Геннадий Мещеряков - Ибрагимович – правнук Остапа Бендера. Побег из ада – рассказ. В Баклушах у Малого Узеня – комедия Страница 5

– Вы меня заинтриговали, и мне надо принять кое – какие действия. Кто может за вас поручиться?

– Я человек в здешних местах новый, что, кстати, дает мне некоторые преимущества, так как не завязан другими коммерческими делами, но знакомые у меня есть, например, Русаков Николай Алексеевич. Он знает о моих способностях, и не раз убеждался в них. Я у него занимался рыбоводством, но работа недостаточная и не соответствует моим наклонностям. Идти с небольшим риском вперед, или стоять на месте – решать вам. Но я уверен в вашей деловитости и решительности.

– Анисим Анисимович, вы еще не знаете, что Ибрагимович родственник Остапа Бендера, предпринимателя прошлого века. Об этом говорила сама мадам Грицацуева, помните, знойная женщина, мечта поэта, – сказала Анка.

– Мило, считайте, что одной ногой вы уже в «Сотке», но береженого боженька бережет, правда, Анисим?

– Да, а тетя Галя умеет на балалайке играть?

– Конечно, и на баяне, и на гармошке, – ответил Ибрагимович, – и философски добавил, – если есть хлеб, должна быть и песня.

Ибрагимович развернул бурную деятельность, был мил со всеми сельчанами, давал советы, и помогал многим, чем завоевал авторитет. Даже ходоки шли к нему. А устроились они хорошо у бывшей доярки, знавшей в деревне все и ставшей незаменимой помощницей в изучении быта и нравов здешних людей. Но это было чуть позже. А пока они делали первые шаги по Малоузенке.

У Любашкиной

Сапоги, плащи на статуях одинаковые, меняй головы – и все в порядке…

К дому доярки Любашкиной, где им порекомендовали снять угол, Ибрагимович с Анкой, ставшей для других Галиной, шли через навесной мост, где сидели два пацана с удочками. Ветви росших на берегу деревьев бросали на воду ажурные тени. Рядом из перевернутой лодки доносился храп, и выглядывали волосатые ноги в дырявых шлепанцах. Они загорели до черноты, видимо, любил человек спать под лодкой, где не надо ни зонта, ни вентилятора. Тут же был насыпан холм глины, похожий на шлем древнерусского воина, видавший многие сечи, так как был расчерчен лопинами: не выдерживала глина жаркого солнца.

– Не будите Гаврилу, проснется, еще побросает в речку, – сказал один из пацанов, щербатый. Из – под его фуражки торчали похожие на солому волосы, ноги в тапочках были опущены в воду, так ему было прохладней и прикольней.

– Он у вас ненормальный? – спросила Анка.

– Нормальный, он золото ищет ночами в Узене, а днем спит. Тут переправа была, при царе, может, и обронили? Сколько дна вытащил, но пока не нашел, а ныряет по пять минут. Хоть бы монетка попалась, а то у него все сгорело летось, стал домкратом. Кому колесный трактор приподнять, кому машину или угол дома там, когда осядет. Недавно вытащил из овражка, съехала еще в прошлом годе, тележку с камнем, который с карьера возили на разбитую в грязь дорогу.

– Силач?

– У нас в деревне двое таких, разведчик еще есть. Тот тоже руками все опрокинет. Как баню свою. То ли котел прохудился и он обварился, то ли еще что, я не знаю, только он сбросил баню в протекающую рядом речку. Теперь, сказывают, и не моется.

– Карачарово прямо, – улыбнулся Ибрагимович.

– Не, Малоузенка у нас, но дохляков нет. Гаврила говорит, без силы как в боку вилы, она от еды. Купи рыбу, дядька, за рупь отдам, – предложил мальчик. В ведерке у него плескались пескари.

– Накой мне они, – возразил в стиле подростка Ибрагимович, – больно премудрые.

– Уху сваришь, чай, голодный, вон как кадык ходит. Я жвачку куплю. Надо режущий аппарат очистить, – показал он на зубы.

– На жвачку я тебе и так дам, – протянул Ибрагимович железный червонец мальчугану.

– Ого, орлик, бери тогда рыбу вместе с ведром, все равно воду пропускает. А вы на тот берег идете? К кому?

– К Любашкиной на постой. Возьмет нас?

– В гостиницу с милашкой? Что, тетенька вытаращила глаза? Кузьмич так говорит. Да, и другие, кто постарше. Она всех у себя ютит. Женихается. Если кого ждет, на руку статуи платок вешает, правда, дырявый. Украдут – не жалко. Я рядом живу и провожу вас.

Настил у моста провалился, и надо было прыгать через проемы.

– Осторожно, держитесь за трос. У нас тут недавно Агроном Иваныч провалился, чуть не утоп. С семенами травы шел, и доска треснула. Если бы не борода… Верка Любашкина расскажет, первая сплетница за Узенем. Агроном Иваныч жил у нее тогда. Но сбежал, а кто не сбежит? Сами увидите. Цемента на нее сколь ушло у каменного гостя. Вон обои стоят у своего дома.

– А почему в солдатских сапогах? – спросила Анка.

– Все в сапогах стоят. Разные только головы. Переедет кто в другой дом, каменный гость их меняет.

– Спасибо, мальчик, – поблагодарила его Анка, – Ты нам очень помог. А рыбу себе оставь, кошку побалуешь.

– Она от них морду воротит, а вам пригодится, уха из пескарей больно хорошая.

– Если сварить в ней еще и петуха, – согласился Ибрагимович, потрепав волосы на макушке мальчика.

У дома их встретила здоровенная баба с мелированными волосами. Ее изваяние рядом уступало в размерах. Возможно, одинаковыми были сапоги.

– Проходите, пожалуйста, мне уже звонил Анисим Анисимович, просил, чтоб не как остальных, с банькой. Уже топится. Али сначала кормежка. Я как раз силосу, ух, черт, оговорилась – тридцать лет с коровами, винегрету наделала, да яйца бугая приготовила.

– Яйца бугая? – изумилась Анка.

– У нас это деликатес. После бычьих яиц параличные взбрыкивают. Попробуй, сама почувствуешь. За деликатес пришлось воевать, но мне не впервой, наловчилась. Схватила – и не отпускаю, а кто со мной справится – завхоз кривоногий или секретарша нетель? Пусть сначала понесет да отелится. Я, чай, сразу двух принесла – мальчика и девочку. Уехали они из деревни, и правильно. Фермы нет, на ее месте одни статуи доярок. Свою я сюда к дому перенесла. А там кто видит? Забредший по привычке бугай?

– Все образуется, Вера Николаевна. Не случайно мы здесь. А вы нам поможете, обрисуете обстановку, о людях расскажете, вероятнее всего, и неадекватные есть, – Ибрагимович взял Любашкину под руку и повел в дом.

– Глупеньких, конечно, тоже много. Леха, который вас сюда привел, ничего вам не говорил об Агрономе Ивановиче? Как он провалил мост? Только намекнул. А о скульпторе? Кое – чего знаете. Все скульптуры в деревне – дело его рук. Надо бы, конечно, использовать и голову, так как все они очень похожи друг на друга, если не брать в счет носы…

Уже через час они вошли в курс дел малоузенцев. И не думали, что столько узнают от бывшей доярки, которую в деревне называли чиновницей. Ее волосы на голове всегда были уложены, и она никогда не носила платок, даже в мороз. Благодаря ее умению выделить главное, образы людей, которыми они интересовались, вставали перед ними как живые, со своими интересами, особенностями, помыслами.

Анисим Анисимович был хорошим директором, но себе на уме: коттедж построил, иномарку купил, трижды побывал на Канарах. В передовики никогда не лез.

– А знаете, – зашептала Вера Николаевна, – он никогда не произносил на собраниях полное название партии – КПСС, а только КПС, выделяется, мол, СС, и всякое может быть. Использует с выгодой любую обстановку. Поругался глава района с управляющим трестом Шкуро, так он в своем выступлении на активе раз пять называл его фамилию, делая ударение на первом слоге. Шкура – и все тут.

Бабы сейчас в деревне в запуске, скоро отелятся, но есть с прохолостом, особенно те, кто не в теле. Поэтому мужики выбирают у них девок, как и коров, по вымени. Острые словечки у Любашкиной так и сыпались.

– А борода наш Агроном Иваныч? Посмотришь на его бегающие глаза, сразу скажешь ненормальный. А нормальный что ли? До сих пор деревня смеется. Поехал в город за семенами люцерны для размножения, килограммов тридцать всего, поэтому взял рюкзак. Попал в ливень и на перекидном мосту грохнулся, поскользнувшись. Настил не выдержал, и он полетел в речку. Хорошо, успел ухватиться за трос. Смех и грех, выбраться не может. Рюкзак тянет вниз, а там дорогие семена. Уже побелели кулаки, сил нет. И его озарило, перекрутил он вокруг троса свою длинную бороду и ухватился за нее. Уже три удержи. Увидели люди, вытянули его наверх. У меня он жил, порассказал многое. В институте готовился к работе в Сибири, отпустил бороду, как у Ермолая.

– Как у Карла, – поправил Ибрагимович.

– Больше, сам увидишь. У него до пояса, бывало весь пупок защекотит. Опять я заговорилась. Однажды завалился по просьбе Анисима Анисимовича в отделение партии, да не в единую попал, а в коммунистическую. Почему, говорит, землю крестьянам до сих пор не оформили. Секретарша в обморок, подумала, наверное, что это Карл Маркс. Он стал ей груди мять, не знал, как делать искусственное дыхание. До области дошло.