Вацлав Михальский - Собрание сочинений в десяти томах. Том третий. Тайные милости Страница 53

– Ну что, будем собираться? – спросил Георгий, подходя к Кате. – Эх, а деревья вчера с вечера мы так и забыли полить!

– Польем сейчас. – Катя поднялась с покрышки.

– Это часа на полтора.

– А куда нам спешить, поедем чуть позже. Беги открывай воду, а я пока соображу завтрак.

На канаве у распределительной задвижки еще никого не было в этот ранний час. Георгий приподнял общую тяжелую задвижку из железа, ловко всунул под нее набрякший деревянный брусок, густая илистая вода со звучным чмоканьем хлынула в образовавшуюся щель, омыла ему руки и, набирая скорость, потекла по канавке в нужную сторону, чтобы разойтись потом на два рукава – к участку Георгия и к участку Али-Бабы, а там уже и под каждое дерево, под каждый куст по иссушенной зноем земле.

Позавтракав, они уложили под матрац на застеленные газетой доски кровати свою городскую одежду – сначала костюм Георгия, а поверх него платье Кати, аккуратно прикрыли все вытертым байковым одеялом.

– Ну вот, – сказал Георгий, – вернемся, а все у нас будет выглаженное, все с иголочки!

– Умница, – засмеялась Катя, – а куда туфли?

– Туфли? Давай-ка положим их в покрышку от «Икаруса».

Георгий завернул свои и Катины туфли в газету и спрятал сверток в огромной утробе покрышки, возвышавшейся под яблонькой словно круглая скамья.

Они вышли на шоссе в начале седьмого утра. Голосовали недолго, скоро притормозил около них крытый рваным брезентом грузовичок. Договорились, что шофер довезет до поворота с трассы, который и был им нужен, откуда лежал путь к заветной цели, к райскому уголку в субтропиках на берегу моря. Георгий забросил в кузов рюкзаки, подсадил Катю, взобрался сам.

– Какая прелесть! – вскрикнула Катя, увидев на полу кузова ворох свежескошенного сена.

В ту же секунду шофер рванул с места машину. Катя повалилась на подхватившего ее Георгия, и, хохоча, оба упали на мягкую душистую подстилку. Им были видны лишь улетающие назад прозрачно-белые перистые облака да слышен убаюкивающий шорох колес по залитой гудроном мелкой щебенке, нарочно разбросанной ровным слоем по всей трассе, проложенной в узком коридоре между горами и морем, в том самом, по которому, тяжело пыля, ступали некогда в походе на Индию фаланги самого Александра Македонского.

– Господи, как хорошо! – громко сказала Катя.

И сердце Георгия благодарно дрогнуло, и он ощутил всей душой свободу и легкость, которых не было у него давным-давно, чуть ли не с детства.

Высоко в светлом, солнечном небе улетали вдаль длинные причудливые султаны облаков, время от времени постреливало по днищу кузова камешками, гудели под их головами колеса, хлопал на встречном ветру порванный брезент, сладко пахли у самого лица свежескошенные травы, клонило ко сну, и, сами того не замечая, они задремали, держа друг дружку за руки, как будто боясь расстаться во сне. Очнулись оттого, что машина резко остановилась, – оказалось, доехали до нужного им перекрестка.

После внезапного сна было трудно стоять на земле, покалывало в ногах, шатало. Перед глазами плыло и двоилось еще не различимое как следует пространство – небо, степь, лента шоссе, черно и влажно лоснящаяся на солнцепеке.

– Вот и приехали. Отсюда до нашего местечка километров двадцать пять.

– Ого! – удивилась Катя.

– Да. Придется ждать еще одной попутки.

– Жара, – сказала Катя, – пить хочется. Ой, а мы, кажется, забыли воду! – Она присела на корточки перед рюкзаками, обшарила их накладные карманы. – Забыли…

– Ничего, перетерпим, – утешил ее Георгий, – лишь бы была попутка. – И в ту же минуту, словно по команде, одна из машин на шоссе притормозила у перекрестка, свернула к ним на проселок. Георгий поднял руку.

За рулем старого, почти древнего по нынешним временам, но хорошо выкрашенного и ухоженного ЗИСа сидел чернявый мальчик.

– Я до детдома, дальше не поеду, – сказал он, приостанавливая грузовик около Кати и Георгия. – Не обижайтесь, молоко везу, боюсь – на жаре прокиснет.

– Ладно, нам оттуда недалеко, – согласился Георгий. – А ты не у Сулеймана работаешь?

– У него, – просиял мальчик, – я там живу. Жду армию. Десятилетку в этом году окончил. – И он горделиво взглянул на Катю: дескать, не думай, что если меня из-за баранки не видно, то я маленький. – Рюкзаки бросьте в кузов, а сами в кабину, здесь места хватит, – добавил он строгим, командным тоном.

Георгий забросил рюкзаки в кузов, к горячо сияющим на солнце алюминиевым бидонам, подсадил в кабину Катю, влез сам, захлопнул дверцу.

Мальчик плавно, уверенно тронул машину с места.

– А чего не поступаете в институт? – спросила Катя, приглядываясь к его чистому детскому личику с большими черными глазами, с темными, прилипшими ко лбу волосами, к его лопоухим, просвечивающим на солнце ушам.

– Не хочу в институт. Я хочу в военную академию.

– Ну, в академию?

– Не хочу сейчас, – приветливо и неожиданно твердо взглянув ей в лицо, отвечал мальчик. – Сначала я хочу отслужить как солдат, а потом учиться на офицера. – Он ловко вывернул руль, объезжая колдобину на пыльной дороге. – В наш университет или в сельхозинститут Сулейман меня может устроить запросто, но я не хочу. Сулейман всех наших устраивает – у него везде знакомые.

– Знаю, – подтвердил Георгий, – Сулейман – большой человек.

– Еще бы! – просиял мальчик и продолжал словоохотливо: – У меня свой план. Сейчас мне скоро семнадцать, год я поработаю дома, Сулейман не выгоняет, подготовлюсь к армии – физически, и по специальности, и по общему развитию, – мне еще много надо прочитать, одних жизнеописаний двадцать семь; потом надо освоить кой-какую технику, радиодело, стенографию. Я, конечно, все это знаю, но надо улучшить. Потом два года в армии – желательно в погранвойсках, а еще лучше – куда-нибудь в настоящее дело.

– Куда это? – удивилась Катя.

– Ну, – мальчик пожал худенькими плечами в сарпинковой рубашке, выношенной до такой степени, что она просвечивала на лопатках, – всегда есть локальные войны.

– А кем же ты хочешь стать – летчиком, инженером, связистом? – с любопытством спросил Георгий.

– Я? – мальчик взглянул на него снисходительно, непреклонно. – Полководцем. Поэтому и нужно пройти весь путь – от рядового солдата. Они все были низенькие: Суворов, Наполеон, Жуков, Македонский, – добавил он то, что, видимо, давно и горячо его волновало, что поддерживало его веру в себя.

– Македонский, пожалуй, был высокого роста, – неуверенно возразил Георгий, – насколько мне известно…

– Низенький, – убежденно оборвал его мальчик, – все они были низенькие. Это потом в статуях их преувеличили.

– Но если будет война, она будет атомная, без полководцев, – сказал Георгий. – Нам останется завернуться в простыни и тихо ползти к кладбищу.

– Это романтический взгляд на вещи, – как по писаному парировал мальчик, – полководцы будут нужны и после ядерного удара.

Вдали, чуть в стороне от пыльных садов селенья, замелькали знакомые Георгию красные черепичные крыши детдомовских строений.

Высадив их у обочины, будущий полководец отказался взять деньги за проезд.

– Привет Сулейману! – поднял руку Георгий.

– Спасибо! – просиял мальчик.

– Чем-то похож на твоего Сережку, – сказал ему вслед Георгий.

– Очень похож, очень. Я все время только об этом и думала, – подтвердила Катя. – А кто такой Сулейман?

– Сулейман – директор детдома. Действительно великий человек. А детдом у них удивительный. И гранатовый сад в двадцать гектаров, и корпуса спален стоят в этом саду – двенадцать корпусов. Я когда работал в молодежной газете, печатал о нем статью, с тех пор мы кунаки. Не дай бог узнает, что я был в этих местах и не зашел, – обида будет! Дети за ним как за каменной стеной. А вся обслуга у него в детдоме из бывших воспитанников: повара, водители, завхоз, бухгалтер, кочегары, завпрачечной. Кстати, такую себе прачечную и баню отгрохал, что и не в каждом городе есть! А посмотрела бы, как он устраивает своих питомцев в техникумы, в институты, в училища. Самых способных, двух-трех, оставляет доучиваться до десятого класса, а потом толкает их в институты. Ты бы посмотрела – во время приемных экзаменов сидит, как настоящий родитель, на жаре, болеет вместе с другими родителями под дверями университета или института. В прошлом году приволок мне домой взятку, – Георгий улыбнулся, хмыкнул радостно, – самую настоящую – два ящика отборных яблок. Пришел домой просить, чтобы я протолкнул одного его парня в художественное училище, говорит – талант, пять лет у него стенгазету оформлял.

– Ну что, протолкнул? – Катя взяла Георгия за руку, и они пошли, как дети, рука в руке. – У нас в интернате тоже был похожий человек – Вера Георгиевна Радченко. Мы ее очень любили…

– Протолкнул, протолкнул я того парнишку, – прервал ее на полуслове Георгий, – оказался действительно способный. А полководец, что нас подвез?!