Гай Себеус - Та, чьё второе имя Танит Страница 5

Так в их семье стали появляться «маленькие подкидыши».

Айгуль не противилась подобному расширению семьи: она боготворила мужа. Её собственные дети были белоглазыми все. Одним больше, одним меньше – какая разница? Молока и мяса, слава всемогущим богам и любимому мужу, хватало на всех! А о чём ещё заботиться? Для танаидов в этом не было ничего предосудительного: выжившие дети были удачей любой семьи.

Тем более что в соседнем Тан-Амазоне к вопросу деторождения относились ещё более легкомысленно. А в Беловодье так вообще был культ плодовитости, посвящённый богине Росте!

А муж, взбодрившись кумысом или ядрёным таном, философствовал.

– Буду плодиться из последних сил! У меня с рождения ощущение, будто ко мне уже протянула руку смерть и лишь на мгновение замерла с протянутой рукой. А мне нужно успеть выжить! Успеть нанести свой узор на скалы вечности!

Айгуль, как хорошая жена, понимала, что мужу необходимо это ощущение упрочения на земле, как компенсация за его идущую из детства сиротскую ущербность и слабость.

Позже, когда его дети, особенно девочки, стали проявлять необычайно мощные, по сравнению со своими сверстницами из других Тановых городов, мистические способности, он удовлетворённо ворчал.

– Я как греческая амфора с заострённым донцем! Чем больше качка, тем плотней усаживаюсь в своём гнезде! А был бы плоскодонным, давно б снесло волной, никто б и не вспомнил, что я был на белом свете!

Но говорлив он был, только напившись кумыса. А вообще он всё больше молчал. Теперь это навсегда. Вместе с соплеменниками он навеки окаменел на одном из холмов под Тан-Аидом, так и не дождавшись спасительного восхода.

Для Петал осталось загадкой, почему отец не увёл свою многочисленную семью из Тан-Аида. Тогда как некоторые их соседи, услышав о пророчестве, грозящем окаменением их светлоглазым дочерям, сразу снялись с насиженного места и растворились за горизонтом. Надо думать, что им удалось выжить.

А вот танаидам нет. Каменными статуями навеки встали они в окрестностях родного города. А она ничем не смогла им помочь. Да ещё сбежала за море, в чужие края. А они так верили в неё, свою тану…

4

Ритуальную гривну, почтительно завёрнутую в тонкий шарф, Петал продолжала бережно хранить.

Бласт не раз пытался избавиться от зловещей вещицы, будто утягивающей его жену куда-то назад. В те страшные дни его смертельной схватки за их совместное выживание. Но даже обманом ему никак не удавалось сбагрить куда-нибудь тяжёлый золотой обруч. Проклятая гривна будто приросла к Петал.

За время путешествия в Край Белоглазых тан Бласт увидел немало чудес. Но ему как-то по-прежнему не верилось, что Тановы земли погибли лишь из-за того, что подлые жрецы вынули из ритуальной гривны белый камень, оставив чёрный. И тем самым запустили процесс нарушения баланса жизни-смерти на этой земле.

Время от времени Петал заговаривала с ним о своём долге, о необходимости восстановления ритуальной гривны, о спасении земляков. Он или отмалчивался, или отговаривался тем, что сейчас для них не это главное.

Но для себя он решил совершенно однозначно, что никогда больше не вернётся в этот Край Ужаса! Хватит! Слава Богам, что ещё удалось спастись! А сколько раз приходилось прощаться с жизнью! Повторенья ему не выдержать! Тем более что совершенно незачем. Ни к чему снова испытывать судьбу! Любимая рядом. Скоро, очень скоро родится его сын! И все они будут очень счастливы! А танаиды пусть сами разбираются со своими жрецами!

Он старался быть тактичным и не волновать Петал отказом. Знал, что она очень тоскует по утраченной родине. Здесь всё было для неё чужое.

Её чуткие ноздри улавливали массу сладких ароматов этой богатой земли, блаженствующей в тёплом климате: атласных чёрных олив, орехов, носящих название «греческие», винограда всех мыслимых цветов и оттенков. Но больше других она любила горький запах белых тополей. И цикория. Они напоминали ей о покинутой родине. Чужое небо, отражаясь в её светлых глазах, отзывалось бы тоской, если бы не ожидание рождёния ребёнка.

Светлыми лунными ночами они вдвоём выходили на морской берег. Со стороны, издалека, казалось, будто по берегу гуляет юноша с собакой.

Они слушали плеск волн и вспоминали другое тёплое море – Амазонское, каким оно было до того, как восстало против своих амазонок.

Петал грустила, ловя своими лунными глазами свет той, чьё второе имя Танит.

Бласт обожал любоваться её странными глазами. Она смотрела вокруг, старательно привыкая к новым местам, к незнакомым людям.

А он смотрел на неё.

Ловил оттенки чувств и тени настроений.

Когда её глаза сияли счастьем – и он был полон ощущением жизни. Но если на них набегали слёзы – он места себе не находил!

Бласт всматривался в их глубины, улетая мечтой, путешествуя по переливчатой радужке, боясь, впрочем, приближаться к тёмному омуту зрачка. Весь его белый свет сосредоточился на ней. Он заслушивался ею. Любовался ею. Выполнял любой каприз.

Только одного она не могла добиться. Он даже мысли не допускал о возвращении в Край Белоглазых тан для поиска белого камня, так таинственно исчезнувшего из ритуальной гривны.

5

Тем временем весть об их возвращении докатилась до Афин. И вернулась обещанием отца навестить их.

Бласт очень боялся приезда отца. Боялся унижений в присутствии Петал. Боялся, что тот снова будет называть его ничтожеством за то, что он не выполнил приказ привезти из Тановых земель зерно, золото и рабов. Да ещё и корабль потерял.

Бласт мучался, не представлял, как отчитаться за потерю. Не рассказывать же, в самом деле, об их безумном путешествии в дольмене! Отец опять разорётся, не поверив ни единому слову! И правильно сделает.

Вспоминая этот ужас возвращения, Бласт сам уже не склонен был верить собственным воспоминаниям. …Но какая-то неведомая сила перенесла же их с Петал в безопасные Италийские земли!

Но, на удивление, встреча оказалась радушной. А отец не обмолвился ни единым упрёком. Все его мысли были заняты собственными трудностями и проблемами: борьбой за власть на этот раз с младшим братом. Да и вести о гигантской природной катастрофе на берегах Амазонского понта, вызванной невиданным гневом всемогущих богов, докатились уже до Эллады.

Что гибель одного корабля по сравнению с тем, что целое побережье, старательно освоенное греческими колонистами, было стёрто с лица земли огнём и водой, а люди вымерли! Масштаб катастрофы потрясал!

Мороз по коже шёл от известия о появлении на холмах возле Тан-Аида целых семей каменных истуканов лицами на восток! И окружены они были воющими волками!

А мореходы докладывали, что от прихлынувшей гигантской волны изменилось всё побережье от Афин и до самых земель бога Тана! И бедствующих в тех землях, да и в соседних, – было просто не счесть!

Поэтому отец радовался, что сын его не только уцелел, но даже привёз с собой красавицу жену. Взглядом знатока он высоко оценил причудливую внешность ясноглазой невестки. А встретив внимательный взгляд сына, сказал, что тоже скоро ждёт пополнения в семье.

Когда Бласт попытался было отдать хотя бы золото, доставшееся от Долиха, отец наотрез отказался.

– Я рад, сын мой, что ты повзрослел и скоро сам станешь отцом. Моя опёка тебе уже ни к чему. Поэтому и золотом своим распоряжайся сам. Я так понимаю, что возвращаться в Афины ты не планируешь?

Бласт поймал ревнивый взгляд отца, за которым стояло желание удалить сына подальше от молодой жены.

– Правильно понимаешь. Хочу обосноваться здесь.

– Ну и отлично. Тем более что там сейчас не очень спокойно. Начинай-ка тогда своё дело. Места здесь красивые. Золото у тебя есть. Если начать стройку, подтянутся ещё люди. Вот и закрутится помаленьку. Думаю, у тебя всё получится!

Это было неслыханно! Отец похвалил! Отец сказал, что верит в него! На радостях Бласт даже не стал рассказывать обо всех странностях, сопутствующих его путешествию в дальние края. И о встрече с матерью тоже не рассказал.

Почему? Уже после отъезда отца он раздумывал над этим. Его родители показались ему такими разными – до противоположности! Как могли они создать пару – уму непостижимо!

Может быть, ему не хотелось разрушать этими известиями хлипкого равновесия отношений, возникшего, наконец-таки, у него с отцом? Может быть, причудливые факты настолько не лепились к нынешним бытовым хлопотам, что язык не поворачивался открывать эту странную и крайне рискованную тему? А может быть, напротив, ему самому слишком хотелось перенастроиться на подчёркнуто бытовой уровень?

Короче говоря, он твёрдо решил все странности оставить в прошлом. И не будоражить их больше никогда.