Евгений Гришковец - Избранные записи Страница 54

Сразу хочу сказать: о художественных достоинствах и недостатках этой работы ГГ говорить не стану, они меня не интересуют. Меня интересует сам феномен приглашения ГГ Первым каналом, сам факт того, что молодой режиссёр нового российского кино согласился на такую работу и что это оказалось на наших экранах на Первом канале, да ещё дважды в сутки: первый раз – в 18.20, когда дома только дети и пенсионеры, а во второй – после одиннадцати. Если бы сериал вышел на другом канале – на НТВ или канале «Звезда», про ТНТ и РенТВ я даже не говорю, – вряд ли о нём говорили всерьёз и вряд ли он был бы замечен широкой общественностью. Но он вышел на Первом канале, а ещё он, собственно, Первым каналом произведён, так что говорить есть о чём. И лично для меня то, что это случилось, показательно.

Ничего нового, современного и даже хоть сколько-нибудь самостоятельного с точки зрения художественного содержания и стиля ГГ в своих работах не демонстрирует. Ни в одной. Остросоциальные волны в искусстве возникали и будут возникать. И всегда те, кто эти волны поднимает, ощущают себя новаторами, открывающими глаза человечеству на то, в чём оно погрязло. В каждом времени такое искусство имеет свои особенности, но они весьма незначительны. Кто-то может вспомнить «Маленькую Веру» и массу постперестроечных фильмов, но я не хочу углубляться в столь давнюю историю.

Десять лет назад на моих глазах зарождалось явление, которое сейчас называется «новая драма». Тогда из Лондона в Москву приезжали представители театра «Ройал-Корт» и рассказывали молодым и не очень молодым российским драматургам и режиссёрам о технологии так называемого документального театра: как создать пьесу и спектакль на основе интервью и фактических событий. Сам «Ройал-Корт» на тот момент в этом сильно преуспел. Из этих семинаров потом вырос театр «ДОК», через эти семинары и этот театр прошло множество авторов разного уровня дарования. Я был первым из тех, кого «Ройал-Корт» пригласил к себе для обучения. Я ездил в Лондон, ужаснулся тому, чем занимается театр, увидел значительный вред для нашего контекста в предложенной англичанами модели и больше никогда не сотрудничал ни с «Ройал-Кортом», ни с «новой драмой».

Почему я об этом говорю? Потому что и ГГ, и многое из того, что делается в сегодняшнем «независимом» российском кино, связано с теми событиями. Я не хочу сказать, что именно десять лет назад в Россию это занесли, а прежде у нас ничего подобного не было. К тому времени в Екатеринбурге успешно и прославленно трудился Николай Коляда и его ученики. До Николая Коляды также было немало людей, работающих в остросоциальном ключе. Правда, у тех авторов были совсем другие причины и иные смыслы. В том, что они делали, был поступок или хотя бы признаки такового. Но десять лет назад…

Десять лет назад я приехал в Лондон и увидел прекрасный небольшой театр «Ройал-Корт», что стоит в самом центре района Челси, на Слоуни-скуэа. Это в высшей степени дорогой и буржуазный район Лондона. И в этом театре шли спектакли, рассказывавшие о жизни спальных районов, о заблудших гомосексуалистах, о беспросветных мелкобуржуазных устремлениях низов, о бессмысленном существовании наркоманов из убогих пригородов. Весь этот о-о-очень буржуазный театр с таким репертуаром показался мне издевательством над искусством, а главное – над теми задачами, которые призван ставить перед собой художник. Вернувшись из Лондона, я об этом говорил, но меня никто не хотел слушать. Понятно, что многим хотелось поехать в Лондон, побывать на международных фестивалях, хотелось быть замеченными «Ройал-Кортом», а для этого нужно было делать что-то соответствующее.

Меня всегда удивляло то, что огромное число писателей, драматургов, режиссёров театра и кино создают произведения, герои которых никогда эти произведения не увидят. Никогда герои фильма ГГ «Все умрут, а я останусь» не увидят это кино, потому что её героини смотрят совсем другие фильмы. Да что там ГГ! Герои пьес и фильмов куда более талантливого Вани Вырыпаева или Сигарева тоже никогда не увидят их фильмов и спектаклей. И книжек не прочтут: не читают они книг и в театр не ходят. Большинство произведений, о которых я говорю, были довольно сильными, но совершенно безадресными, то есть, по сути, бессмысленными высказываниями.

И при этом такая литература, такое кино и такой театр изображали гордую позицию настоящего искусства, не пытающегося понравиться. И со своей этой гордой позиции такое искусство и его авторы заявляли о бескомпромиссности, о глубоком знании жизни, утверждая, что у них есть особое право, по причине всё той же независимости и бескомпромиссности, об этой правде жизни говорить. Среди таких авторов регулярно появлялись свои герои, то есть люди, наделённые талантом и, как правило, с непростой судьбой. Непростая судьба обязательно становилась достоянием общественности и вызывала особое доверие к этим героям. Я совершенно убеждён, что у ГГ очень непростая судьба (хотя ничего про неё не знаю и как её по-настоящему зовут – тоже). Про всех этих героев говорили: «А тебе известно, какая у него (неё) судьба? Он (она) может так говорить, потому что знает», – и уважительно качали головами. Странное дело, когда люди узнают о трудном детстве Романа Абрамовича и о том, что он сирота, они качают головами приблизительно так же.

Всё это гордое искусство постепенно оперилось, появились вполне значимые, весомые фестивали, появился театр «Практика». По сути, наш самый влиятельный фестиваль «Кинотавр» обслуживает интересы именно такого искусства. Ваня Вырыпаев снимает кино с более чем трёхмиллионным бюджетом и углублённо занимается богоборческими вопросами. Братья Пресняковы давно стали персонажами, которые готовы писать что угодно и кому угодно, имея более чем буржуазные гонорары. Многие и многие люди, прошедшие через «новую драму», пишут сценарии для безобразных сериалов и работают на телевидении, которое ненавидят. И всё это так называемое «честное искусство», все эти бескомпромиссные художники по-прежнему считают себя андеграундом, альтернативой и подлинными защитниками новой духовности.

Несмотря на это, герои их произведений с самими произведениями пока не встречались. И вот они встретились! На экраны вышел сериал «Школа». Гай Германика сама не понимает того, что сделала. И возможно, Константин Львович Эрнст не вполне понимает, что удалось сделать ему. А случилось следующее: независимое искусство, о котором я здесь говорил, породило попсу!

В своём интервью ГГ заявляет две взаимоисключающие вещи. Привожу её слова не дословно, а по смыслу. Она говорит, что в «Школе» представлены только жалкие кусочки той жуткой действительности, которая есть на самом деле. А потом тут же утверждает, что её фильм – не документ, а художественное произведение, и к нему нельзя относиться как к документу. Пусть ГГ разберётся, с чем имеет дело, но сначала пусть поймёт гораздо более важную вещь: когда выпускала свои документальные фильмы и фильм «Все умрут, а я останусь», она могла рассчитывать на тонкое понимание фестивальной и просвещённой публики, на внимание к её художественному методу, осмыслению эпохи, к её концепции нового героя и всему прочему. Но сняв сериал для Первого канала, она может забыть о той своей публике. Её фильм занял место, которое привычно занимали совершенно другие зрелища. И она должна быть готова к буквальному восприятию того, что сделала.

Не знаю, готова она к тому или нет, но ГГ сделала сериал по заказу Первого канала так, как нужно было Первому каналу. То есть выхолощенно, упрощённо, попсово – хоть и со всеми присущими ГГ псевдодокументальными приёмами.

Зачем это было нужно Константину Львовичу, не совсем понимаю. Но он должен гордиться своей победой. Много лет назад он определил для КВН выступление на ОРТ как Олимп, куда нужно добраться. Но для того чтобы выступать на этом Олимпе, нужно было пойти на все возможные компромиссы. КВН на это пошёл легко и с радостью, подстраиваясь под стандарты и требования Первого канала. То же произошло с лихими и, казалось бы, безбашенными камедиклабовцами. Я не мог себе представить, что Константину Львовичу удастся создать условия для приручения «независимых и бескомпромиссных». Но ему удалось!

По сути дела, «независимое искусство», о котором я говорил и которое, конечно, давно обрело все признаки мейнстрима, с лёгкой руки Гай Германики становится мейнстримом. Мне это удивительно, и я этого не ожидал. Зато ГГ лишила многих моих оппонентов возможности упрекать меня в компромиссности, благодушии и соглашательстве. Когда сегодня смотрел сериал «Школа», я вновь ощутил себя одиноким новатором, непричастным к мейнстриму. Но культурное значение выхода этого сериала, думаю, нам ещё предстоит оценить.