски ткани абсолютно всех цветов радуги. Только тюбетейку носить не стал. Но и без неё, вид этой кричаще-пёстрой таджикской рубашки, вызывал у Лёши неизменную улыбку и недоумение (как ты носишь синтетику в такую жару!?). Но, как говорит пословица: «Охота, пуще неволи!», – мне в Средней Азии доставляло удовольствие носить именно эту рубашку. Ради этого смирялся с неудобством раскалённого синтетического материала на своём теле. Впрочем, эти различия не мешали, а скорее наоборот – способствовали нашему общению, со временем перешедшему в дружбу. Вот в этом небольшом коллективе мне и предстояло жить и работать в течение того полевого сезона.