Эдуард Гайдай - Пьесы. Для детей и подростков Страница 6

ЦИММЕР (равнодушно). Вы хотите предложить мне работу? Благодарю, господин капитан, в здешних краях это большая редкость.

ГРЕЙ. Пока не могу сказать точно. У вас есть ещё знакомые музыканты? На случай, если мне бы понадобился небольшой оркестрик.

ЦИММЕР. Думаю, что я смогу найти достойных людей.

ГРЕЙ. Замечательно! Но поговорим об этом позже.

ЦИММЕР. Как вам будет угодно, господин капитан.

МЕННЕРС. Вам чаю?

ЦИММЕР. Нет. На этот раз можно чего-нибудь покрепче.

Меннерс наливает Циммеру из бутылки. Грей подзывает Меннерса. Тот подбегает полный подобострастия.

ГРЕЙ. Вы, разумеется, знаете здесь всех жителей. Меня интересует имя молодой девушки, тёмно-русой и невысокой, в возрасте от семнадцати до двадцати лет. Я встретил её неподалёку отсюда. Как её имя?

МЕННЕРС. Хм! Это, должно быть, Корабельная Ассоль. Она полоумная.

ГРЕЙ (равнодушно). В самом деле? Как же это случилось?

МЕННЕРС. Когда так, извольте послушать.

Лет семь тому назад встретила она колдуна-предсказателя на берегу, а может, и не встречала ни кого, только стало ей чудится, что за нею приплывёт корабль с алыми парусами. Таких кораблей не бывает в природе, вы же понимаете. Но она всё ждёт, глупая, как бы мы над ней не смеялись. С тех пор так её и зовут – Ассоль Корабельная.

ГРЕЙ. А вы над ней, значит, смеётесь.

МЕННЕРС. Что вы! Я не о себе! Народ у нас, сами понимаете, грубоват. Опять же, и женщины местные – как им не смеяться, коли Ассоль с этого безумного корабля прекрасного принца ждёт. Якобы, он именно её тут же выберет себе в жёны. Эта глупость многим кажется даже очень оскорбительной! К тому же, и отец у неё сущий мерзавец. Он утопил моего папашу, как кошку какую-нибудь, прости, Господи. Он…

ФИЛИПП (громко и свирепо). Корзинщик, корзинщик, Дери с нас за корзины!..

МЕННЕРС. Опять ты нагрузился, вельбот проклятый! Уходи вон!

ФИЛИПП. Но только бойся попадать в наши Палестины!..

МЕННЕРС (грею). Дрянь, а не человек. Каждый раз такая история!

ГРЕЙ. Более вы ничего не можете рассказать?

ЦИММЕР. Я могу!

МЕННЕРС. Нет, нет! Не перебивайте. Уж я начал, я и закончу! Так вот. Отец её – мерзавец, как я вам уже гово…

ФИЛИПП. Ты врёшь! Ты врёшь так гнусно и ненатурально, что я протрезвел!

(Грею.) Он врёт. Его отец тоже врал; врала и мать. Такая порода. Можете быть покойны – Ассоль так же здорова, как мы с вами. Я с ней разговаривал. У неё хорошая голова. Это сейчас видно. С тобой, Меннерс, она, понятно, не скажет и двух слов. Но я, сударь, в свободном угольном деле презираю суды и толки!

Она говорит, как большая, но причудливый её разговор.

Вот, к примеру, раз завелось дело о ремесле. «Я тебе что скажу, – говорит она, – моя работа не скучная, только всё хочется придумать что-нибудь особенное. Я, говорит, хочу так изловчиться, чтобы у меня на доске сама плавала лодка, а гребцы гребли бы по-настоящему; а потом они пристают к берегу и, точно живые, садятся на берегу закусывать». Я это захохотал, мне, стало быть, смешно стало, и говорю: «Ну, Ассоль, такое уж твоё дело, потому и мысли у тебя такие, а вокруг-то посмотри: все в работе, как в драке.» – «Нет, – говорит она, – Когда рыбак ловит рыбу, он думает, что поймает самую большую рыбу, какой никто не ловил.» – «Ну, спрашиваю, а я как же?» – «А ты? – смеётся она. – Ты, верно, когда наваливаешь углём корзину, то думаешь, что она зацветёт». Вот какое слово она сказала! В ту же минуту дёрнуло меня, сознаюсь, посмотреть на пустую корзину, и так мне вошло в глаза, будто из прутьев поползли почки; лопнули эти почки, брызнуло по корзине листом и… пропало. Я малость протрезвел даже!.. Вот… А Меннерс врёт и денег не берёт, – я его знаю!

(Меннерсу.) Рому давай, чего стоишь!

Меннерс из-за стойки, игнорируя Филиппа, обращается к Грею.

МЕННЕРС. Прикажете подать что-нибудь?

ГРЕЙ. Нет. Мы уходим.

ЦИММЕР. Капитан, если вы ещё не передумали насчёт оркестра, то я хотел бы вас немного проводить… Чтобы уточнить, м-м-м, состав инструментов.

ГРЕЙ. Состав?.. А, хорошо. Идёмте.

Грей расплачивается и уходит вместе с Летикой и Циммером.

МЕННЕРС. Ещё один сумасшедший. Да ещё миллионер! Оставил столько золота, что можно полгода не работать! Эх, живут же люди…

Меннерс.

Моей тоски глубокой и печалиЛюдишки никогда не замечали…

Сцена 8. Приготовления

Активная музыка, на фоне которой периодически возникают в разных местах локально высвеченные быстрые диалоги…

1. Грей и боцман Пантен.

– Капитан, тут один маклер предлагает выгодный фрахт с премией.

– Пантен, сообщите людям, что сегодня мы поднимаем якорь и переходим в устье Лилианы, миль десять отсюда. Придите за картой. Лоцмана не брать. Пока все… Выгодный фрахт мне не нужен. Я буду в городе до вечера.

– Что случилось?

– Решительно ничего. Матросам скажите, что предстоит мелкий ремонт. Потом всё объясню.

– Будет исполнено…

***

2. Грей и продавец тканей.

– У меня лучший шёлк в городе, сударь, самый лучший! Есть, конечно, и красный…

– Нет. Этот слишком бледный.

– В таком случае, есть с прекрасным розоватым оттенком!

– Нет.

– Вишнёвый? Оранжевый?

– Нет. Нет.

– Тёмно-рыжий?

– Нет. Все не то…

***

3. Пантен.

(Пантен один.)

– Что происходит, чёрт возьми? Уж не выступаем ли мы под чёрным флагом?

(Подбегает матрос или юнга.)

– Боцман, там какие-то люди с трубами, барабанами и другими скрипками.

– Что им-то здесь нужно?

– Говорят, что капитан позвал их на «Секрет».

– Дьявольщина! Отведи их пока в кубрик и ни куда не выпускай. Дальше видно будет.

***

4. Снова Грей и продавец тканей.

– Довольно образцов! Этот шёлк я беру.

– Весь кусок?.. Нет?.. В таком случае, сколько метров?

– Одну секунду… Так… выходит… две тысячи метров. Да, не более двух тысяч метров.

– Две? Тысячи? Метров? Прошу вас сесть, капитан. Две тысячи… Вот спички, вот прекрасный табак, прошу вас. Две… Это будет… это ж будет… Господи!.. два километра!..

***

Финал музыки.

5. Грей выступает перед командой.

ГРЕЙ. Ничего особенного, друзья мои! Мы простоим в устье реки, пока не сменим весь такелаж. Из красного шёлка будут сделаны новые паруса для «Секрета». Затем мы отправимся недалеко отсюда… Я еду к жене. Она ещё не жена мне, но будет ею. Мне нужны алые паруса, чтобы ещё издали, как условлено с нею, она заметила нас. Вот и все. Как видите, здесь нет ничего таинственного. И довольно об этом.

ОДИН ИЗ МАТРОСОВ. Так вот в чём дело, капитан! Не нам, конечно, судить об этом. Как желаете, так и будет. Я поздравляю вас!

ГРЕЙ.

Благодарю!

Матросы по очереди подходят к Грею и пожимают ему руку.

Юнга переговаривается с одним из матросов.

ЮНГА. Том, а ты как женился?

МАТРОС (гордо). Я поймал её за юбку, когда она хотела выскочить от меня в окно!

Все постепенно расходятся. На «палубе» Грей и Пантен.

ПАНТЕН. Лево четверть румба, лево! Стой: ещё четверть! (Грею.) Знаете, я доволен.

ГРЕЙ. Чем?

ПАНТЕН. Тем же, чем и вы. Мне всё ясно, как божий день.

ГРЕЙ. Что вам ясно?

ПАНТЕН. Лучший способ провезти контрабандную материю! Ведь, всякий может иметь такие паруса, какие хочет, правда? У вас гениальная голова, Грей! Ха-ха-ха!!!

ГРЕЙ. Бедный Пантен! Ваша догадка остроумна, но лишена всякой основы. Сейчас, когда в сердце моём больше счастья, чем у слона при виде булочки, я попытаюсь настроить вас в унисон со своими мыслями.

Скоро вы увидите девушку, которая не может, не должна иначе выйти замуж, как только таким способом, который я развиваю на ваших глазах. Я прихожу к той, которая ждёт меня, и не хочу ни кого другого, кроме неё, может быть, именно потому, что благодаря ей я понял одну нехитрую истину. Она в том, чтобы делать так называемые чудеса своими руками.

Когда для человека главное – получить дражайший пятак, легко дать этот пятак, но когда душа таит зерно пламенного растения – надежды на чудо, то сделай ему это чудо, если ты в состоянии.

Новая душа будет у него и новая у тебя. Когда начальник тюрьмы сам выпустит заключённого, когда миллиардер подарит поэту виллу, а жокей придержит лошадь ради другого коня, которому не везёт – тогда все поймут, как это невыразимо чудесно! Но есть не меньшие чудеса: улыбка, веселье, прощенье, просто доброе слово. Владеть этим – значит владеть всем. Что до меня, то наше начало – моё и Ассоль – останется нам навсегда в алом отблеске парусов, созданных глубиной сердца, знающего, что такое любовь. Поняли вы меня?