Ника Соболева - Право на одиночество Страница 58

– Понимаю, – Моисеев скривился. – Но неужели вы думаете, что меня это все волнует? Я был лучшего мнения о Королеве. Если он так не хотел выполнять мою просьбу, отказался бы сразу, за язык его никто не тянул. А он согласился, дал мне слово. И что теперь? Не приходит ко мне сам, а посылает главного редактора. Червяк!

«Они называли тебя рыбой. И еще червяком, земляным червяком!» – вспомнилось мне. Плохо дело. А главное, что я поняла, какую мы ошибку совершили. Королеву надо было идти на эту встречу с нами! Или вообще одному…

– Я понимаю ваше рвение, Максим, как профессионала в своем деле. Но не вижу смысла мне забирать назад слово Сергея. Пусть издает книжку дочери, раз обещал.

И Моисеев опять начал вставать с места. Вот чудак, к еде толком не притронулся.

– Игорь, – я протянула руку и накрыла его ладонь своей. Максим Петрович вздрогнул. – Скажите, вы любите свою дочь?

Удивились и Моисеев, и Громов.

– Конечно, – ответил наш новый знакомый, опускаясь обратно на стул. – К чему вы это, Наташа?

Я улыбнулась. Теперь больше нет нужды притворяться глупой простушкой.

– Если вы любите ее, то должны понять, что я сейчас вам расскажу. Полине исполнится пятнадцать, верно? И вы искренне считаете, что она обрадуется вашему подарку?

Моисеев смотрел на меня удивленно, Максим Петрович – рассерженно. Кажется, он не очень понимал, к чему я это все говорю.

– Конечно, обрадуется.

– Посудите сами, Игорь. Полина – дочь богатого человека, ей все преподносят с самого детства на блюдечке с голубой каемочкой. Ведь она наверняка пишет стихи, мечтая самовыразиться. Возможно, даже лелеет надежду когда-нибудь издаться. В будущем, набравшись опыта, выпустить в свет свое произведение. И я более чем уверена, что Полина очень мучается из-за того, что никак не может показать себя. У девочки есть все, рядом богатый и сильный папа, а она – всего лишь ребенок, и может похвастаться только своими стихами. Знаете, что она почувствует, если вы издадите их? Горечь. Вашей дочери будет горько оттого, что она опять не смогла ничего сделать сама. Опять папа вмешался, а сама она ничего не стоит. Не лишайте Полину этого удовольствия, пусть вырастет, разовьет свой талант, а потом пришлет рукопись в издательство. И когда ее издадут, она с гордостью покажет вам свою книжку и скажет: «Видишь, папа, меня издали, хоть я никому и не говорила, что я твоя дочь».

Моисеев смотрел на меня с ужасом. Кажется, только что я перевернула его представление о психологии подростков.

Он сглотнул.

– Вы… Наташа, вы думаете, что Полину не обрадует этот подарок? Но… она ведь так мечтает стать писательницей…

– Вот именно! Полина мечтает стать писательницей, а не чтобы ее издали по папиному приказу. Она хочет издаться сама, это будет значить, что у нее все-таки есть талант, а не только богатые родители.

Я победила. Я поняла это, когда заметила, как опустились плечи моего собеседника. Да, судьба всего издательства – ничто по сравнению с чувствами собственной дочери. Хоть одно достоинство у этого чудовища есть – он хороший отец.

– Вы правы, – кивнул Моисеев. – Вы тысячу раз правы. Какой я идиот.

– Ну зачем же так строго, – я улыбнулась. – Хотите, я скажу, что на самом деле ее обрадует?

– Да? – в его взгляде мелькнуло удивление.

– Найдите хорошего художника. Если хотите, я могу посоветовать парочку, выберете на свой вкус. И пусть нарисует несколько иллюстраций к стихам Полины. Потом найдите верстальщика, пусть сделает вам макет. Договоритесь с типографией, они за пару недель напечатают несколько десятков экземпляров книжки – как раз хватит ближайшим друзьям. И Полине приятно будет увидеть свои стихи в книжке, и в то же время вы не омрачите ничем ее мечту стать писательницей, ведь это будет самиздат.

К концу моей речи Моисеев улыбался. Только тогда я вздохнула с облегчением.

Кажется, Рашидова я все-таки не увижу.

Оставшаяся часть вечера прошла спокойно. Мы больше не говорили о делах. Я с удовольствием съела заказанный Громовым ужин и почти не участвовала в разговоре, мечтая только об одном – поскорей вернуться домой и рухнуть в постель.

Я уснула еще в машине Громова, поэтому ему пришлось провожать меня до квартиры. По пути у меня мелькала мысль, что сейчас идеальный момент для соблазнения полусонной девушки, но Максим Петрович им не воспользовался.

Он только чмокнул меня в щеку, погладил по волосам и сказал:

– Спасибо. Если бы не ты, у меня ничего бы не получилось.

Я даже нашла в себе силы улыбнуться.

Ночью мне снилось продолжение сцены в кабинете Громова. Во сне я все-таки потеряла голову. И не только голову.

Проснулась я от настойчивого звонка мобильного телефона. Взяв его в руки, поразилась: четыре часа утра! Кто же у нас такой безмозглый?

Конечно, это был Антон. Алиса недовольно промурчала что-то из-под кровати, когда я взяла трубку.

– Алло.

– Пчелка! Извини… ты спишь?

– Конечно, нет. Сижу, жду твоего звонка.

– Э-э…

– Да шучу я, шучу. Сплю, причем вижу сон. Эротический.

– Да-а-а? А кто в главной роли?

– Брэд Питт, конечно.

– Да ладно, он же тебе никогда не нравился.

– А во сне вот понравился!

Алиса вспрыгнула мне на ноги, и я окончательно проснулась. Вот тебе и Брэд Питт! Да и зачем он нужен посреди ночи, когда через два с половиной часа вставать на работу?

– Слушай, пчелка… У меня не очень хорошие новости… В общем, я, скорее всего, до Нового года не смогу приехать в Москву.

Сердце от огорчения укатилось куда-то в пятку. Пару недель назад Антон уже расстроил меня, сообщив, что приедет только в октябре. И теперь вот это…

– Пчелка?

– Да, Антош.

– Почему ты молчишь?

Я усмехнулась.

– А ты как думаешь?

– Ну… сон досматриваешь?..

– Нет. Просто расстроилась. Я тебя с марта не видела, а уже сентябрь, и тут ты говоришь, что до Нового года не вырвешься. Я соскучилась.

Молчание.

– Правда?

– Что за глупый вопрос? Конечно, правда.

– Прости, пчелка… – в голосе Антона я услышала огорчение. – Я ничего не могу сделать. Работа, мать ее за ногу. Но после Нового года я обязательно… Пчелка! А давай ты на это время отпуск возьмешь? И я тебя увезу из Москвы сам. Давай? Ты же тысячу лет никуда не ездила.

– Ну так уж прям и тысячу…

– Так что, согласна?

Я вздохнула.

– Дожить надо, Антош. Но в целом предложение заманчивое. А теперь… можно мне поспать, а? Завтра же на работу…

– Да, конечно… – он запнулся. – Только один вопрос, Наташ… Ты… ни с кем не встречаешься?

Почему-то я так и думала, что именно это Антон и спросит.

– Встречаюсь. С Брэдом Питтом!

И, фыркнув, я положила трубку. Опустившись обратно на подушку, я почти видела перед собой довольное лицо Антона. Улыбнулась.

Охламон ты мой блондинистый, ты даже не представляешь, как я соскучилась.

Утром нас с Громовым вызвал к себе Королев. Долго распинался в благодарностях, обещал премии и прочие почести. Я слушала его, борясь с желанием зевнуть. В конце концов Максим Петрович взял с генерального обещание не играть больше в азартные игры с криминальными авторитетами, а лучше вообще не играть, и мы ушли к себе. Рабочие будни продолжились.

Франкфуртская книжная выставка для меня обломалась. Руководство опасалось оставлять редакцию без присмотра на целую неделю, поэтому в Германию Максиму Петровичу было суждено отправиться без меня.

– Октябрь – месяц горячий, – объяснил мне Громов извиняющимся тоном, – и Королев боится, что за неделю тут накопится столько дел, что мы с тобой потом месяц не разгребемся.

Я кивнула. Справедливо. Не могу сказать, что огорчилась – все-таки я немного опасалась оставаться с Максимом Петровичем наедине так надолго, жить в одной гостинице, вместе обедать и ужинать… Так что все к лучшему.

Время до выставки пролетело быстро. Работы было столько, что вечером я падала в кровать и засыпала мгновенно. А после отъезда Громова ее стало еще больше, потому что теперь мне приходилось быть еще и главным редактором. Ничего сложного, но очень утомительно.

Во вторник, на второй день после отъезда Громова, я сильно задержалась. Пара рукописей, предоставленных отделом маркетинга, терпеливо ждали рецензий, на столе высилась огромная стопка сигнальных экземпляров – на них я должна была поставить свою подпись. Процедура уже давно просто формальная, но, тем не менее, это действие «открыл книжку – поставил подпись – закрыл книжку и положил ее в специальный «ящик» для проверенных сигналов» – требовало времени. Я оставила всю эту ерунду на вечер, днем занимаясь более важными делами.

Я стояла спиной к двери, когда услышала, как она открылась. Кто-то вошел в комнату. И я шестым чувством поняла, кто именно – иначе просто не могло быть, слишком уж часто в последнее время я думала об этом человеке.

Я обернулась. Он застыл в паре метров от двери, словно не решаясь пройти дальше.