Александр Староверов - Баблия. Книга о бабле и Боге Страница 59

Помогла молитва. Алик посмотрел на Михая удивленно, извиняясь как бы за неточность формулировок, сказал виновато:

– Вообще, я не то имел в виду: если друг на друга валить будем, все потонем. Кто тогда отмазывать нас станет, удар смягчать? А если ты не при делах, то в худшем случае сможешь демпфировать все. Подушкой безопасности для меня поработаешь. Извини, конечно, за прямоту. Спасибо, что обо мне так хорошо подумал. Но не такой я хороший, к сожалению. Или к счастью.

Губы Михая перестали дрожать, лицо разгладилось. Мир в его понимании снова стал логичным и предсказуемым. Нет в нем никаких высоких и благородных порывов. И чудес нет. А холодный и трезвый расчет – есть. Один прохиндей просчитал сложившуюся ситуацию и предложил другому жулику игру. Это нормально, это правильно. Жить в таком мире, может, и не так приятно, как хотелось бы, зато безопаснее точно. Потому что мозг главным становится. Именно он рождает интриги. В мозге своем Михай был уверен, а безопасность ценил высоко. Ответил Алику спокойно, ласково даже:

– К счастью, дорогой, к счастью. Ты такой, какой есть, к счастью, безусловно. Потому что головы не теряешь. А значит, выплывешь, и все мы выплывем. Ты прости меня за то, что я сорвался. Сам понимаешь. Нервы. Денежки никогда легко не достаются. Плюнь тому в рожу, кто скажет, что бывают на свете легкие деньги. Да что я говорю, ты и сам знаешь. А задумка твоя, одного из нас из-под удара вывести, мне нравится. Отличная мысль. Я и сам хотел нечто подобное предложить. Только я думал роль подушки безопасности тебе отдать. На себя весь удар взять хотел…

Сказал и посмотрел на Алика изучающе. Эквилибр коллеги поразил Алика своей безыскусностью.

– Глупо, – с укоризной ответил Михаю. – Шеф в курсе, что я всю кашу заварил. Да и ближе ты к шефу.

– Чего-то я сегодня не в форме, – быстро и легко согласился старый интриган. – Прав ты на этот раз. Ладно, пойдем к шефу. Докладывать будем.

А вот этот ход Алик оценил. Включился Михай в игру. Почувствовал себя уверенно. Лично захотел проконтролировать вывод своей задницы из-под потенциальных, но пока еще очень вероятных ударов. Молодец! Умница! Не злится – значит, и не в обиде на него. И с Аей ничего плохого в ближайшее время не случится. И с Либеркиберией…

Алик мысленно поблагодарил Господа за помощь.

«Вывернулся, слава богу, ловко так выкрутился из положения, безнадежного почти. Спасибо!»

Пока шли к кабинету Леонида Михайловича, радость улетучилась. Догадывался, что ему сейчас предстоит… Отвратительная процедура. Точнее, исполнение гнуснейшей, сложнейшей и пренеприятнейшей фигуры высшего корпоративного пилотажа. «Вертящаяся половая тряпка» – фигура называлась. Исполнялась по правилам на экстремально низкой высоте – ниже плинтуса. Нечто вроде тройного сальто сильно прогнувшись, только об тебя еще во время исполнения и ноги вытирают все кому не лень.

Уверенности в своих силах не было никакой. Алик шумно выдохнул и тут же снова глубоко вздохнул. Вспомнил Аю, глаза ее ореховые с зелеными искорками. Волосы медные…

Леонид Михайлович разговаривал по телефону. Кивнул на кожаные кресла перед столом. Мол, располагайтесь, не обращайте внимания, пустой разговор. Несколько минут он, приложив к уху трубку, слушал неведомого собеседника. Не очень-то, казалось, внимательно и слушал. Алику в глаза смотрел пронзительно. Потом, не отключая связь, положил трубку на стол и буквально стал прожигать его взглядом. Трубка на столе что-то пищала об обещанной поставке на Кавказ тысячи компьютеров для детей геройски павших шахидов, или ментов, или и тех и других вместе. Когда лоб у Алика слегка задымился от жгучих начальственных взоров, ЛМ отключил телефон и тоном, резко контрастирующим со своим грозным видом, интимно спросил:

– Алешенька, мальчик мой, деньги где? Чего молчишь, Лешенька? Ты не молчи, пожалуйста. Ты скажи, где деньги, денюжки где? – спросил ЛМ.

– В Буркина-Фасо, Леонид Михайлович, – решил немного разрядить обстановку Алик. – Шучу, конечно. Хотя, какие шутки? Последняя фишка сезона. Деньги за кордон гонять через Африку. Черные царьки демпинг устроили на рынке, аж латыши стонут. Так что, может, и там денюжки, реально. Вы, главное, не волнуйтесь. Я все решу. В пути деньги.

– Ты мне зубы не заговаривай, ты прямо скажи, есть проблемы или нет?

– Ну, Леонид Михайлович, как жизнь может быть без проблем? Не бывает такого. Позвонил банкир, сказал, что не срастается у него там что-то быстро. Обещал в течение десяти дней максимум все решить.

– Ага, десять дней, – встрял Михай. – До нового года двадцать осталось. Десять и еще десять. А потом ищи-свищи, загорает банкир с нашим баблом на Мальдивах, а мы с чиновниками объясняемся.

«Хорошо демпфирует, – подумал Алик. – Смягчает, лучше не придумаешь. Пуховая такая подушка безопасности, набитая кольями заточенными».

– Не мы, а я, – тихо и страшно сказал ЛМ. – Мне с чиновниками объясняться придется. – Помолчал немного и добавил с укоризной: – Что ж ты меня, Алик, в блудняк такой втянул?

Если бы заорал, ногами затопал, матюгнулся, легче стало бы. Можно тогда было по праву вспомнить и шефскую жадность, и хитрожопость. И то, что именно он с чинушами, а не Алик, деньги тырит. А его он крайним сделать хочет. И рыбку съесть, и…

Умный Леонид Михайлович был человек. И психолог тонкий. Знал, на что давить и у кого. Надгробием гранитным Алика придавила ответственность. Доверил ему шеф бабки огромные, понадеялся на него, а он, а он…

– Лео-нид Михай-ло-вич, я, я сде-лаю все. Все, что можно и нельзя, но я решу. Обещаю вам, решу. Верьте мне. Обещаю.

Он выглядел жалко. Заикался. Не играл ничуть, дышать не мог. Вертящаяся половая тряпка в действии. На самом краешке сознания мелькнула странная мыслишка: «Это я, на самом деле? Или по системе Станиславского в роль вжился с перепугу?»

Ответа он не нашел. Да и некогда было в себе копаться. И незачем.

– Я-то тебе верю, – скорбно сказал ЛМ. – А вот что мне людям говорить?

– Да, ситуация… – экстремально-горестно вздохнул Михай.

Кабинет шефа стал напоминать зал траурных церемоний крематория. Кого-то явно собирались проводить в последний путь.

– А вот какого хрена ты вздыхаешь? – взорвался шеф. – Раньше вздыхать надо было. Я тебе что велел? Приглядывать за всем. А ты что делаешь? Ни хрена не делаешь. Вздыхаешь только.

Наезд на Михая имел несколько целей. Показать Алику, не нарушив его тонкую душевную организацию, что все непросто в этом мире, – это во-первых. Стимулировать серого кардинала компании к активным действиям. К разрыванию пятой точки на сине-красный символ британской империи, если понадобится, – это во-вторых. Ну и в-третьих, прощупать взаимоотношения между доверенными лицами. Послушать, как они стрелы друг на друга будут переводить. А там, чем черт не шутит, может, и информация важная всплывет.

Совещание входило в привычную колею. Три «Р», про себя называл такие сборища Алик. Разборки, разводки, рамсы. Оценив филигранную точность выстрела шефа и испугавшись потерять звенящую искренность интонации, он поспешил выполнить слово, данное Михаю.

– Леонид Михайлович, – ловко продолжая заикаться, сказал Алик. – Мне, конечно, очень хочется ответственность с кем-нибудь разделить. С Михаем, например, но если честно, не могу. Предупреждал он меня, от сделки отговаривал. На уровне интуиции что-то его смущало. Вы помните, наверное, я к вам приходил, своими, а точнее его сомнениями делиться. Не нашел я тогда разумных аргументов от дела отказываться. Себя уговорил, а потом вас и его. Так что получается, я один во всем виноват.

– Ты в благородство не играй, не до благородства сейчас, как ты понимаешь. А разговор тот я отлично помню. Не знаю, какие сомнения были у Михая, но при мне он тебя поддерживал.

– Вот я и говорю, я во всем виноват. Вы же меня знаете, увлекающийся я, безбашенный. Сам поверил, вас убедил. А Михай Эльдгардович так сильно вас уважает, вы такой авторитет для него, что не смог он вам перечить.

Шеф, смягчившись, посмотрел на Михая. Вот умный мужик ЛМ, конечно, хитрый даже, а на лесть ведется, как абреки на блондинок.

– Правда уважаешь так сильно? – спросил он благосклонно.

Ничего не ответил Михай. Только руки развел в стороны, улыбнулся робко, по-детски, и глаз правый увлажнил. Очень похож стал на первого министра из пьесы Шварца «Голый король». Монолог произносил как бы пантомимой своей: «Я вам, ваше величество, скажу прямо, без обиняков, невзирая на лица. И делайте со мной что хотите. Вот уважаю вас сильно, и все, и можете казнить меня. Но даже на плахе уважать буду. И после смерти буду уважать. И родственникам скажу, чтобы на памятнике моем написали, как я вас уважаю».

Шеф поплыл совсем. Встал из-за стола, обошел их сзади, обнял. Сказал, растрогавшись:

– Дураки вы оба, но свои дураки, родные.