Анатолий Шинкин - Фуфель Страница 5

– Атасно! А дальше-то что? – Хрусть даже заерзал от нетерпения.

Косой недоверчиво рассмеялся:

– Складно сочиняешь, директор. А что хорошего в ваксах?

– Ваксы, считай, международная валюта, с ними везде принимают. Фамериканцы – это их деньги – придумали на купюрах портреты обезьян рисовать, которые там водятся. Приматов там немерено, и поэтому Фамерика – богатейшая в мире страна, – Вус отложил арбуз и продолжал. – Один вакс – портрет гориллы, червонец – шимпанзе, четвертной – орангутанг, полтинник – макака, стольник – павиан. Фамериканцы теперь хвастают, что обезьяна стала человеком, когда ее сфотографировали на вакс. (Пропагандистское вранье. Учение Дарфина убедительно опровергает это утверждение) И оплачиваются ваксы золотом.

– Ну, ты заливаешь! – Косой посмотрел на часы. – Еще по стопарику, и пора о Фигре позаботиться. Чем, ты говоришь, у Фубайлы закончилось?

– Я еще не сказал, и у Фубайло ничего не закончилось. Кончились деньги у многих банков и терпение у всех, повязанных в деле. Надоело им, что крутые бабки мимо хари пролетают, а в рот не попадают. Пожадничал Фуборский и настоятельной рекомендации «делиться со всеми» не выполнил. Конечно, удрать они успели. В наши края, кстати. По миру не пошли и, будь спокоен, не пойдут —денежки с собой прихватили.

– В тюрьму в Фуфлянии людей с деньгами не сажают, но власть сменилась: Фигурантом теперь Фузяков, вождем в Партии Любителей Народа Фузанский, налаженное предприятие развалилось, а национальный валовый продукт потек в другие карманы. Мораль: доходы нужно делить по труду, потому что подсадить может даже самый мелкий винтик. Однозначно!

– Предвзято! На меня намекаешь? – обиделся Хрусть. – А я как порядочный человек..

– Порядочный, но недалекий. Себе платим. А мы не в пустоте. И уже настряли в зубах коллег на следующей станции, которым в вагонах остаются только обломки тары. Вдруг они сильнее, и тогда наши неприятности могут возрасти быстро и многократно. Крыша, ребята, нужна, и побыстрее.

– Начал про одно, закончил про другое. Тебе дай волю – электрофомку и механические отмычки для работы потребуешь. Есть проблема поближе – зверюга в вагоне, а у нас конь не валялся. Предлагайте.

– Заметано! Пойдем, еще послушаем, – осмелел Хрусть. – Дверь крепкая.

Ступая, как по битому стеклу, подельники гурьбой прокрались вокруг машины. Подобрались и замерли: доносился негромкий, но отчетливый храп. Косой отмахнул рукой, показывая друзьям встать в стороне, и потянулся к задвижке. Вус невольно двинулся вперед и схватил Косого за рукав:

– Порвет и имени не спросит.

Косой, передернув плечом, сбросил руку и нежно, без скрипа, отодвинул засов, Начал открывать дверь, готовый мгновенно захлопнуть ее и навалиться всем телом. Хрусть оробел и почувствовал на ноге предательскую, горячую струйку.

Едва свет проник в фургон, Косой матюгнулся и распахнул дверь во всю ширину:

– Хрусть!.. Козел!.. Твою мать!… – слов не хватало, а руки были заняты: ни леща выписать, ни в зубы дать. Так и стоял, злился, пока не захохотал.

В углу будки, в обнимку с двумя арбузами, положив голову на небольшой кейс, спал парень лет двадцати пяти. От шума он проснулся, насмешливо оглядел компанию и по-кошачьи мягко спрыгнул на землю. С удивлением Вус узнал в нем выпускника своей школы.

– Вус, привет! Не узнаете? Подбросьте до города.

– Узнаю. Конечно, узнаю. Такого парня не узнать! Вазик. Сколько кровушки моей выпито, – расчувствовался Вус, умиляясь, как свойственно учителям при встрече с бывшими трудновоспитуемыми.

– Вазик, – представил он парня подельникам. – Мой ученик. Он же племянник Побабыча. Как ты здесь оказался?

– История бесконечно долгая и невероятно запутанная, – Вазик построжал, нахмурился, и чутьем, наработанным за годы перестройки, мужики враз ощутили, что перед ними человек значительный, достойный и опасный: другого, очень высокого полета птица, расспрашивать которого себе дороже: захочет – сам скажет. – Мы едем или как?

Хрусть вновь оробел, засучил ногами и, скрывая дрожь, предложил ни к селу ни к городу:

– Интересно! А выпить, закусить? Как порядочный человек…

– Я сегодня уже закусил, – Вазик усмехнулся недобрым долгим смешком. – К твоему, заметь, счастью. Давай в кузов, Брат по разуму, и едем. Нечего воду варить.

– Смешно! Я в кузов? А Фигр?

Бестактный вопрос Хрустя повис в воздухе.

Сидя в кабине, Вазик повернулся к Вусу:

– Про Фигра придется забыть. И не вспоминать, даже если будут спрашивать, – он положил руку на рукав драной Вусовой куфайки и ласково погладил вылезшую вату, отчего у Вуса стала покрываться гусиной кожей спина. – Придурка в кузове постерегите, чтоб никому не болтал. И забудьте дорогу к поездам – френовый вид спорта. – Он снова погладил вату, и теперь даже Косой заерзал:

– Мы тут на работе!

– Мне жаль, что вы в убытке. Думаю, пока хватит, – он выложил из кейса в бардачок машины три пачки. – Есть более конструктивные способы препровождения времени. Так помнится, Вус, вы наставляли нас на путь истинный, – Вазик засмеялся. – Вылезу здесь. До скорого.

Косой молча тронул машину, потом спросил:

– Ты что-нибудь понял?

– Угу. Вляпались.

– Мягко сказано. Ты заметил, как твой ученик смотрит? Будто прицеливается. До тех пор, пока Побабыч не разбогател, киллером работал. Лучший в Области. Раньше сказали бы: «Лучший по профессии». Кучу народа положил. А послать подальше?

– Киллера? Ха!

– Думаешь?

– Уверен!

– Ты крышу спрашивал? Ты ее получил. Сколько там?

– Тридцать кусков.

– Два месяца работы. Похоже на удачу, а не радостно. Хрустевы забери. Будешь отдавать потихоньку. Посмотри сегодня Фанфунг, подумай: не может быть, чтоб такая умная техника годилась только пьяного Хрустя развлекать. Чует мой нос громадную пользу в этой машинке. И Хрустя посторожи, чтоб сабантуй не устроил, а я вечером подъеду. Подумаем, как дальше жить, – не доезжая ворот, Косой остановил фургон.

– Эй, Хрусть, вылезай да захвати арбуз самый большой для крестника! Черт бы побрал эти цыганские поездки!

Заботы «верхних»

Как только на ровном месте появляется достойная шишка, мгновенно вскакивают рядом энергичные прыщи, готовые активно проводить политику шишки

Беда не приходит одна. Одна Беда и не уходит.

На девятом этаже «Высотки на Гниловском», в Столице, в штаб-квартире Оффозиции, в отделанном красным деревом зале презентаций, в окружении многочисленной группы соратников-сподвижников-братьев по оружию-сопартийцев-клевретов-собутльников кричал, плакал, рвал на себе волосы, топал ногами, брызгал слюной, исходил гневом, изливался потоками брани и просто бессвязными выкриками лидер Партии Любителей Народа, занявший этот пост после бегства Фугайлы и Фуборгского, господин Фузанский.

Сопли и сзезы, разлетаясь на несколько метров вокруг, попадали на лица и костюмы товарищей по партии, но никто не осмеливался уклониться или обтереться.

– Козлы… Олухи… Сволочи… С кем работать? Я спрашиваю, где фанфунг? Миллион ф. у. е. (Ф.у.е. – фуфельная условная единица – эквивалент вакса) за доставку и подмазку псу под хвост. Дебилы! Какому придурку пришла в пустую башку отвратная идея замаскировать контейнер под кучу конского дерьма?

Какой идиот не знал, что навоз в Фуфлянии – второй хлеб, на нем выросли целые поколения аборигенов, туземцев и просто местных жителей, а конское – это еще и ностальгия по славным революционным временам Фуденного и Форошилова (Люди-легенды. Слышишь имя – чувствуешь запах).

Когда эти голубые из правительства, которых не трахай, только дай покрасоваться на экране (поболтать о любви к народу, засветиться, самовыразиться, просто выразиться), готовы сами рассказать мне свои секреты, вы теряете Фанфунг. Что вы скажете на это? Что ты скажешь на это? – отдельно отнесся Фузанский к своему заму по финансам, в толстых роговых очках и в сером костюме «От Футюр», Флегонтьеву. – Ты, ты, недоносок, дебил, придурок, валет и тормоз! – он схватил его за лацканы и начал трясти.

Зам по финансам посерел, потерял равновесие, но партийная дисциплина взяла верх над сердечным недугом, а страх перед обвинением в «уклонизме» вернул телу вертикальное положение:

– Это еще не все, шеф, – пробормотал он сквозь зубовную дрожь.

– Что? Что – не все? Гад, кретин, сука!.. (по этическим соображениям автор не приводит в полном объеме всю богатую и разнообразную лексику фолитического Лидера) Ботаник очкастый. Ты хочешь, чтоб я тебя поимел в трех позах: в очках, в очко и без очков? Ну?

– Фигр. Они украли символ нашей Партии, – Флегонтьев уронил голову и расслабился. Весь вид его говорил: «Я выполнил свой партийный долг, а вы делайте, что считаете нужным».