Анна Вислоух - Жизнь переменчива. Рассказы Страница 5

Он приоткрыл дверь. Она, стараясь не смотреть, просунула в щель полотенце и нечаянно выхватила глазами треугольник живота с резко очерченной косой мышцей. Дверь закрылась, а Женька так и осталась стоять, прислонившись к косяку. Или она сошла с ума, или у неё что-то случилось со зрением, но на том месте, где у «того» Миши располагался шрам от аппендицита, у «этого» Миши ничего не было! Девственно гладкая, чистая кожа и никаких признаков хирургического вмешательства, после которого, как правило, остается некрасивый неровный шрам.

Женька отшатнулась от двери, бросилась в комнату, схватила на руки Тимку и растерянно заметалась по квартире. Кто сейчас моется в её ванной? Что ему от них нужно? Она не успела принять никакого решения, когда дверь ванной отворилась и, вытирая голову её полотенцем, чистый и сияющий, мужчина появился на пороге.

– Привет, – улыбнулся он. – Прости, что ввалился как чумак со шляху.

– Привет, – выдохнула Женька. – Ты кто?

Улыбка сошла у него с лица, будто стертая ластиком, и он внимательно посмотрел на Женьку.

– Догадалась как?

– Шрам, – Женька показала на себе. – Шрам от аппендицита. У Миши он был.

– Да, верно, – легко согласился мужчина. – Мишке аппендикс вырезали лет в двенадцать. А вот у меня не случилось, хотя говорят, у близнецов всё одинаковое, даже болезни.

– У близнецов?! – Женька изумлённо уставилась на незнакомца. – Ты Мишин брат?!

– А он тебе разве ничего обо мне не говорил? – вопросом на вопрос ответил тот.

– Да нет, я знала, что у Миши есть брат, что он учится в Москве, но что вы так похожи…

Женька пыталась осознать происходящее с точки зрения здравого смысла и не находила его, как ни старалась. Она судорожно прижимала к себе притихшего Тимку, словно пытаясь прикрыться им от всего непонятного и тревожного, что пришло в их дом с этим человеком.

– Олег… – вдруг вспомнила она его имя. – Почему ты ко мне пришёл? Откуда ты про меня узнал?

– Мишка написал мне письмо в Москву, – тихо сказал мужчина. – За несколько дней до своей смерти. Он работал на стройке, там произошёл несчастный случай… Мишка долго лежал в больнице, врачи обещали, что выживет. Только он чувствовал, что это – конец. Просил меня позаботиться о тебе. От родителей он узнал, что у него родился сын.

– Не нужна мне ничья забота, – Женькино притихшее было самолюбие вновь встрепенулось и заворочалось опять же где-то в районе солнечного сплетения.

– Это не тебе решать. Тебе не нужна, ему пригодится.

Он кивнул на мальчика, не спускавшего со взрослых испуганных глаз.

– Я ничего о тебе не знаю, – сдалась Женька.

Олег молча надел рубашку, пригладил пятерней мокрые волосы и обернувшись, широко и красиво улыбнулся.

– Окончил Московский архитектурный институт, не женат, не привлекался, – отрапортовал шутливо. – В Москве у меня своя фирма. Чтобы успевать к тебе, мотаюсь оттуда на машине. Сегодня сломался прямо на дороге, еле-еле доковылял до города, сдал здесь машину в ремонт, завтра обещали сделать. Другие вопросы будут? А то я очень устал… Да, и ещё. Ехать обратно мне не на чем. Ты уж разреши переночевать у тебя. Надеюсь, спальное место найдётся?

– Найдётся, – машинально, как эхо, ответила Женька, напряженно думая о чём-то своём. Наконец, она уловила кончик мысли, стала её вытягивать, наматывая на невидимую, но жёсткую ось, и со всего размаху шмякнула этой палкой по незащищённой его улыбке.

– Зачем я тебе? – она закрыла лицо руками, чтобы не видеть, как он закорчится от боли, и услышала будто со стороны свой звенящий, готовый вот-вот сорваться на крик, голос:

– Позаботился и хватит! Выполнил волю брата, совесть твоя теперь чиста, можешь спать спокойно! Катись в свою Москву, и чтобы я тебя больше не видела! Мать Тереза ещё нашлась… нашёлся…

Она запнулась, потому что не знала, как надо правильно применять это имя, ставшее нарицательным, по отношению к мужчине. И бывают ли мужчины, которых можно так называть? Пока она решала эту сложную задачу, в комнате установилась какая-то подозрительная тишина. Женька раздвинула пальцы и осторожно посмотрела в образовавшуюся щёлочку. Олег спал, откинув голову на спинку кресла, спал красиво и безмятежно, как может спать мужчина, привыкший выполнять свой долг так же красиво и незаметно.

Она принесла из спальни подушку, попыталась пристроить у Олега в изголовье. Он приоткрыл глаза и пробормотал:

– Ты ко мне привыкнешь…

Потом обнял подушку двумя руками и, посапывая, совсем как маленький Тимка, заснул. Женька всю ночь просидела на полу возле него, до рези в глазах вглядываясь в родные, знакомые и такие незнакомые черты. Проваливаясь в воспоминания, снова будто бы поплыла по волнам и опять не могла достать ногами до дна, но бездна уже не пугала её, ведь она всё-таки научилась за эти годы плавать.

«Заяц-то в детстве не труслив» – вдруг вспомнила она их с Викой неоконченный роман. Подумала немного и решила: «И в отрочестве тоже».

Поездка в город

Памяти моих родителей

Эта поездка всегда была событием. И молодые командирские жёны ждали её с нетерпением. Когда живёшь безвылазно в глухом уральском лесу, когда вокруг лишь волки да медведи, да кряжистые столетние дубы с кедрами, сжимающие небольшую «секретную» воинскую часть в плотное кольцо, так хочется хоть изредка пройтись в туфельках на тоненьком каблучке по настоящему асфальту, посмотреть на свое отражение в витринах магазинов, да и просто подышать воздухом пусть небольшого, но всё-таки города. Город! Он манил своими огнями и соблазнами (да какие там соблазны-то были в конце 50-х!) и они, молодые, счастливые, в нарядных крепдешиновых платьях, в габардиновых пиджаках с плечами на вате, с завитыми в крепкие кудельки волосами – они, наконец-то, поехали.

К воротам части подогнали шикарный брезентово-фанерный грузовичок и командирские жёны, недолго раздумывая кому из них сидеть в кабине, дружно взгромоздились прямо в кузов, где уже расположились пятеро солдат-первогодок. Они тоже отправлялись в город на выходной, это называлось – в увольнение.

Кое-как расселись. Неудобно, тесновато, но зато впереди целый день городской суетной жизни, поход по магазинам, и вообще… Праздник, одним словом. И так на душе легко и сердечно, что, кажется, любишь всех и каждого. И проблем никаких. Они завтра начнутся. А сегодня… Едем в город!

Несколько часов по неприметной лесной дороге на неудобном, скрипучем, подскакивающем на каждой кочке грузовичке пролетели быстро. Они даже попытались немного подремать, да в такой тряске разве уснёшь… Так и доехали, за разговорами, пересудами и смешливыми воспоминаниями о прошедшем дне рождения командира части, куда были приглашены с мужьями. Вернее, сначала мужья, а уже их – как довесок. «А помнишь, как Иван Иваныч…» – начинала темноволосая, та, что была постарше, и прыскала в ладошку. Ей тут же вторила маленькая блондинка, и они, тихонько повизгивая, давились смехом, но так, чтобы солдатики ничего не заподозрили. Как-никак – это их отец-командир, и честь его мундира ни при каких обстоятельствах не должна быть запятнана.

…Со старой магнитной ленты стекает неторопливый рассказ. Его когда-то записали на чьём-то дне рождения – просто так, не для истории. Сквозь шум и треск потёртой записи я слышу родной голос и начинаю понимать, что вопрос «В чем смысл жизни?», над которым мучилась ещё в пору юности, он какой-то неправильный. На самом-то деле мы пытаемся понять, в чём смысл того отрезка жизни, в который с нами что-то происходит, или в чём смысл того, что происходит в эту, конкретную минуту. А дальше случилось вот что.

– Приехали, – пророкотал над ухом бас старшины-водителя, – вылезай!

Они, немного одуревшие от тряски, начали потихоньку выбираться из грузовичка, тут же поправляя растрепавшиеся кудряшки и одёргивая примявшиеся платьица. Впереди – целая вечность, пять часов свободного полёта, затяжного прыжка в манящие закоулки городского чрева…

После долгого, утомительного броска по торговым точкам городишка они доплелись, сбивая от усталости каблуки на бок, до своего грузовичка и рухнули на дно грязного, заплёванного кузова, уже не обращая внимания на растрепавшиеся причёски, блестящие от пота носы и почерневшие подмышки. Мальчишек-солдат ещё не было, и женщины, устроившись поудобней и переводя дух, принялись как-то восполнять потерянный шарм при помощи нехитрых уловок: не очень-то хотелось предстать перед своими мужьями этакими растрёпками.

Когда солдатики, громко переговариваясь, стали переваливаться через кузов грузовика, женщины вначале ничего не заметили. Но один из них, будто споткнувшись, грубо схватил брюнетку за грудь и, мерзко хихикая, обдал её запахом перегара: «Ой, простите, тётенька!» Она, брезгливо подвинувшись, повернулась к подруге: «Да они пьяные все!» – «Кто пьяный, – бормотнул мальчишка, – где тут пьяные?» И снова гадко засмеялся, пытаясь притиснуть блондинку в угол. Она оттолкнула его, тут же заметив нехороший блеск в глазах и, внутренне паникуя, придвинулась ближе к соседке. «Ну вот ещё, не хватало проблем», – подумала та, и молча, повинуясь какому-то древнему инстинкту женщины, показала подруге одними глазами – молчи, мол! Они забились в угол кузова и, пока пьяные солдаты рассаживались, старались не дышать и не шевелиться.