Анастасия Михалева - По ту сторону Страница 5

– Эй, – пробормотал он, неловко переминаясь с ноги на ногу. – Ну ты чего? Я же это… не хотел. Ну вставай же, чего ты?

Даррен опасливо покосился на незнакомого мальчишку. Тот был щедро перемазан грязью, и волосы у него были взлохмачены, но в целом он казался вполне безобидным и дружелюбным, даже, пожалуй, немного смущенным. Даррен поднялся на ноги и отряхнул руки об новые шорты.

– Я – Чарли, – заявил мальчик, уже более уверенно, и вытянул вперед руку для пожатия. Даррен посмотрел на нее с недоверием. – Меня папа научил, – похвастался мальчик.

– Меня Даррен зовут, – ответил тот тихо. – Мне раньше никогда не пожимали руку. Так только взрослые делают.

– Так мы и есть взрослые! – воскликнул его новый друг радостно и немного удивленно. – Вот тебе сколько лет?

– Четыре.

– Хмм… Ну ты еще не такой взрослый, как я… Но все равно! Руку тебе пожимать уже можно. Вот машину тебе водить пока рановато, а это можно. Пошли на речку лягушек ловить!

И они пошли. Поначалу идея с лягушками не сильно прельщала тихого, домашнего, к тому же, достаточно пугливого Даррена. Даже беготня за птицами во дворе была для него актом неповиновения. Но птицы не скользкие. И не квакают громко по ночам. Так что, сначала от отнесся к этой затее без особого энтузиазма, но вскоре, под чутким руководством столь талантливого вождя и охотника за лягушками, он втянулся в это дело и к вечеру уже решил, что лучше этого занятия и быть не может. В тот день он пришел домой поздно, на улице уже начали сгущаться сумерки, и родители места себе не находили. А Даррен так увлекся лягушачьей ловлей, что и думать о них забыл. Но вот он наконец вернулся, весь вымазанный грязью и тиной, с лягушками, выпрыгивающими из карманов – чем привел мать в ужас, – но абсолютно довольный собой. Если бы их не охватила радость от счастливого возвращения блудного сына, родители точно всыпали бы ему по первое число. Но в этот раз все обошлось причитаниями, парочкой подзатыльников и целым морем мыльной воды.

Так все и началось. Если они не ловили лягушек, то таскали противные кислые яблоки из сада жившей неподалеку от дома Чарли еще более противной старухи, имени которой никто из ныне живущих уже не помнил. Старуха их гоняла, да и яблоки эти есть было невозможно, но утащить парочку было делом чести. Или же они залезали на деревья в поисках самых больших желудей. Или вместе ужинали то у одного, то у другого дома, передавая друг другу под столом булочки, часть которых перемещалась в карманы в качестве неприкосновенного запаса на следующий день.

Но лучшее воспоминание о том времени было связано у Даррена с тем днем, когда Чарли учил его кататься на велосипеде. Новенький велосипед Даррен обнаружил тем утром на крыльце – видимо, отец привез его из магазина уже ночью. Это было в понедельник – первый официальный день летних каникул, последних летних каникул, которые они провели вместе. По словам матери, вышедшей из кухни на радостные вопли сына, это был его подарок в честь успешного окончания первого класса.

– Ты что, еще не умеешь кататься? Я вот давно научился, – похвастался Чарли с нарочитым пренебрежением, когда Даррен примчался к нему, насколько мог быстро, таща за собой велосипед. Но за пренебрежением этим скрывался настоящий восторг.

– Что—то я тебя ни разу на велосипеде не видел! – ответил Даррен, и впервые в его голосе прозвучало самодовольство.

– Я же тебе говорил: я только у брата могу кататься… Мне мама не разрешает велосипед. Говорит – расшибусь.

– А с братом не расшибешься?

– А с братом она не узнает, – раздраженно буркнул Чарли. Впрочем, он быстро вернулся в прежнее расположение духа, хоть и завидовал своему младшему другу безмерно. – Ладно, посмотрим, что у нас тут…

– А что тут смотреть? И так ясно – велик! Да еще какой!

– Да—да… Действительно, неплох, – заключил Чарли голосом знатока велосипедных наук. – Пожалуй, даже слишком хорош для такого малявки как ты.

– Эй!

– Ну ладно… Так и быть, научу тебя, как управляться с ним. Только чур будешь давать мне покататься!

Так и провели они весь день: крутя педали, выворачивая руль и разбивая коленки. Попеременно кричали друг на друга (один – за неопытность и «тупоголовость» ученика, другой – за некомпетентность наставника), и оба не раз порывались уйти. «И чего я вообще вожусь с тобой?!» – топал ногой Чарли; «Вот и вали отсюда! Сам разберусь! Только просить покататься не приходи!» – кричал в ответ Даррен. Они расходились на несколько метров, Чарли пинал камни на дороге, Даррен пинал велосипед. После этого они снова, беззлобно ворча друг на друга, возвращались к делу.

К вечеру оба были уставшие, но довольные собой. Чарли считал, что он сделал все, что мог, и, хоть и не признался бы в этом, спроси его кто, считал, что из Даррена вышел очень способный ученик, успешно освоивший за день основной курс вождения. Даррен просто был счастлив, что не сломал себе ничего. Бабушка часто предупреждала его, что это постоянно случается с мальчиками, которые носятся по улице днями напролет вместо того, чтобы делать уроки и помогать родителям.

Это был самый счастливый день в его жизни. А уже через год в этот самый день он проклинал вселенную за свое несчастье, соизмеримого которому мир еще не видывал. Несколько месяцев назад отец его друга получил работу в другом городе, и переезжать нужно было сразу, но на семейном совете было принято решение, что Чарли доучится до конца года. Он остался вместе с мамой. Но только до лета. Даррен эту новость воспринял неважно: он стал топать ногами, винить Чарли в том, что тот бросает его ради «лучшей жизни», как часто говорил его отец. Чарли поначалу пытался уговорить его, повторял, что ничего не поделаешь, родителям нужно ехать, а его оставить не с кем. Только Даррен и слушать ничего не желал. В итоге они разругались в пух и прах и не разговаривали целую неделю. Пока Чарли не пришел мириться с двумя рогатками, торчащими из карманов.

Они больше не говорили о переезде, и Даррен, исполнившись детского эгоизма, надеялся, что дела в том, другом городе идут не так хорошо, как от них того ожидали, и скоро отец Чарли вернется, и тогда он, Даррен, не лишится лучшего друга. Но вот уже чемоданы собраны и машина до аэропорта ждет у крыльца. Даррен пришел попрощаться и неловко перекатывался с пятки на носок, засунув руки поглубже в карманы шорт. Чарли стоял напротив, растерянный и смущенный. Помня, что он, по старшинству, за главного, первое слово он взял на себя:

– Слушай, Даррен… Я это… Я уговорю родителей и буду приезжать на каникулы. Честно.

– Ага, – еле выдавил тот из себя.

– Я точно тебе говорю! Да. Каждую зиму и каждое лето приезжать буду.

– Буду ждать, – пробубнил Даррен, морща нос, чтобы не расплакаться. Мальчики ведь не плачут.

– Вот и хорошо! – воскликнул Чарли, то ли радостно, то ли отчаянно. – Да ладно тебе, не навсегда расстаемся. – Если бы он только знал… – Но я хотел тебе подарить кое—что. Чтобы ты не скучал тут без меня.

Он вытащил из—под крыльца целый набор молодого бойца. Это была старая коробка из—под обуви, где было сложено все их годами накопленное богатство: найденное, выпрошенное у родителей, сделанное самими. Все, чем они скрепляли свою дружбу. Там были и общеизвестные предметы – фонарик, бесценный (потому что единственный) коробок спичек (использовать только в случае крайней необходимости), пара рогаток, несколько шнурков разных цветов и размеров, россыпь старых гвоздей и гаек, – и вещи, назначение которых было известно лишь их создателям.

Даррен молча принял коробку.

– Ну… мне пора, – заторопился Чарли, – самолет ждет, – и захлопнул за собой дверцу машины.

Так Даррен возненавидел самолеты.

4

Купить. Ну вот и все. Очередное малоприятное путешествие с сомнительной целью. Надо бы сообщить Марте о дате и времени вылета. Вернее, прибытия. Ее в принципе мало волнует все, что происходит за пределами ее мира, даже если речь идет о собственном брате. Как будто их родство по—настоящему вступает в силу только после того, как он пересекает границу города. Она тут же начинает задавать вопросы, раздавать советы и всячески демонстрировать свою озабоченность его судьбой. Чего не скажешь о телефонных разговорах, наполненных исключительно ею самой. Даррен поморщился от одной мысли о том, что нужно будет снова выслушивать ее. И решил не звонить, а просто написать. Завтра. Она ведь все равно перезвонит, а он был совсем не в настроении для разговора с ней. Еще слишком свежи были вчерашние раны.

Он захлопнул ноутбук и поначалу оказался в кромешной тьме: в комнате не осталось ни одного источника света, даже тяжелые шторы были плотно задернуты и не пропускали свет с улицы. Он сидел так какое—то время в абсолютной тишине, мысленно блуждая в лабиринтах прошлого. Постепенно глаза привыкли к темноте, и она уже не казалась столь непроглядной. Даррен мог видеть мрачные очертания предметов своей полупустой спальни, но он не всматривался в них, и вскоре они начали искажаться и сливаться в единое целое. Время, как и формы, совсем потеряло для него значение, и он перестал различать прошлое, настоящее и будущее в сценах, проносившихся перед его внутренним взором. Хотя прошлое несколько подернулось дымкой, ощущалось оно совершенно реальным, вызывая свежие эмоции, порождая навязчивые воспоминания. Настоящее было почти полностью стерто и казалось далеким, незначительным и чужим, даже игрушечным. Будущее было ярким и манящим и отталкивающим одновременно. Манящим, потому что несло в себе возможность реализации всех планов и исполнения всех мечт, отталкивающим – потому что ничего из этого могло не случиться. Даррен пытался представить себе будущее во всех деталях и проживал его прямо на полу своей темной молчаливой спальни. Он закрыл глаза и думал о грандиозных свершениях магического завтрашнего дня, обещающего начало новой жизни, а потом и следующего десятилетия. Он представлял людей, которых там встретит, места, где побывает, слова, которые он скажет сам и которые будут произнесены в его адрес, погоду, заставляющую совершать те или иные поступки, запахи, преследующие его повсюду. И он чувствовал, как это еще несуществующее будущее влияет на его ускользающее настоящее.