Журнал КЛАУЗУРА - Наш взгляд на современное искусство Страница 5

Женские образы выписаны тщательно, со знанием обычаев и традиций края, показан тяжелейший и опасный труд женщин в войну, когда они выходили в гибельное море со своими сыновьями двенадцати-тринадцати лет. Почему я утверждаю, что жизнь послевоенного села, обычаи, обряды описаны не только с уважением, но и со знанием? Я старше Роллана на те самые пять лет войны, родился и вырос на западе Казахстана в небольшом селе Мартук при железной дороге, где жили казахи, татары и многие представители ссыльных народов: чеченцев, ингушей, калмыков, немцев, молдаван, евреев и просто беженцев от войны, все они нашли приют у великодушных, от Всевышнего, казахов. В детстве я прекрасно знал казахский и с соседскими мальчишками не пропускал ни одних похорон и свадеб, и то, и другое в ту пору проходило более чем скромно. Но нам, босоногим, голодным оборванцам, всегда доставался горячий баурсак – это пышка, приготовленная в кипящем жиру, или кусок таба-нана, хлеба, выпеченного в закрытой чугунной сковороде. Эта вековая тюркская традиция – подавать садака-подаяние бедному, убогому, голодному, наверное, спасла не только нас, мальцов, но и Кызбалу, которую с такой любовью описал автор. Странно, но на всю жизнь я запомнил, что на этих послевоенных казахских свадьбах никогда не плясали, как сейчас, а пели. Много и хорошо пели и старые, и молодые. Уже тогда я отметил, что у большинства казахов прекрасные голоса и слух. Сегодня на закате жизни я рад, что видел и слышал Ермека Серкебаева, Алибека Днишева, Бибигуль Тулегенову, Розу Багланову, Куляш Байсеитову, слышал первый состав знаменитого оркестра имени Курмангазы, знал многих виртуозов игры на домбре, горжусь тем, что видел великих композиторов Шамши Калдаякова и Нургису Тлендиева.

Хотя роман написан в советское время, политической осторожности у автора я не обнаружил, даже наоборот. Аргументированное «бунтарство» коллеги меня часто восхищало при чтении всей книги. Досталось от автора и высшей власти и в Кремле, и в Алма-Ате, и в Ташкенте – столицах республик, заинтересованных в судьбе Арала. Досталось лично Д. Кунаеву и Ш. Рашидову, бессменным руководителям Казахстана и Узбекистана, десятки лет правивших в этих краях. Именно за беспринципность, за вечную готовность угодить Кремлю, выполнить его любую просьбу, даже не требование, писатель сурово обвиняет их в гибели народного моря тюрков.

Семисот страничный текст не может обойтись без собственной галереи отрицательных персонажей. Первым хотелось бы представить Героя социалистического труда рыбака Оразбека из Караойя, да-да настоящего с Золотой звездой. Получил это звание Оразбек еще в молодости, тридцатилетним, нельзя сказать, что получил совсем не по заслугам. Если честно, Золотая звезда Героя предназначалась бригадиру, наставнику Оразбека, фронтовику Насыру, у которого и начал трудовую биографию вчерашний школьник. Но в тот год пришла в райком директива сверху, что надо поощрять молодых рабочих, молодежь уже тогда не очень рвалась на трудную и опасную работу в штормящем море на хлипких баркасах с маломощными изношенными моторами. Впрочем, будем объективны, кандидатуру Оразбека согласовали с Насыром. Человек со Звездой Героя в небольшом местечке – это важное общественное событие, люди понимали, что Звезды присваивают только в Кремле. Теперь Оразбек часто представлял не только земляков, но и всех рыбаков Казахстана, его приглашали на самые высокие собрания и съезды, избрали в депутаты. Человек быстро прирастает к славе, почету, красному углу в застолье, привык и Оразбек.

Все было хорошо, когда рыбы в Арале, казалось – на века, а море раскинулось широко и глубоко. Вода в нем никогда не была чрезмерно солёной – Арал от соли веками спасала пресная вода двух великих тюркских рек Амударьи и Сырдарьи, тянувшихся на тысячи километров с ледников Памира. Их вода и давала необходимый баланс соли в море, и эта же вода удерживала Арал в привычных берегах, сколько их помнили казахи, узбеки, каракалпаки. Беда пришла от соседей. Из года в год узбеков заставляли увеличивать посевные площади хлопка, и для этого Хрущёв передал Узбекистану большой сельскохозяйственный район Казахстана, как некогда Крым – Украине. Хлопок на беду узбеков и казахов оказался стратегическим сырьем, и узбекам запретили сеять для себя зерновые, растить картошку, вывели крупный рогатый скот, овец, пастбища отдали под хлопок. Взамен обещали золотые горы: картошку из Белоруссии, мясо из России, фрукты и овощи из Азербайджана. Но богатейший даже в войну край, быстро стал беднейшим и голодным. В СССР, кроме Москвы, нигде не было изобилия, где уж отправлять кому-то. Пострадали виноградники, сады, частные огороды, запретили строить загородные дачи – все заполонил хлопок, все население стало хлопкоробами. Горожане с осени до самых холодов убирали вручную поля, вслед за малоэффективными комбайнами. Хлопок настолько накалил обстановку в Узбекистане, что однажды на собрании писателей известный романист Адыл Якубов неожиданно ошеломил не только власть и коллег в зале, но и всю республику. Он сказал: «Над столом нашего президиума висит плакат: «Хлопок – гордость Узбекистана», категорически не согласен с этим. Хлопок стал проклятием нашего народа. Подумайте, в сельских районах, даже самых отдаленных, невозможно найти места под новые кладбища. Молодые семьи на селе не могут получить землю под застройку, у людей отняли огороды на общественных землях, как было при Сталине. Мы загубили знаменитые на весь мир узбекские дыни, арбузы, вырубили гранатовые, вишневые и абрикосовые сады. Все отдано под хлопок, даже палисадники райкомов. Веками узбеки кормили себя сами, из-за хлопка мы лишены мяса, молока, масла, хлеба – нам обещали все это компенсировать. Посмотрите на полки наших магазинов, где эти продукты, обещанные Кремлем?

Из-за подкормки хлопка при поливе отравлена пестицидами-гербицидами не только земля, но и подпочвенные воды наших колодцев. Осенью, когда с самолетов обрабатывают непонятной химией листву хлопка для комбайнов, ядом накрывает кишлаки, все водоемы, арыки – оттого больна вся республика.

Хлопок – растение кустарниковое, почти дерево, у него глубокая корневая система, оно выпивает не только воду, но и все соки земли. Даже зерновые поля имеют отдых, их отдают под пары, год-два засевая люцерной, клевером. Это азы агрономии. Наша земля никогда не знала отдыха от хлопка, она истощена, как и народ. У нас погибает не только наша земля, но и две великие реки, текущие с библейских времен – Сырдарья и Амударья. Они тоже умирают из-за хлопка. 80% российских рек попусту вливаются в Ледовитый океан и северные моря, где проживает всего 20% населения – это статистика, факт. Если стране нужно стратегическое сырье, почему бы из этих рек частично не орошать хлопок, не губя окончательно Арал и наши реки? Разве это не логично, не резонно?

Нет покоя ни селянам, ни горожанам, студенты и школьники учатся по три-четыре месяца в году, пропадают с горожанами на хлопке. В уборку выгоняют в поля стариков и старух, женщин с маленькими и грудными детьми. У сельского люда нет досуга круглый год, нет возможности содержать свой скот, держать овцу, нет выпасов, сенокоса, все отдано проклятому хлопку. Какая же это гордость, это – беда!» Зал встретил выступление аксакала гробовым молчанием, зааплодировали только несколько писателей, двоих из них я хорошо знал— Явдат Ильясов и Шукур Холмирзаев, обоих их, к сожалению, давно нет с нами.

Настал день, когда пресная вода стала доходить до Арала сначала большим ручьем, из года в год превращаясь в ручеек. Хлопок выпивал воду рек каждое лето почти до дна. В засушливые годы, воду из двух рек стали собирать осенью и зимой в спешно построенные в Узбекистане водохранилища, и Арал остался вовсе без воды.

Когда вода резко поубавилась, море стало чересчур соленым. Оно начало убивать рыбу на нересте, сразу появились невиданные мутанты. Беду эту рыбаки Караойя заметили первыми и стали бить тревогу. Одновременно Арал стал мелеть на глазах, и море начало сжиматься, как шагреневая кожа.

С обмелением моря пропали уловы, упал заработок, производство день ото дня становилось нерентабельным. Перестали обновлять и ремонтировать суда, оскудел местный бюджет, на котором держалось все вокруг Арала. И люди, почуявшие беду, стали спешно сниматься с мест, покидать Караой, переезжать на Каспий, Балхаш, Иртыш, в Зайсан. Первыми уехали русские, украинцы, немцы, у них здесь не было родовых могил, их держали только работа и высокие заработки. Казахам было труднее, умирающее море и его берега были землей их отцов и прадедов.

В 1960 году, по направлению после учебы я год проработал в этих местах, на станции Кара-Узяк, расположенной на протоке реки Сырдарьи, катившей свои воды в Арал, и потому мне понятны беды и трагедии Караойя. Свой первый рассказ «Полустанок Самсона» я написал в Ташкенте в тридцать лет, об этой станции. Там есть фраза: «Казахи редко и неохотно покидают родные места». Фраза эта вызрела у меня там, в Кара-Узяке, я тогда записал ее в дневник. Я всегда гордился тем, что рано, в восемнадцать лет, понял одну из главных черт народа, среди которого жил.