Сергей Гончаров - Bentley Страница 5

– Вряд ли, – неуверенно ответил я, а взгляд опустил на пол, будто там было нечто интереснее грязи.

– Почему? – искренне удивился сосед. Тонкости моей работы он знал хорошо. – Платят мало?

Парень с лошадиным лицом обернулся на меня. Поблымал блеклыми глазами и снова принялся мешать треклятые овощи. Я уже не мог дождаться, когда он их пожарит и уйдет.

– Про зарплату вообще разговора не было.

– По-моему меньше, чем сейчас, тебе нигде платить не будут, – усмехнулся Женя. – Так что и терять нечего, стоит идти.

– Не нравится мне там что-то. Предчувствие плохое, – признался я. – Что может мерить модель с идеальной формой черепа?

– Очки, – Женя открыл ножом тушенку и высыпал бело-коричневое содержимое в воду. – Может быть еще какие-нибудь устройства. Например, скобы, штифты какие-нибудь для тех, у кого челюсть поломана. Да что угодно можно мерить!

По кухне разлился запах вареного мяса. Слишком сильный, чтобы быть настоящим.

– Зубные протезы еще можно мерить, – вклинился в разговор парень с лошадиным лицом. – А еще глазные протезы.

– Для этого надо быть беззубым и не иметь глаз. Или глаза, – посмотрел на него Женя.

– Надо, – парень выключил конфорку и, взяв сковороду, ушел из кухни. Многие в этой квартире обходились без тарелок.

Мы проводили его глазами. После я встал и посмотрел на воду. Не закипела.

– Точно супом не поделиться? – жалостливо посмотрел на меня сосед. – А то мне тут одному много? – указал на маленькую и тощую кастрюльку, из которой и кот вдосталь не наестся.

– Однозначно, – присел я обратно на табуретку.

– А в эту контору ты все ж сходи, – Женя выключил конфорку. – Вряд ли там страшно. Раз их интересует форма черепа, а не отсутствие зубов и глаз, значит, там примеряют что-то другое. В конце концов, ты всегда можешь отказаться. Я бы, на твоем месте, сходил.

– Посмотрим.

На кухню стали заползать тени. Вначале они спрятались по углам, потом принялись осторожно выбираться в центр. За год проживания в Москве так и не привык к наступлению темноты в центральной полосе России. Долго здесь держится пограничное состояние, называемое сумерками. У меня, в родных Шахтах, если день, то солнечно и жарко. Если ночь, то темно и жарко. А пограничное состояние длится минут пятнадцать-двадцать.

Я включил лампочку, висевшую на проводах. Кухню залил тусклый желтый свет, нагнавший теней в перенаселенную квартиру. Суп на плите кипел – остывала электрическая печь долго.

– Как там, кстати, дела у твоей группы? – поинтересовался Женя.

При знакомстве, в порыве пьяного угара, наврал ему, что сколотил команду. Даже название сообщил, но уже забыл его. Рассказал, какие у нас грандиозные планы и замечательные хиты, что продюсер обещал поднять на невообразимые высоты. Теперь приходилось врать о несуществующих концертах, репетициях, студии, музыкантах, альбомах.

– Да все нормально, – постарался придать голосу непринужденный тон, взгляд сам собой опустился в пол.

– Когда уже станешь знаменитым? Представляешь, приезжаю я домой, сижу с родителями, смотрю телевизор, а тут выступаешь ты! А я им и говорю, что с этим пацаном жил в одной комнате, соседями были. Мама восхититься, а папа, наверно, поначалу не поверит. Ты там говорил, что-то про тур. Когда он начнется?

– Думаю осенью, – каждое слово давалось с трудом, будто весило двадцать килограмм.

– Всероссийский? – продолжал пытать Женя.

– Да.

– Классно тебе, – улыбнулся он. – Мечта сбывается.

– Угу, – немного подумал и добавил. – Только мечта у меня чуть изменилась. Хочу жить в свое удовольствие.

Женя внимательно на меня посмотрел, даже неуютно стало от его пристального взора.

– Настоящая мечта всегда одна. Она как солнце, за которым мы идем по жизни.

– Значит, у меня изменилось солнце.

– Солнце не меняется, – наставительно сказал он. – Либо ты идешь за ним, либо ты идешь от него.

– Ты что себя философом возомнил? – Допил я пиво и грохнул бутылку о стол.

– Ладно, пойду ужинать, – пожал плечами Женя. Натянул на животе майку и через нее взял кастрюльку. Скривился, шикнул и засеменил в комнату.

Я остался на кухне один. Подошел к плите и принялся наблюдать за водой. Открыл новую бутылку пива. Вода закипала, дно оккупировали крохотные пузырьки.

В принципе, сходить стоило. От этого ничего не терял, а приобрести мог намного больше – любимую работу. Материальный уровень мог поправить и переехать, наконец, из этого стойла. Мог начать нормально питаться, завести девушку и даже куда-нибудь сводить. А мог…

Дыхание захватило от настолько сумасшедше-бредовой мысли. Даже подумать о собственном синем Bentley страшно. С трудом верилось, что смогу сесть в такую машину. Я. Обычный я, этими руками возьмусь за ручку на двери, открою и опущу пятую точку в мягкое кожаное кресло. Прикоснусь к рулю, приборной панели. А потом заведу и поеду!

Последнее плохо представлял, хоть и не единожды видел, как другие водили машину. Сам управлял автомобилем только на экране.

Выплыл из грез и увидел, что вода в кастрюле закипела. Солить давно отвык. Просто побросал пельмени, помешал, и начал ждать, когда сварятся.

Пил пиво, но вкуса не чувствовал. Перед глазами стоял синий Bentley. Казалось, протяни руку и прикоснешься к нему. На мгновение даже почувствовал запах кожаного салона, услышал тихий, мурлычащий шум двигателя.

– Привет, – в кухню вошел парень, высокий, как дядя Степа, и худой, словно отощавшая модель. Про него говорили, будто приехал в Москву, чтобы стать баскетболистом, хотя никогда не играл в баскетбол. В его глухом селе не было подходящей для этого площадки и даже соответствующего мяча. Просто ему хотелось вырваться из безнадеги, и он придумал для этого причину.

– Привет, – тоскливо ответил я.

Накатила необыкновенная жалость к себе. Вновь задумался, а чем тот парень на Bentley лучше меня? Из-за чего блага этого мира достались ему?

– Ты чего такой грустный? – баскетболист набрал в огромную турку воды из-под крана. Поставил на плиту и включил другую конфорку. – С работы уволили?

– Не ту горелку включил, – кивнул я на плиту.

Новичков видно сразу. Если человек всю жизнь обращался с газовой плитой, то для него в порядке вещей включить на электроплите другую конфорку.

Баскетболист внимательно изучил рисунки над ручками, а после включил нужную.

– Так чего такой грустный?

– Да вот твою посудину увидел и думаю, что мою кастрюлю рядом с твоей джезвой и поставить стыдно. Твоя деревня, кстати, как теперь кофе варит? У вас же наверняка одна на всех была?

Уголки губ у баскетболиста поползли вниз, брови сошлись.

– Ты сам-то откуда, москвич недоделанный? – просипел он.

– Неважно, – я не знал, зачем к нему прицепился. Нормальный и обычный парень. Слишком худой, очень высокий, больше двух метров – и это причина над ним так зло и нелепо издеваться?

Однако отступать не собирался. Попросту не умел.

– Ты лучше скажи, зачем приехал сюда? Про тебя поговаривают, что хочешь баскетболистом стать, а мяча держать не умеешь. Так чего тогда приперся? Пас бы себе коров и пас. Мясо тоже нужно.

– А ты чего приехал? – вновь вопросом на вопрос ответил баскетболист.

– Думаешь, здесь нужны такие шпалы как ты? Да в тебя попади баскетбольным мячиком – переломишься пополам. И ты, кстати, так и не ответил, как твой аул будет кофе теперь пить? Впервые в жизни вижу такую огромную джезву!

Я, конечно, понимал, почему он привез с собой именно эту турку. В ней разве что слона сварить не получится. Баскетболист все готовил в ней. Вообще универсальная посудина получилась – и глубокая, и вместительная, и с длинной не нагревающейся ручкой, и даже с мерными делениями внутри. Скорее всего это ковш, просто внешне сильно смахивал на огромную джезву. Мечта холостяка, в общем.

– Слушай, а тебе не приходило в голову, что я не от хорошей жизни бегу. Как и ты, собственно.

– А ты меня к себе не приравнивай, – не слишком уверенно и совершенно не тем тоном, которым надо, произнес я. Просто требовалось сказать нечто подобное, вот и ляпнул. Четкие пацаны у меня в Шахтах так и говорят в подобных ситуациях. На деле обрадовался бы даже звонку начальника – тогда смог бы выйти из ситуации достойно. Мол, мы бы еще поговорили, но отвлекают. А как иным способом закончить разговор без ссоры я не представлял. Пятнадцать раз успел обругать себя за дурацкую вспыльчивость и длинный язык. Мама с детства говорила, что я неуравновешенный и скорый на решения. Рассказывала, что и прадед, атаман, был такой же. Если рубил, то с плеча, а если и любил, то сгоряча. Воевал за Деникина, а потом еще и чуть ли не всю советскую власть пережил, работая в НКВД. Мне бы хоть чуточку его везения, здоровья и напористости. Да я бы всем миром владел, а не только Bentley.