Анатолий Зарецкий - Бездна Страница 5

В санатории была школа, и старшие дети с утра ходили на занятия. Я же был предоставлен самому себе и просто сидел в саду, наблюдая за жизнью муравьев и других букашек. Это было так интересно.

А после обеда и тихого часа нас строем приводили на поляну у леса, и ребята играли в подвижные игры, а я сидел под своим дубом у огромной авиационной бомбы, наполовину ушедшей в землю.

Я собирал желуди, делал из них игрушки и размещал их в пещерах, отрытых прямо под бомбой с помощью небольшого осколка от снаряда. Вскоре у меня уже был целый городок, в котором жили мои желудевые человечки.

Иногда ко мне подходили ребята, с интересом разглядывали поделки и пещеры вокруг бомбы, но все, как один презрительно бросали одно и то же:

– Ну, ладно. Играй, малявка, в свои куклы, – и убегали гонять мяч.

Та воспитательница была первым человеком, с которым я разговаривал часами. Похоже, и ей было интересно не только говорить со мной, но и играть в моих человечков.

Тогда она казалась мне взрослой женщиной. Но, пытаясь вспомнить наши разговоры и ее поведение в общении со мной и другими детьми, думаю, ей было лет семнадцать-восемнадцать, не больше. Уже на следующий день она дала мне немного цветной бумаги и «золота», как мы тогда называли конфетную обертку из фольги. А после обеда мы уже вместе украшали моих человечков…

Мне нужны были веточки. Те, что были рядом, уже давно собрал и пустил в дело.

– Можно сходить в лес за веточками? – спросил как-то воспитательницу, потому что даже приближаться к лесу нам категорически запрещали.

– Туда нельзя, Толик. Ты же знаешь, – ответила она.

– Почему? Я с краешку. Только веточек наберу. Здесь их уже совсем не осталось.

– Ладно. Пойдем вместе, – согласилась девушка, – С краешка можно.

Мы подошли к лесу, и я начал собирать подходящие веточки. Теперь мне стало понятно, почему нас сюда не пускали – здесь все было изрыто глубокими ямами, повсюду валялся какой-то хлам.

– Что это? – спросил воспитательницу, показав на непонятное сооружение, похожее на разрушенный дом.

– Сама не знаю, – честно ответила она, – В войну здесь шли жуткие бои. А когда немцев отогнали, все так и осталось. На опушке, еще туда-сюда, а дальше ходить опасно. Там до сих пор не разминировали… Ладно, пойдем отсюда, – заторопилась она уйти из этого страшного места…

В тот день мы, как всегда, строем вышли на поляну, но команды «разойдись» не было. А мы вдруг быстрым шагом двинулись дальше – в сторону леса. Когда наш отряд проходил мимо моего дуба, увидел, что обе наши воспитательницы и несколько ребят из старшего отряда палками растаскивают горящие головешки из костра, который кто-то развел прямо под бомбой.

– Горячая. Того гляди, рванет, – сказал один из ребят, потрогав металл.

– Бегом в лес! Там окопы! – крикнула воспитательница, и все вдруг побежали в сторону леса.

Я бежал последним. Меня подхватила за руку и потащила за собой воспитательница:

– Давай, Толик, поднажми. Еще немного, – подбадривала она, – Да что они, с ума сошли? – вдруг вскрикнула она и остановилась.

Я оглянулся. У бомбы суетились несколько деревенских ребят, которые уже собрали разбросанные головешки, и погашенный, было, костер разгорелся с новой силой.

– Беги в окопы! – крикнула мне девушка и бросилась назад к костру.

Я остановился, но, заметив это, другая воспитательница тут же крикнула:

– Толик-Толик, бегом, не отставай!

Я побежал, поминутно оглядываясь. А моя воспитательница уже разгоняла ребят палкой и снова пыталась погасить костер. Ребята ее не слушались и мешали.

Я уже добежал до спасительного леса, когда, оглянувшись, вдруг увидел взметнувшийся ввысь огромный столб земли, в котором исчез мой дуб и все, кто были под ним. Дрогнула земля, что-то толкнуло в спину и ударило по ушам. Я упал в яму и на мгновение оглох. Тут же вскочил и, не обращая внимания на разбитые коленки, с криком отчаяния побежал назад к дубу. Но его уже не было. И не было никого, кто секунды назад воевал с костром, полыхавшим под смертоносной бомбой…

А меня уже обогнали ребята, которые тоже бежали на место трагедии и кричали от ужаса, как и я. Внезапно споткнулся и упал. Оглянувшись, увидел в траве окровавленную руку…

Очнулся уже на койке в палате:

– Рука, – тихо сказал доктору, который сидел рядом и смотрел на меня, – Там рука, – повторил ему еще раз.

– Нет никакой руки, – спокойно ответил он, – Тебе это приснилось, Толик. Посмотри, где ты видишь руку?

Я оглянулся. В палате действительно никого, кроме нас с доктором, не было.

– Она там, у дерева, где бомба, – настаивал я.

– Тебе это приснилось, Толик. И рука, и бомба, – повторил доктор.

Но болели разбитые коленки и впервые в жизни скорбно ныла душа.

– А где моя воспитательница? Она была у бомбы, когда она бухнула, – заплакал я.

– Воспитательница играет с ребятами, – сказал доктор.

– Значит, она живая? – обрадовался я.

– Ну, конечно… Поправишься, и снова пойдешь к ребятам.

– А мое дерево на месте?

– Куда же оно денется. Конечно на месте.

– А бомба? – задал ему последний, решающий вопрос.

– Бомбы нет. Ее увезли саперы, – ответил доктор. Не знаю, почему, но я ему не поверил и заплакал, потому что окончательно понял – все это мне не приснилось.

Доктор не стал настаивать, а сделал укол, и я уснул. Когда проснулся, рядом сидела мама:

– Я все знаю, сынок. У тебя был солнечный удар. Не волнуйся, сейчас поедем домой.

– Домой? – обрадовался я, – А можно, я попрощаюсь с моей воспитательницей? – попросил маму.

– Ее нет, сынок… Она уехала куда-то, – неуверенно ответила мама, и ей я тоже не поверил, как тому доктору. Но плакать не стал. Душа еще была в защитной оболочке детства…

Нас отправили домой на машине скорой помощи. Дома меня никто ни о чем не расспрашивал, и лишь в моих снах время от времени я видел тот страшный взрыв, убивший мою любимую воспитательницу и несколько неразумных мальчишек…

А может, то действительно был сон?.. Как и вся моя бестолковая жизнь?.. Как знать, как знать…

Покатиловка

– Представляешь, Надя, Худолей из Магадана вернулся! – прямо с порога радостно объявил отец, – Сегодня был у нас на работе.

– Да ну?! – в свою очередь обрадовалась мама, – Насовсем, или как?.. С семьей, или один?.. Где остановились? – забросала она вопросами отца.

– Насовсем. Вернулись, всей семьей. Остановились в Покатиловке. Где же еще? Там у них домик оставался. В выходной обещали приехать в гости… Худолея не узнать. Сама увидишь, – отвечал отец, снимая меж тем шинель и сапоги. А в моей памяти навсегда отложились два новых слова: «Магадан» и «Покатиловка»…

– Мама, что за Магадан, из которого вернулся дядя Худолей? – спросил, когда она, наконец, разожгла наш жуткий керогаз и теперь ждала, когда закипит вода в чайнике. Ждать предстояло долго, можно было и поговорить.

– Магадан, сынок, это город на краю Земли, – начала мама, – До него ехать и ехать.

– Они жили на краю Земли?! – удивился я, – Как же они туда добрались?

– Скорым поездом, сынок. Целых полмесяца добирались. А потом еще трое суток из Магадана до своего поселка.

– Вот это, да-а-а! Вот это путешественники!

– Действительно, путешественники… Три года назад чуть было нас с отцом туда ни утащили, – и мама рассказала, что когда расформировали лагеря, Худолей долго уговаривал отца ехать в Магадан, куда в то время вербовали всех оставшихся не у дел работников лагерей военнопленных. Отец готов был согласиться, но она категорически возражала. Не прельстили даже заманчивые перспективы, которые обещали вербовщики. А вот многодетная семья Худолея с малолетними детьми на целых три года уехала в дальние края…

– Мама, а что за Покатиловка, где они теперь живут? Это тоже на краю Земли?

– Нет, сынок, – рассмеялась мама, – Покатиловка это маленький поселок недалеко от Харькова. Там когда-то был лагерь военнопленных. Мы там прожили больше двух лет. Ну, да ты ничего не помнишь, ты туда попал еще младенцем. А Сашка там родился, в той Покатиловке… Там же познакомились с Худолеями. Они с отцом работали в лагере, а все мы тогда жили в одном бараке… Мы туда зимой попали. Холодина стояла жуткая. Тебя даже временно поселили в столовой. Там всегда было тепло.

– Я жил в Покатиловке? – удивился я, – Но я помню ту столовую, мама… И еще помню, как принесли Сашку и положили в мою кроватку. Разве это было в Покатиловке?

– В Покатиловке, сынок. Только ты этого не можешь помнить. Ты еще был в бессознательном возрасте.

– Но я помню, мама, – в очередной раз рассердился я на мать. Всякий раз, когда рассказывал ей о своих первых детских воспоминаниях, она не верила и говорила, что все это мне кто-то рассказал. Но я-то помнил. Вот только впервые узнал, что то был не Харьков, а Покатиловка, которую действительно совсем не помнил…