Александр Кваченюк-Борецкий - Русский сценарий для Голливуда. Библиотека приключений. Том 2 Страница 5

– Послушайте, вы, что себе позволяете?!

Небольшого роста, курносая девчушка походила на взъерошенного воробышка, неожиданно вырвавшегося из умело расставленных силков для ловли птиц. Красногубов растерянно и немного обиженно захлопал ресницами. Несмотря на свой огромный рост и непомерную физическую силу, до поры до времени, в душе он оставался не очень уверенным в себе молодым человеком. В присутствии же девушки Виктор совсем растерялся и не знал, как себя повести. Весь пунцовый от стыда и волнения, он не понимал, чем не угодил этой чересчур чувствительной особе. Вместо благодарности она смотрела на него так, как будто он без спросу залез в ее карман или посягнул на девичью честь.

– Вы – что, не в своем уме?! – снова спросила она, но уже не так решительно, как прежде.

Видя, что Виктор не желал ей ничего дурного, а, скорее, наоборот, она вскоре заметно смягчилась. Девушке вдруг стало неловко оттого, что она так бесцеремонно обошлась с молодым человеком, который по отношению к ней вел себя совершенно по-джентельменски. Она подумала о том, что ее долг, за добро, отплатить ему той же монетой.

– Василиса! – отбросив условности, с немного виноватой улыбкой неожиданно представилась она, и смело протянула Виктору свою крохотную ладонь для знакомства.

6

В военкомате долго сомневались, в какие же войска рекомендовать Красногубова? Потом решили, что кроме как в стройбате такому доброму молодцу вряд ли где найдется наиболее подходящее местечко. Виктор никак не вписывался в советские стандарты, какими измеряли пригодность парней для службы в серьезных подразделениях.

– Лучше «мишени» для врага, чем этот призывник, и не придумаешь! – за глаза перемывали косточки Красногубову штабные офицеры.

– А, может, его – в пехоту? – предложил сутулый прапорщик.

Всякому, кто наблюдал его со стороны, он живо напоминал вопросительный знак, который при письме, пренебрегая правилами русского языка, забыли поставить в конце предложения. С тех пор он так и остался не у дел.

– Да он же, как жегдь, на метг из окопа тогчать будет! – резонно заметил лейтенант, которому в свое время уроки логопеда не пошли на пользу.

Загодя определив Красногубова в стройбат, эти штабные подкрепляли свое решение, как им казалось, на редкость убедительными доводами, которые, тут же, высказывали вслух. Непонятно для чего они тратили попусту столько времени на обыкновенного паренька из пригорода. Возможно, его внушительный рост произвел на них несколько большее впечатление, чем они сами того желали, и, невольно поддавшись ему, одетые в униформу люди никак не могли сосредоточиться на своих непосредственных обязанностях, чтобы придти к единому мнению. В отношении роста и прочих физических данных все остальные призывники фактически мало, чем отличались друг от друга и не вызывали никаких сомнений относительно того, куда именно их отфутболить. Тех, что поменьше и средненьких – в танковые. Более рослых – в ракетные и пехоту. Имелись желающие пойти в десантники и моряки. Конечно же, учитывался средний балл школьного аттестата. Бралось во внимание место работы, социальное положение, политическая благонадежность родителей и так далее.

– А, что, если его – в связь? – предложил капитан, который сам почти полтора десятка лет промандолинил в радиолокационных войсках.

– Ну, только в качестве дагмовой силы! – усмехнулся лейтенант. – Кабель тянуть. Ямы гыть под телегхафные опогы…

Эти военные напрочь отвергали все, что должным образом не укладывалось в их головах. Безоговорочно верша судьбами молодых людей, они свято верили в то, что имеют на это полное право.

Когда Красногубов получил самое первое письмо от Василисы, он безразлично повертел его в своих огромных ручищах и аккуратно положил в тумбочку, которую делил с соседом по койке. Та же участь постигла второе, третье и все последующие теплые послания от едва знакомой девушки. После той нечаянной встречи, когда она решительно протянула ему руку для знакомства, были два свидания. В первое они ходили в кино. Во второе просто гуляли по улицам города. Причем, оба раза место и время встреч назначала Василиса. Возможно, таким образом, она заглаживала свою вину за то, что с самого начала довольно грубо обошлась с Виктором. Он не мешал ее инициативе, поскольку это не было ему неприятно. Виктор не отказывал Василисе во встречах, так, как всегда делал то, что от него требовали или хотели. Деспотичная Матрена Гурьевна воспитала сына чересчур мягким и податливым. Так, что это часто и незаметно переходило в абсолютное безволие, а, может быть, неумение Виктора настоять на своем. Но в армии надоедливые командиры постоянно чем-нибудь досаждали Красногубову. То форма на нем сидит мешковато и в осанке выправки военной не наблюдается, то в строй встает с запозданием, то идет не в ногу с товарищами, когда взвод передвигается по военному городку. Эти бесконечные замечания сделали его немного раздражительным. Но, несмотря на это, он продолжал бы смотреть на все сквозь пальцы, если бы день ото дня не испытывал мучительного голода. Солдатский паек был ему, что слону – дробина. Порой голод казался особенно невыносим. И тогда, словно у хищного зверя, в глазах у Виктора, незаметно для него самого, появлялся голодный блеск. Он едва справлялся с собой, чтобы сдерживать себя в рамках приличия, и, не дай бог, не выместить недовольство существующим положением вещей на ком-нибудь из своих товарищей. Особенно тех, кто, отслужив большую часть положенного срока, считали это своей привилегией. Как бы то ни было, в «Уставе», который Виктор принимал при вступлении в ряды Советской Армии было написано: «Стойко переносить тяготы и лишения воинской службы…» В отличие от некоторых других он всегда это помнил. Возможно, именно поэтому однажды жизнь устроила ему проверку на прочность его характера. Точнее, сами старослужащие спровоцировали Красногубова на то, чтобы он, как следует, надрал им тощие задницы. Дело дошло до полного безобразия, когда, развлечения ради, они открыто начали издеваться над молодыми солдатами. Причем, выбирали себе жертв среди слабых, тех, кто из страха перед более сильными покорно сносил их оскорбления.

– Зема, а зема?! Ты, почему так… постирал мою робу? – хорохорился перед сослуживцами дед по прозвищу Воркута, напирая всей грудью на тщедушного с виду новобранца по фамилии Иванов.

Звали старослужащего так потому, что он родился и вырос в городе Воркуте. Оттуда же призывался в армию. Под конец ему настолько обрыдла служба, что незадолго до дембеля почти каждую ночь, когда в казарме стояла гробовая тишина, этот солдат вдруг громко вскрикивал во сне одно и то же:

– Мама! Я в Воркуту хочу! Мама…

При этих словах дежурный по роте, стоя на своем посту, пока все спали, едва сдерживался, чтобы не расхохотаться во все горло. Потом он будил напарника, который сменял его на часах. Продирая глаза ото сна, тот первым делом с любопытством спрашивал:

– Ну, как – Воркута? С мамой разговаривал?

– Ага! – с воодушевлением, как будто бы явился свидетелем чего-то чрезвычайно таинственного и необыкновенного, делился впечатлениями со сменщиком, отправлявшийся на отдых дневальный.

Через пару часов ему предстояло продолжить службу… Вновь заступивший на пост с завистью смотрел товарищу вслед. «Надо ж, как не повезло! – в сердцах досадовал он. – Такой прикол ушами проаплодировал! Уж, в следующее дежурство он своего не упустит…»

– Ничего! Может быть, он еще разок отчебучит номер! – сонно зевая, напрасно успокаивал его везунчик.

Воркута, как часы с кукушкой, был пунктуальным и будил ночную казарму лишь однажды, примерно около двух ночи.

– Счас, будет он тебе второй раз у мамы домой проситься! – возражал занявший его место дневальный. – Коль с первого раза не «дембельнулся», то, поди, уже смекнул, что от службы ему никак не отвертеться!

И солдат, сквасив разочарованную мину, всем своим видом выказывал абсолютное неверие в то, что Воркута осчастливит его, точно, так же, как и постового, который, получив свое сполна, в отличнейшем расположении духа, не спеша, на тот момент укладывался на боковую.

– Знал бы, что так будет, лучше бы вовсе глаз не сомкнул!

В это время Воркута заворочался в постели. Дежурный напряг свой слух так, что его барабанные перепонки едва не полопались.

– Ну, давай же! Давай! – от нетерпения дневальный едва не подпрыгивал на месте, мысленно обращаясь к спящему Воркуте, как будто бы к говорящему попугаю, который, время от времени, не переставал всех удивлять своими редкими способностями. – Скажи, что к маме хочешь! Дома – хорошо! Мама каждый день пельменями кормить будет!.. И ни тебе – подъема, ни отбоя, ни строевой подготовки!