Вероника Тутенко - Первые из индиго Страница 5

– О! – вывернул он шею и глаза, – к верху что-то прилипло. – Может быть, здесь указан торговый знак фирмы?

Он извлёк из комода непрочно приклеившийся листок, но надписей на нём не оказалось.

На пожелтевшей бумаге были набросаны чёрными чернилами фигуры прогуливающейся между деревьями пары – девушки в шляпке и платье, верх которого скрывала перелина, а низ тянулся шлейфом, и молодого человека в шинели.

Лицо девушки было прописано довольно чётко.

Оно было красиво, но в целом почему-то неприятно и кого-то мне напоминало, только, сколько я не пыталась, так и не вспомнила.

Рисунок я, конечно, сфотографировала. Фигуру её спутника художник изобразил лёгкими штрихами, в нескольких местах неожиданно переходящими вдруг в линии-кляксы, похожие на кровавые разводы, и от этого становилось тревожно

Мне показалось, что с этим молодым офицером вот-вот должна случиться какая-то беда…

– Интересно, откуда этот комод? – поинтересовалась я вслух.

– Из того дома, которым пугал вас Миша. Но сама я никаких призраков не видела и во все эти россказни не верю, – решительно заявила женщина. – А вот этот сундук в соседней деревне нашла… Я, когда решила создать такой музей, ходила по деревням, расспрашивала, может, у кого что на чердаках осталось. У кого гребень, у кого утюг, у кого кружева – так и собралось всё это богатство. А колыбель, представляете, была в соседнем доме, но и дети, и внуки там давно уже выросли, а правнуки в городе, поэтому забрала с чистой совестью.

По сосредоточенно сдвинутым бровям Чевычелова я поняла, что его тоже уже мало занимает весь этот бесценный для историков хлам, хотя в другое время и деревянные ложки, и корзины, и лапти заслуженно удостоились бы его самого искреннего и горячего интереса.

– А это наши дети рисовали, – широким жестом показала Татьяна Петровна на стену, увешанную красочными работами, на которых карандашами, фломастерами и акварелью во всей своей безобразной красе был изображён он – Одихмантьев сын.

– К Соловью- Разбойнику, вижу, у вас здесь особый интерес, – Чевычелов даже присвистнул.

– А как же? Соловей-Разбойник – наш любимый герой. После богатырей, конечно, но они жили на самом деле…

– А Соловей-Разбойник? – стало мне интересно, что скажет об этом директор музея старины.

– Был, но только не здесь.

– А где же? – воскликнули мы с Чевычеловым почти одновременно.

– В низшем из миров, не зря тёмной силой в былинах зовётся. А Илья Муромец – воин света – истребил всю нечисть в наших местах. Потому-то ни в какие призраки не верю и не видела их, и видеть не желаю…

Распрощались с Татьяной Петровой мы уже на закате, боюсь, снова к неудовольствию её супруга.

– Вы тоже обратили внимание, Инга Николаевна, что этот и тот рисунок, в доме, нарисовал один и тот же человек? – спросил Чевычелов по дороге в гостиницу, которая представляла из себя самый обычный дом с койко-местами и, боюсь, не исключено, и тараканами…

– Заметила, – пришлось мне согласиться.

К счастью, койко-места нашлись в разных комнатах. Никого из постояльцев в гостинице больше не было. Правда, обе без дверей. Впрочем, мой спутник оказался несколько галантней, чем я предполагала, и не стал заглядывать в проём, когда я укладывалась спать, а ограничился тем, что громко пропищал на весь дом, дескать, не желаете ли вы, Инга Николаевна, прогуляться – подышать свежим воздухом перед сном?

Бродить по орошённым росой окрестностям вопреки романтичному настрою Чевычелова у меня не было ни малейшего желания, и чтобы охладить его пыл, я предложила: «Если только вернуться в тот дом…»

– Лучше мы заглянем туда завтра утром, – Чевычелов скрипнул пружинами и громко захрапел…

– Хватит спать, идём купаться на источник, – услышала сквозь сон девичий голос. Оказалось, не приснилось.

Светло-синие глаза так молодо и хитро поблёскивали из-за кружевных занавесок, что я, забравшись в джинсы и уютный пёстрый свитер, покорно пошла во двор. У окна ждала меня хозяйка дома и она же комендантша общежития.

– Меня, кстати, бабушка Прасковья зовут. Не боишься холодной воды?

Спросонья я опрометчиво ответила «нет».

Прасковья хоть и была уже преклонных лет, но стремительной, весёлой, как песня.

Мне и впрямь хотелось петь, как будто я спала до этого не ночь, а много, много лет и меня, наконец, разбудили, как царевну из сказки. Хоть и не поцелуем, но пробуждение было сказочным. Дождь, который опять же из-за крепкого сна я не слышала, оставил след тумана, и теперь мы шли круто извивающейся тропой по лесу, уже пронизанному первыми лучами-стрелами, поющему ликующую птичью разноголосицу:

«А ночи-то и нет».

Есть мрак.

И звёзды.

Значит, свет».

Чевычелова я решила не будить, чтобы не портил занудством волшебства.

– А вы давно здесь живёте? – что-то в женщине было необычное, и я никак не могла понять, что.

– Как родилась, так и живу, даже не выезжала за всю жизнь дальше райцентра, – весело, словно поддразнивая, ответила Прасковья.

– Разве не интересно? – удивилась я.

– А что интересного? – заговорщицки улыбнулась она. – Города были пылью и пылью когда-нибудь станут, а здесь у нас такая красота! Вот Василий с Верой тоже за всю жизнь никуда не выезжали, а теперь и вовсе одни живут, с тех пор, как дети-внуки поразъехались. Сейчас отнесём им банку молока, – показала взглядом на тряпичную сумку, которую сжимала в руке.

– Не страшно им одним в деревне? Здесь у вас вон какие легенды рассказывают…

– Рассказывать можно всё, что угодно, да только знаю я, здесь место светлое, хорошее. Соловьёв у нас, и правда, много, а разбойников ни одного, разве что правнук мой Максимка, так он сейчас с родителями в городе живёт. А меня, сколько дети в город не звали, да только не создана я для жизни той суетнОй. Вот и Вера с Василием так говорят. Вера – сестра моя, только отцы у нас разные.

Деревня оказалась недалеко от той, где живёт, а может, нет мистический Генерал.

– А волков здесь, случайно, нет? – показалась мне подозрительной близость брянских лесов.

– Раньше были, а теперь живём спокойно – никого не боимся, да и собака, Барбос, у них такая, что любого волка задерёт.

Барбос оказался огромным псом, почти с телёнка, облаял для порядку и тут же принялся вилять хвостом.

– Видишь, в какую глушь забрались, – одобрительно улыбнулась Прасковья. – Ночью здесь звёзды ниже и ярче, это в городе вам вместо них фонари, а неба не видно. Здесь, моя милая, всё иначе… Все твои мысли и сны видит звёздное небушко, даже когда звёздочек не видно, и если помнить об этом, всё ненужное спадёт с тебя, как с лука шелуха.

Утренние звёзды подмигнули петухам и погасли, и те принялись радостно горланить, приветствуя новый день так самозабвенно, будто каждый раз с рассветом начинается новая жизнь.

– Опять вместе с солнышком в дом? – обрадовалась разбуженная хозяйка.

За ней показался, зевая, хозяин.

– Вместе с солнышком пришла, молока вам принесла, – в рифму ответила Прасковья.

Василий Никифорович и Вера Андреевна когда-то и сами держали бурёнку, но в девяносто с лишним лет с коровой не управиться.

– А это что за гостья-красавица у тебя? – улыбнулась мне и Прасковье одновременно Вера Андреевна.

– Не у меня, а у нас. Генералом нашим интересуется…

– Разве я говорила?.. – от удивления я не знала, что сказать.

А Прасковья только рассмеялась.

– Не знаю, а чувствую. Вот здесь… – приложила руку к сердцу. – Чувствую, потому что дочь я его. Любовь у них была с мамой. Ему уже за шестьдесят поди было… А мамочка вдовой рано осталась, так и жила одна с детьми, пока не встретила его – такого статного красавца. А он вроде бы тоже не один, а с семьёй приехал. В общем, родилась я, плод их запретной любви. В деревне тогда с этим строго было… Пришлось Генералу уехать, а дом тот потом занял какой-то беглец, говорят, опасный преступник. Но милиция никого и ничего не нашла, и разговоры умолкли. Вот такая история, моя милая. Чувствую, ты девушка умная и дары особые имеешь.

– Какие такие дары? – удивилась я.

– Особые, – повторила Прасковья. – О которых, может быть, пока сама не знаешь. Чувствовать сердцем – первый дар. Проверять разумом – твой дар второй. И получать вести и не только те, которые с планетушки нашей – дар особенный третий. Может, и откроется тебе разгадка… Тогда уж и меня, старую, не забудь. Напиши мне письмо, где нашёл свой последний приют Генерал. Мама всю жизнь это место искала, куда только письма-телеграммы не слала. Не нашла. Может быть, мне повезёт… Я ведь как чувствовала, что ты сама к нам приедешь. Сон мне был вчера в руку, как будто ты вручила мне письмо от отца и говоришь: «Просил переслать вашей маме, но я адреса не знаю её. Может, вы перешлёте?» Хочешь, покажу тебе её?