Петр Немировский - Возвращение колдуна Страница 5

Глава 5

– Да, Иван Борисович, скажите, в какой еще литературе, кроме русской, уделялось столь большое внимание психически больным и сумасшедшим домам? Я бы могла это понять, если бы Россия была передовой страной в области психиатрии, но ведь этого никогда не было, физиолога Павлова в расчет брать не будем. Вы только взгляните, что происходит: кто из русских писателей не воздавал должное нашему брату-психиатру и нашим пациентам? У Пушкина бедный друг Евгений в «Медном всаднике» – теряет рассудок. У Достоевского князь Мышкин – появляется в романе сразу после лечения своего идиотизма, а в конце – опять попадает на лечение. У Чехова – знаменитая «Палата номер шесть». Кстати, в той нашей Шестой палате кровать так и не починили до сих пор, форменное безобразие… На чем я закончила? Ах, да. Ваш любимый Гоголь сочиняет «Записки сумасшедшего». Булгаков своего Мастера тоже помещает в сумасшедший дом. И современные писатели – следом за старой гвардией: Венедикт Ерофеев пишет «Вальпургиеву ночь», где пациенты в психбольнице отравляются медицинским спиртом…

В дверь вдруг постучали, и доктор Фролова прервала свою речь.

– Войдите, – сказала она на английском.

Дверь приоткрылась, медсестра Сандра просунула голову в образовавшийся проем:

– У нашего замдиректора завтра день рождения. Мы хотим купить ему цветы и устроить ему небольшую party, – сказала она.

– Да, конечно, одну минутку, – Виктория Львовна достала из сумочки портмоне, вытащила из него десять долларов и протянула медсестре.

– Спасибо, доктор. Извините за беспокойство, – бросив взгляд на Ивана и, вероятно, припомнив, что у него деньги уже взяла, Сандра закрыла дверь.

– Вот так: стоит вам зайти ко мне на минутку, как мы сразу же начинаем литературные обзоры, – пошутила Виктория Львовна, улыбнувшись.

Улыбка, впрочем, у нее была сухой и холодной, что всегда удивляло Ивана – ласковые глаза у женщины и такая холодная, жесткая улыбка. Почему при всей своей красоте и уме, она никогда не была замужем? Не один раз Иван пытался представить себе доктора Фролову в роли чьей-то жены, но воображение всегда отказывало ему в этом.

– Вы статью в журнале прочитали? Что скажете? – кивком головы Виктория Львовна указала на лежащий на столе медицинский журнал, возвращенный Иваном.

– Да, прочитал, – Иван стал раздумчиво поглаживать пальцами свой подбородок. – Все-таки странные это типы – шизоиды – очень странные: вроде бы не больные, но и не здоровые, как бы нормальные, но в то же время – нет. Как следует из этой статьи, шизоидность – это преддверие шизофрении, некий порог в болезнь, когда гениальность может перейти в безумие.

– Вот-вот, вы совершенно точно подметили: преддверие шизофрении. Между прочим, ваш любимый Гоголь был стопроцентным шизоидом: оттого-то и его паранойя, и бред, и бесконечные выверты, которые он столь талантливо заключал в свои писания. Изучайте психиатрию и найдете ответы на любые вопросы! По моему твердому убеждению, все настоящие писатели в различной степени психически больны, – заключила Виктория Львовна и посмотрела на часы на стене. – Вот и ланч закончился. А мы даже не успели с вами обсудить пациентов. Как там Джим? По-прежнему спит? Ну-ну. А что насчет новопоступившей русской девушки?

– Пока не понятно. Очень запутанная душа. Панночка… – загадочно ответил Иван, вставая.

И доктор Фролова бросила на него тревожный, но холодный взгляд – взгляд профессионального психиатра.

Идет доктор Селезень по коридорам психбольницы. Приветственно кивает пациентам, вежливо улыбается врачам и медсестрам.

Почему-то тревожно на душе Ивана. Литературные беседы в «салоне мадам Фроловой» в последнее время стали его раздражать. Ее слова о писателях и психических болезнях тягостно отзываются в его сердце. Все-таки хорошо, что он отказался от творчества. Зачем подвергать себя риску?

А вдруг… – он сам шизоид, а?! Настоящий шизоид, с перспективой стать шизофреником? От мысли, что он заболевает, Ивана охватил такой жуткий страх, что все его тело вмиг покрылось холодной испариной, и рубашка на спине взмокла. Украдкой, чтобы никто из окружающих не заметил, он наклонил голову, осенил себя крестным знамением. Затем, просунув пальцы в разъем между пуговицами рубашки на груди, нащупал нательный серебряный крестик. «Господи, спаси и сохрани…»

Пришло некоторое успокоение, сердце забилось ровнее. «Завтра – пятница, поеду на уикенд на дачу. Нужно больше бывать на воздухе, работать в саду, лучше питаться. По дороге обязательно заеду в магазин, куплю там головку сыра и колечко кровянки». Мысли о еде окончательно вернули Ивану спокойствие. Весело крякнув, он поправил брюки в поясе и широким шагом вошел в палату номер Шесть, где лежал Джим.

Ничего не изменилось в этой палате. Сквозь высокое, за металлической сеткой, окно лился солнечный свет. На кровати спал гигант Джим, в той же позе – на спине, со сложенными на груди руками. Джим был столь огромен, что во всей больнице для него не нашлось одежды по размеру, поэтому пижамная курточка была застегнута лишь на три верхние пуговицы, а его живот выпирал наружу. Безнадежно короткие штаны обнажили ноги Джима едва ли не от самых колен.

Иван снова обратил внимание на веки Джима – невероятно толстые и морщинистые. Иван наклонился пониже, к самому лицу Джима, чтобы получше разглядеть эти необычные веки. «Как же такие поднять? Может, нужно, чтобы его осмотрел окулист? Да, непременно, это и есть причина его столь продолжительного сна. Парень просто не в силах открыть свои очи».

Пошевелив быстро пальцами, словно желая разработать их перед выполнением упражнения, Иван поднес руку к лицу Джима и осторожно раскрыл его правый глаз. Из-под толстых век на него посмотрел перепуганный, злой глаз. Иван отшатнулся. «Он не спит!»

– Джим, вы меня слышите? – спросил доктор Селезень. – Если «да», то пошевелите правой рукой.

На миг дрогнули пальцы правой руки Джима. И все, больше никакой реакции.

Конец ознакомительного фрагмента.