Татьяна Краснова - Ирина и Лена. серия «Знакомые лица» Страница 5

Ник углубился в мудрость веков, но скоро отвлекся и, провожая взглядом машины, обгоняющие их автобус, вполголоса начал читать на номерах:

– МУ. УМ.

– АМ, – подключился сзади Роман.

– УХ.

– КХ.

– ХМ.

– ХР.

Это был серьезный диалог, смех дрожал в голосе, но не прорывался. Развлечение невольно пресекла Ирина, взглянув на мужа – он сразу замолчал, привычно напустив на лицо отстраненно-ироническое выражение.

* * *

И СРАЗУ в ушах зажурчал ручеек путевой информации. Некоторые туристы, вроде Лены, даже записывали что-то в блокнот, кто-то слушал вполуха, предпочитая собственную болтовню, а кто-то крепко спал, утомившись после экскурсий по лавре. Роман по инерции смотрел в окно. Под вечер дороги загружены, то и дело возникают пробки, и остается только с досадой наблюдать, как юркие легковушки одна за другой обгоняют их неповоротливый автобус.

Ну почему нельзя было дождаться, пока отремонтируют его машину? Поехали бы по-человечески, если уж Ире так понадобилась эта старина, сами бы выбирали маршрут, импровизировали, делали остановки, где пожелают. Нет – изволь теперь ходить строем, ориентируясь на чей-нибудь зеленый зонтик или красные штаны, чтобы не отбиться от группы! Терпи рядом с собой сорок человек и несмолкаемый голос экскурсовода! Все это дурость, по большому счету. Можно было выбрать хотя бы теплоход, что ли – комфорт, шезлонги на палубе, лениво проплывающие берега… Но он же решил относиться к этой поездке стоически и терпеливо, как к любой Ирочкиной выдумке!

Когда он увидел ее первый раз, то сразу понял, что смотрит в глаза своей судьбы – такие серьезные, требовательные. Потому, должно быть, и смешался, и плохо соображал, и вручил глупую шишку – то есть всего себя и всё, что у него в тот момент было – но она это так и поняла. И продолжала смущать своей проницательностью, и еще тем, что всегда оказывалась на высоте. Ее привезли с собой знакомые из Белогорска, и о чем бы они тогда в компании ни заговорили, о новой книжке – Ира ее уже прочитала, о новом фильме – она его уже видела. Причем это не действовало на нервы, а обезоруживало, заставляя внутренне собраться и построить планы – быстренько догнать – но она опять обгоняла, и Роман постоянно ощущал себя спешащим – главное, чтобы она не убежала совсем, чтобы ее не увезли так же неожиданно, как привезли.

Ведь она не играла в эти догонялки – Ира никогда ничего не делала напоказ, ее темп жизни был для нее естественным, и этот темп должны были поддерживать новые впечатления, идеи, встречи. Если волосы у нее зеленые, а ногти – синие, то это не для публики – ей самой нужны радикальные перемены. Если она появляется на грязной, еще не замощенной Научной улице в резиновых сапожках, расписанных цветами и птицами, в то время как соседки, жены его коллег, упорно тонут в глине в своих туфельках, лишь бы не поступиться интеллигентностью – это опять же не в пику им, просто ее привлек новый писк моды.

Роман привык к тому, что, где бы они ни появлялись, его жена притягивала всеобщее внимание – и потихоньку этим гордился. Ира всегда выглядела экстравагантно, но никогда – вульгарно, и смелые наряды, которые на других смотрелись бы вызывающе, умела носить убедительно, утвердительно, с достоинством. И прочие дамы, предварительно с сарказмом обсудив ее новшества, вскоре появлялись с сумочками и прическами, подозрительно перекликающимися с авангардным стилем соседки.

– Для вдохновения, – поясняла Ирина, приходя домой с рыжими кудрями, – а то я уже сама себе надоела.

И Роман спохватывался, как бы и он вдруг ей не надоел – притом, что самооценка у него была довольно высокой: жизнь складывалась, старые друзья не забывали, новые уважали за удачливость, за скорый карьерный рост. В глубине души Роман считал, что он хорош на своем месте – но по сравнению с Ирой, в сущности, заурядный человек, а такую жену просто выиграл в лотерею. Горящий в ней огонек вдохновения бросал и на него свой отблеск, и согревал, и постоянно манил за собой – и он без него себя уже не представлял.

Для вдохновения был и вьющийся дикий виноград, два кустика которого Ирина воткнула по обе стороны крыльца, когда они только переехали, с оговоркой, что она не садовод и больше на участке ничего делать не будет – и рука у нее была такая легкая, что теперь весь дом, до трубы, утонул в роскошной зеленой шубе – и Роман очень любил этот виноград, в отличие от всяких изысков, устроенных потом дизайнером – не в обиду Лене Берестовой.

Для вдохновения был и стеклянный душ в гостиной, который при ближайшем рассмотрении оказывался светильником из стеклянных сосулек, и другие оригинальные мелочи, которыми его жена украшала дом. Роман гордился тем, что их знакомые, задумав купить что-нибудь своеобразное и стильное, говорили: надо посоветоваться с Ирой Голубевой – тогда точно не промахнемся.

Для вдохновения были и их выезды на концерты и выставки. Когда они последний раз возвращались из Дома музыки, где группа привозных солистов исполняла Баха просто голосами, а капелла, да еще в джазовой хулиганской манере, Роман осторожно поинтересовался, действительно ли ей понравилось. И видел, как Ирина очень старается донести до него что-то важное, а глаза у нее в самой глубине непривычно грустные.

– Этот свингующий Бах? Да тут дело не в манере – они как раз очень тонко чувствуют барокко… Думаешь, я классикой объелась и теперь ищу аттракционы? Я к своей, внутренней музыке пытаюсь прислушаться – и ничего не понимаю.

Роман знал, что она постоянно слышит мелодии, только они не поселяются назойливо в голове, как у него, мешая спать, а возникают спонтанно, откликами на события, и всегда по разным поводам – разные.

– У меня все реакции последнее время такие предсказуемые, – продолжала Ирина, и было видно, что эта предсказуемость доставляет ей такой же дискомфорт, как головная боль. – Если происходит что-то радостное – сороковая симфония Моцарта начинает играть, как на мобильном телефоне. Если тревожное – автоматически включается Шостакович. Просто задумаюсь – Вивальди выползает, тоже на автомате. Все мелодии такие заезженные! Понимаешь, жизнь каждый день новая – а я реагирую избитыми эмоциями в виде какой-то «Золотой серии» классических хитов. Почему?! Что со мной? Почему я исхожу эмоциональными штампами? Что не так?

Роман не мог ответить – он не знал. Но «сухую грусть на дне очей» видеть было непривычно и тревожно, ее невесть откуда взявшаяся душевная неустроенность автоматически перетекала и в него, как в сообщающихся сосудах. И на работе всё вдруг начало стопориться – вдохновение рождалось и жило в Ирине, но было их общим. Первое, что приходило в голову – Ирочка устала, она сейчас много работает, рекламодатели и правдоискатели ее совсем задергали. Газета – не игрушка, а большая ответственность и постоянное большое напряжение.

И если ей нужно разнообразие, новые впечатления, этот автобус, если она именно об этом мечтала, если от этого в ней зазвучит новая музыка – пожалуйста. Причуда ничем не чуднее ее собачьей гостиницы. Он готов потерпеть автобус, шут с ним. Тем более что и трясет не очень, и старина начинает действовать своим обаянием, и мальчишка попался интересный – Николай, по-молодежному Ник, отвлек его. И накормили сносно.

Вот только какая еще попадется гостиница?

Владимир

Да я это… гулял, гулял…

ОСТАВИВ позади захватывающий дух пейзаж с Успенским собором на круче, автобус немного отъехал от города и остановился. Лена взглянула в окно. Достоинства архитектуры в ее представлении всегда зависели от красоты деревьев, растущих рядом. Родной дом в Белогорске, где она жила с самого детства, делали неповторимым легкие, одухотворенные ветви кленов. Их загородный дом, который пришлось продать, когда умер отец, всегда был улыбчивым, праздничным, окруженный сиренью всевозможных цветов и оттенков и цепочкой барбариса и черноплодной рябины, листья которых осенью бывают ярко-красными.

Типовое четырехэтажное здание гостиницы было очень красивым – оно стояло в густом сосновом парке, хранящем покой.

Ник выскочил первым и побежал обследовать прогулочные дорожки, ведущие в аппетитную, душистую чащобу. А Лена встала в очередь у багажного отделения.

– Позвольте вам помочь?

Ей улыбался мужчина из их группы.

При перекличке его назвали Чупаненко, что вызвало у Ника бурю веселья, которое он сам же пытался душить, чтобы никто не услышал. Зашептал матери на ухо: Чупакабра! Кажется, это монстр из «Секретных материалов». Но когда одного за другим назвали Коробейчика, Жулько, Пекаря и Страховитовых, придушенное веселье продолжилось.