Маша Трауб - Плюс один стул Страница 6

И Елена Ивановна, родившая Ксюшу «для себя», от глубоко женатого мужчины, у которого были другие дети и другая жизнь, по стеночке пробиралась на кухню пить капли.

Сколько раз она хотела позвонить Ксюшиному отцу и сказать: «Это я. А твоя дочь сказала «мама», пошла в первый класс, окончила школу, поступила в институт, и вот теперь… выходит замуж». Но так ни разу и не позвонила. Не позвонит и сейчас. Не хватит смелости, нормального бабского хамства, инстинкта самки, которая за своего детеныша разорвет в клочья. Елена Ивановна знала, что у нее «кишка тонка», как говорила о ней сестра, Любка. Но и та не позвонит. Только грозиться будет. А ведь можно позвонить и сказать, что ничего не надо, просто поставить в известность. Хотя что значит – ничего не надо? Надо. Всю жизнь было надо. И денег, и поддержки, и отца для дочери. Елена Ивановна кляла себя за бесхребетность, за порядочность, которая никому – ни ей, ни Ксюше – не принесла счастья. И дочь наверняка боится повторить ее судьбу, поэтому и бежит замуж так, что пятки сверкают. Чтобы было все как у людей. Дай бог, чтобы Петя оказался другим, хотя Люба твердит, что все они одинаковые. И Петя тоже. Поживет с годик и налево пойдет. Как пить дать. Любе Петя совсем не понравился. Мальчик это чувствует наверняка. Лишь бы только все шло хорошо…

Елена Ивановна посмотрела на часы – шесть. От капель никакого толку. Уж лучше сырники пожарить. Или кашу сварить? Геркулеса много, срок годности скоро истечет. Надо использовать. Она налила молоко в кастрюльку и вернулась к собственным мыслям.

Ксюша пошла не в нее. Несмотря на юный возраст и внешность испуганного ребенка, она отлично знала, чего хочет и как этого добиться. Елена Ивановна даже восхищалась собственной дочерью, у которой не было отбоя от женихов и которых та отметала решительно и без всякого сожаления. Петю выбрала Ксюша, а не он – ее, в этом не было никаких сомнений, и поставила мать перед фактом. Дочь знала, что выйдет замуж за Петю, когда тот даже не подозревал об этом. Ксюша отвечала на вопросы скупо, отчего Елена Ивановна переживала еще больше. По неким намекам Елена Ивановна догадалась, что у Пети семья тоже «неполная», и даже капли не помогли ей уснуть в тот вечер.

Перед глазами то и дело мелькали незнакомые мужчины и женщины, которые вот-вот должны были стать ее родственниками. Елена Ивановна уже с утра вынуждена была принять таблетку от головной боли. Спрашивать что-либо у Ксюши было бесполезно – дочь твердила, что все будет хорошо, что все нормально и мама должна успокоиться. Что с родственниками можно познакомиться для приличия и никто не заставляет с ними общаться или дружить. Что у них с Петей своя собственная семья и они сами разберутся. И жить они будут там, где захотят. Да, у Пети есть собственная квартира, но ей, Ксюше, удобнее пока жить дома. А там разберутся. Это слово – «разберемся», которое Ксюша повторяла как заведенная в ответ на все вопросы, – лишало Елену Ивановну всякой воли. Она покорно соглашалась.

И вот сегодня они подали заявление в загс, отчего у Елены Ивановны еще с утра холодели руки и скакало давление. Как назло из Клина опять приехала Люба – старшая сестра, которую Елена Ивановна тоже побаивалась еще с детства и никогда ей не перечила. Ведь только неделю назад уехала и договорились встретиться только на Новый год. И вот, пожалуйста, опять заявилась.

Тетя Люба приезжала без предупреждения, устраивалась на диване в гостиной, которую называла «залой», и жила столько, сколько хотела. И Елена Ивановна страдала, варила борщ, смущенно выбирала на полке в магазине вино – тетя Люба любила выпить вечерком – и выдавала гостье чистое полотенце и белье, не решаясь спросить, зачем та снова приехала в Москву и надолго ли задержится.

– Ну наконец-то! – Тетя Люба скинула сапоги в прихожей и тут же пошла в туалет, откуда продолжала говорить. Елена Ивановна вынуждена была стоять под дверью, слушая звук льющейся мочи и рассуждения сестры и проклиная себя за то, что позвонила и сообщила радостную новость – Ксюша с Петей подали заявление.

– Загс – это хорошо, правильно, – говорила тетя Люба, нажав на слив, – живете-то все равно в бесовщине. Вот в чем все дело. Но венчаться надо. Пока детей нет. Чтобы дети не во грехе родились. А у меня новый батюшка. Отец Василий зовут. К нему очередь меньше. Устала я стоять к отцу Владимиру. Пока отстою, так уже забываю, что сказать хотела. А Василий этот молодой, новенький, но хороший, внимательный. Так что я теперь то к отцу Владимиру, то к отцу Василию хожу. Я же чего приехать хотела? К Матронушке съездить и сразу назад. А у вас тут вон какие новости! Ты как позвонила, так я сразу и собралась. Оставь вас на неделю, и вы тут притон устроите! Не делай такие глаза, я шучу.

Тетя Люба стала ходить в церковь два года назад и обрела смысл жизни. Вот теперь она из туалета рассказывала, как преподнесла отцу Василию две банки малинового варенья, чем была очень горда.

– Я ж не знаю, как это делается! – Тетя Люба вышла наконец из туалета и протопала на кухню, где тут же открыла холодильник в поисках еды. Елена Ивановна в последние дни сидела на кефире и гречке без соли, она вообще к еде была равнодушна по причине многолетней диеты, поэтому сестра, презрительно понюхав гречку, вытащила из собственной сумки краковскую колбасу, хлеб, малосольные огурцы и принялась сооружать бутерброд. От запаха Елену Ивановну затошнило и захотелось есть. И выпить. Водки.

– Тебе не предлагаю, – хмыкнула Люба и смачно откусила кусок.

Елена Ивановна притулилась на табуретке и скорбно сложила руки на коленях, думая о своем кефире на ночь.

– А мужика вы чем кормите? – осведомилась тетя Люба. – Его ж кормить надо! Он же для вас сейчас как бык-производитель! Если его не кормить, что он сделает-то? Силенок не хватит. А еще говорят, если мужик худой, то у него и эта, как его, сперма плохая, неподвижная. Детей заделать не сможет. Скажи Ксюхе, пусть мяса побольше в него впихивает, да пожирнее. Тогда и ребенок хилым не будет. Ладно, кому я это рассказываю? Сама на рынок схожу, куплю все, что надо. А ты, Лена, со мной поедешь к Матронушке. Обязательно. Даже не спорь. Попросишь за Ксюху.

– Ну что ты такое говоришь? Какое мясо? Какой ребенок? – ахнула Елена Ивановна, в очередной раз поражаясь дремучести сестры.

Они с Любой хоть и были родными по крови, но совсем чужими. И даже внешне не похожи. Елена Ивановна из-за сознательного аскетизма, отказа от еды и других радостей жизни, была сухой, строгой, нервной и очень нравственной. Себя она называла консервативной. Люба же, несмотря на воцерковленность, грешила, нарушала, каялась, молилась, снова грешила, но не могла себя ограничивать. Она влюблялась в батюшку, но уже через месяц «уходила» к другому, разочаровавшись в «бывшем». Убедив себя в том, что пост она выдержит непременно, Люба отрезала кусок колбасы, после чего страстно каялась и немедленно успокаивалась, не испытывая никаких мук совести.

– Продавщица в магазине попалась хамка, – продолжала рассказывать Люба, откусывая от бутерброда. – Да еще еле двигалась. Так я на нее наорала. Потом говорю про себя: «Прости, Господи, не надо было кричать, поддалась бесовщине». Вот встала с утра и думаю: «Ну пятьдесят лет, ну и что? Даже климакса еще нет». И попросила: «Дай, Господи, мне личного счастья», а потом каялась, что не то попросила. Бесовщине поддалась. Нельзя же такое просить! А с другой стороны – я же женщина. И Матронушка меня поймет. Хочется ведь! Вот попрошу и буду ждать. Говорят, очень действует. А ты Ксюху к мощам отведи, за ребеночка пусть попросит. А то сейчас девки молодые вообще родить не могут. Как проклятие на них. У нас в церкви знаешь сколько таких? Вот я удивляюсь. Мы и аборты делали, и мужики нас не жалели, драли как коз сидоровых, и ничего. Бегаем. А эти – малахольные. Послушаешь, так только молиться остается – то у них несовместимость с мужем, то кисты какие-то. Мы в наше время про кисты и не слышали. То они прижигают себе что-то, то готовятся к беременности. Вот это как, ты мне объясни. Как готовиться-то? Раньше такого не было – какие там анализы? Успевай только на чистку бегать. Ох, а Ксюха-то тоже беременная или так, вроде как по любви?

Ответов на свои вопросы Люба не ждала. Да и Елена Ивановна не смогла бы ей ответить. Единственное, что хоть как-то сближало сестер, – это желание личного женского счастья. Люба считала, что Елене больше повезло в жизни – Ксюху родила. А у нее – никого. Ни мужа, ни детей. А все потому, что не хотела, как у всех, а хотела по-настоящему. И только теперь, в пятьдесят, поняла, что надо было через церковь идти, через венчание. И рожать детей столько, сколько Бог посылал. А то, получается, всю жизнь в бесовщине прожила. Вот теперь грехи отмолит и, может, и счастье ей будет. Ведь так хочется! В их хоре поет один мужчина, тенор, очень приятный. Женатый, но с женой не живет давно. Может, у них что и получится.