Владимир Шаров - Возвращение в Египет Страница 6

Коля – дяде Юрию

Как для евреев Суккот, главный праздник у бегунов – начало Исхода. Накануне тот же хлеб без дрожжей, потом они прощаются с кормчим и пускаются в путь. Они знают, что спасутся, только если в день, когда Господь приберет их, над головой не будет ничего, кроме неба.

Коля – дяде Ференцу

Вчера я спросил кормчего, когда на Руси началось странничество и отчего любая власть так ненавидит бегунов. Он сказал, что давно – появились первые святыни, и люди с молитвой на устах пошли от одной к другой. Нелады же с царями из-за сыска беглых. Когда власть навечно сделала крестьян крепкими земле, бегуны признали ее за антихристову.

Коля – дяде Святославу

Кормчий не ценит прошлого, знает за ним один только грех. Не раз он спрашивал меня, для чего я веду дневник, задерживаю, ничему не даю уйти. Я отвечаю, что напор того, что вижу, чересчур силен, с ходу ухватываешь лишь контуры, остальное будто в тумане размыто или полустерто. Вечером же записывая, всё проживаешь по второму разу и что-то вдруг понимаешь. Говорю, что не думаю, что мой дневник мешает жизни идти своим чередом.

Коля – дяде Степану

Кормчий говорит, что грех, будто искуснейший охотник Нимврод, не отставая ни на шаг, идет по твоему следу: стоит решить, что ты оторвался, всё, можно не бояться – он тут как тут. Дальше, сколько ни моли, сколько ни проси о милости – быть тебе в его ягдташе.

Коля – дяде Ференцу

В основе странничества – убеждение, что силы человека невелики. От мира, который весь есть зло, сын Адама если и способен оторваться, то ненадолго. После изгнания из Рая грех, будто гиря, тянет, крепит нас к земле, оттого, не побежав, никому не спастись. Недавнее время – свидетельство этому. Всякий, кто раз в полгода-год уезжал, менял область, республику, город, – выжил. Теоретики учили о сметающей всё на своем пути волне народного гнева, в противоход ей Господь берег единственного несчастного человека. Того самого, что просто спасался бегством.

Дядя Юрий – Коле

Будто мул на веревке, мы вечно ходим по кругу собственного греха, меля муку, крутим и крутим жернова. Вконец устав, останавливаемся, молимся, чтобы хозяин дал напиться, насыпал овса. Каждый раз для нас это чудо, манна небесная, а недолгая передышка – стоянка на манер тех, что Израиль делал в пустыне.

Дядя Юрий – Коле

То же и с верой. Те, кто изобрел механические, солнечные и прочие часы, понимали ее по-гречески. Ничто никуда не идет, кружится и кружится на одном месте.

Коля – дяде Артемию

Кормчий говорит, что странники скитаются по миру всё равно что евреи.

Молясь, меряют ногами нескончаемую дорогу и ждут, что вот однажды вострубит великая труба. Тогда, отозвавшись на ее глас, «придут затерявшиеся в Ассирийской земле и изгнанные в землю Египетскую и поклонятся Господу на горе святой в Иерусалиме» (Исайя 27:13).

Дядя Юрий – Коле

Земля для человека – искушение, соблазн. С нашей Святой Землей то же самое, просто ее сущность слегка прикрыта, задрапирована верой. Конечно, святость кое-где закрепилась, но и тут пятнами, неглубоко. Забыть про обетование и уйти нельзя, но врастать тоже нельзя: пропорешь корнями слой благодати – и обречен. Твой кормчий прав – остается одно: бежать, не останавливаясь и не замедляя шага. Бежать, легко ступая и ничего не сминая. Для бегунов только их корабли – тихие заводи во время бури.

Коля – дяде Петру

Кормчий говорит, что хотя обычно путь странника лежит от одной святыни к другой, но храм, в котором они молятся, не от мира сего.

Коля – дяде Ференцу

Статистику навести трудно. Прежде чем он пустился в бега, у каждого странника была своя жизнь, и даже задним числом сказать, что этот вот однажды встанет и уйдет, а этот примет зло, смирится с погибелью, невозможно. Люди разные, и кто из них, когда и почему вспомнит о Боге, знает только Он Сам. То же и о путях, которыми они странствуют, и о спасительных ковчегах, к которым время от времени их приводит дорога. Бегун, что ушел от нас неделю назад, говорил о корабле как о женском лоне, упокоиться в котором всякому сладко, но следом, что странник обязан помнить, никогда не забывать, что на одном месте ты, опять же как мужик на бабе, скоро слабеешь, делаешься мягок, податлив. Женщина, как земля, плоть от плоти твоей – твое семя укореняется в ней и идет в рост, а оседлому, известно, против соблазнов не устоять.

Коля – дяде Петру

Дом поставлен во всех отношениях удобно. Из-за неприятного сернистого запаха, который поднимается из воронки, место пользуется у казахов плохой репутацией, они зовут его «адским тандыром» и овец стараются здесь не пасти, с другой стороны, вокруг немало дорог (в трех километрах от нас развилка старого тракта на Арал и на Мангышлак, довольно близко проходит и недостроенная, заброшенная железная дорога на Аркалык), южнее кальдеры железку пересекает дорога на Челябинск. Несколько километров она идет вдоль путей, будто примериваясь, наконец перебирается через рельсы и резко уходит на восток.

Дядя Ференц – Коле

Поразительный навык не признавать, не замечать и не использовать ничего, связанного с антихристовым государством: от денег (на них лики антихриста) до паспортов. Свои пути и свои странноприимные дома – когда-то пристани, потом корабли, на которых посреди моря греха спасались праведные.

Коля – дяде Степану

Не сотрудничать с властью антихриста, не отдаваться ему и за ним не идти, а бежать куда глаза глядят. Уходить задними дворами, огородами, всего опасаясь и ото всего хоронясь. По-другому не спастись.

Коля – дяде Петру

Кормчий говорит, что все мы бегуны в этом мире. Пытаемся запутать, сбить нечистого со следа. Один умер, другой взял его имя, фамилию и живет себе дальше.

Коля – дяде Святославу

Кормчий убежден, что чем больше в мире беженцев, скитальцев, странников, то есть людей, порвавших с землей, на которой они родились и выросли, исшедших из нее, вместе с грехами отрясших со своих ступней ее прах, тем ближе спасение.

Коля – дяде Юрию

Однажды я спросил кормчего, сколько лет надо ходить от одной святыни к другой, чтобы спасти себя и помочь спастись другим. Он ответил мне словами Писания: «Когда придете вы в страну и посадите какое-либо дерево плодоносное, то считайте плоды его необрезанными; три года да будут они для вас необрезаны и нельзя есть их. А в четвертый год все плоды его посвящены восхвалению Бога. В пятый же год вы можете есть плоды его и умножатся для вас плоды его. Я – Бог, Всесильный ваш».

Коля – дяде Петру

С конца марта зелень в кальдере, конечно, забивает всё. За ней не разглядишь пятен и толстых прожилок равно мертвой земли, не важно, какого она цвета. Иногда это выходы известняка, а то и мрамора с резкими, почти не обтесанными дождями скосами, в других местах, вокруг горячих источников, бесплодные слои глины, покрытые серой. Берега ручьев, которые они начинают, топкие, то и дело булькающие маленькими грязевыми вулканчиками, и подходить к ним близко страшно. Всё время ощущение, что еще шаг-два – и тебя засосет эта, будто она дышит, вздымающаяся и опадающая почва.

Такое количество горячих источников для известнякового провала вещь редкая, и, когда однажды я на эту тему заговорил с Капраловым, он сказал, что лет пять назад в Оренбурге от одного человека слышал, что северо-западный угол Казахстанской степи, как оспинами, сплошь усеян следами метеоритного потока. В пятидесятые годы московская экспедиция за сезон собрала в здешних краях сотни образцов разных метеоритов – и каменных, и железных. Так что, может, и наша кальдера связана с космосом. Большой кусок залетевшей бог знает откуда кометы прошел насквозь слой известняка и добрался до глубоких пластов, откуда и бьют эти самые сернистые ключи.

Дно котловины летом закрывают разросшийся кустарник и лопухи, в октябре, когда листья облетают, делаются видны сначала желто-пепельные разводы, подтеки в обрамлении сбитых в колтуны седых спутанных трав, а потом и само озеро из серы и соли, очень похожее на дантовский Коцит. За лето, смешавшись с пылью, песком, оно теряет глянец и снова очистится только в ноябре – тогда пресная вода, разлившись поверх серы, в одну ночь замерзнет гладким, по выделке почти венецианским зеркалом. В ясный зимний день, когда солнце час-полтора стоит отвесно над кальдерой, оно так блестит, что на это великолепие больно смотреть.

Коля – дяде Артемию

Капралов не любит Гоголя, хотя признает, что боком и он из бегунов. Даже считает чем-то вроде наставника, а Хлестакова с Чичиковым его учениками. Говорит, что Гоголь учил обоих на ощупь чувствовать зло, как оно сгущается. Тогда срываться и бежать. Бежать, не медля и не оглядываясь. И им, и ему было легко, покойно в дороге. Всё плохое оставил за спиной и, нигде не останавливаясь, едешь, едешь. Я спросил Капралова, что же он ставит Гоголю в вину. Он ответил, что тот мало перед чем останавливался. Намеренно поощрял Хлестакова с Чичиковым самих творить зло. Творить не раздумывая, не сожалея, весело и артистично.