Алексей Тарновицкий - Убью кого хочу Страница 6

Во-вторых, подселившись в наши роскошные палаты, дальновидная собаченция обеспечила себе еще и бесплатное медицинское обслуживание. Дело в том, что моя мама ветеринар по профессии. То есть начинала-то мама учиться в медицинском. Хотела быть знаменитым хирургом, как ее мама, моя бабушка. Чтобы уж сразу закончить с этой темой: бабушкиным мужем, то есть маминым отцом и моим дедом был один из заместителей какого-то наркома – не то Серго Орджоникидзе, не то еще кого-то. Деда звали Борис Романов, и он руководил строительством боевых кораблей для Советской республики. Собственно, его высоким статусом и объясняется наша квартира на Крюковом канале. Как говорит мама, так получилось. Не будь этого, нас бы уже давно уплотнили.

Мама родилась в 34-м, а в 39-м деда забрали. Бабушку не тронули: она уже тогда была важным хирургом в Военно-медицинской академии. А может, не из-за этого. Может, просто руки не дошли: началась война, и органам стало не до жен бывших замнаркомов. Во время войны бабушка заведовала военно-полевым госпиталем, а маму таскала с собой по всем фронтам. И мама тоже решила стать хирургом, поступила в институт и даже отучилась один курс. Но в 53-м дошла очередь и до бабушки: ее тоже арестовали. И хотя бабушка провела в заключении совсем немного времени, этого хватило. На Крюков-то канал она вернулась, а вот восстановиться на работе не успела: инфаркт. Это у нас по женской линии – слабое сердце. Мама вот тоже страдает; наверно, и я буду, когда время придет. В общем, мама похоронила бабушку и ушла из института. Перевелась на ветеринарную специальность. Потому что, как она говорит, лечить животных и правильней, и безопасней, чем людей.

По-видимому, это-то и учуяла наша умная Бимуля. Мама говорит, что от ветеринаров, а значит, и от их жилья, всегда пахнет благодарностью вылеченных животных. У ветеринаров очень достойные и терпеливые пациенты – не то что у человеческих врачей. Те, кто лечит людей, пахнут, наверно, совсем иначе. Пахнут злобой, претензиями, клеветой. Видимо, это и убило мою бабушку – это, а вовсе не инфаркт. Наверно, она просто задохнулась от нестерпимой вони, которой накопилось вокруг нее ужасно много: ведь за два десятилетия хирургической практики бабушка спасла огромное количество двуногих неблагодарных.

Жаль, что я не успела познакомиться ни с нею, ни с дедом. Катьке в этом отношении сказочно повезло: она-то живет в одной квартире с дедом и обеими бабушками. И, хотя нельзя не отметить некоторые связанные с этим неудобства, еще неизвестно, что бы я предпочла: наши царские палаты без деда и бабушек или Катькину «хрущобу» с ними.

Так или иначе, Бимуля точно знала, у чьей двери она садится. Жили мы душа в душу, как три близкие подружки. Днем рождения Бимы было официально назначено 17-е декабря, дата ее пришествия в нашу жизнь. В честь этого праздника мама готовила вкусное баранье рагу с косточками, мы честно съедали его на троих и укладывались на диван в гостиной. За окнами бессильно чернел декабрь, уютно журчали батареи, бухтел телевизор, и всем нам троим хотелось плакать от невыразимой сладости бытия.

– Ну? Кто сказал, что без кобелей в этой жизни не обойтись? – говорила в такие моменты мама, ласково почесывая Биму за ухом.

Сучка благоразумно не вступала в спор на эту скользкую тему – лишь слегка приоткрывала лукавый глаз и бурчала в ответ что-то невразумительное. Первые два-три года мы порядком намучились с ее любовными похождениями. Перед наступлением течки эта зараза вела себя тише воды ниже травы, всеми способами демонстрируя послушание и умеренность. На прогулках даже самая наглая кошка не могла побудить ее отойти хотя бы на шаг от хозяйской ноги. Усыпив таким образом нашу бдительность, Бима внезапно исчезала, незаметно и бесшумно, словно растворяясь в пьянящем весеннем воздухе. Вот только что была здесь, у ноги. Только что стояла рядышком и безразлично зевала: мол, когда уже домой? И вдруг – нет, испарилась.

Поиски ни к чему не приводили. Гулена возвращалась лишь через несколько дней, похудевшая и довольная. Мы узнавали об этом по деликатному лаю у входной двери: до звонка Бима не доставала.

– Ну что? – спрашивала мама, открывая дверь. – Когда роды принимать будем?

К счастью, по линии маминой работы мы всегда как-то ухитрялись пристроить щенков.

– Чего вы ее не стерилизуете, Изабелла Борисовна? – недоумевала Катька. – Вы же по этому делу специалист. Чик-чирик – и никаких проблем!

– Ах, Катя, Катюша, как можно? – вздыхала мама. – Она ведь женщина, наша с Сашенькой подружка. А это ваше «чик-чирик» превратит ее в мягкую игрушку. Нужна нам мягкая игрушка, Саша?

Нет, мы определенно предпочитали подружку. Тем более что со временем любовный зуд нашей собаченции поутих, и вопрос отпал сам собой. Другое дело, что, войдя в пору зрелости, Бимуля вообразила себя умудренной жизнью матроной, которая вправе вмешиваться во все на свете. Иногда это забавляло, иногда поднимало настроение, но иногда определенно мешало. Вот и в тот момент, когда я, вернувшись из кровавой квартиры, судорожно закидывала в ванную измазанные глиной туфли и плащ, мне было совсем не до собачьих капризов.

– Мамуля, я приму душ! – крикнула я в сторону маминой комнаты, задвинула защелку, включила воду и без сил опустилась на край ванны.

Сквозь шум льющейся воды я слышала, как звонил телефон: наверно, снова Катька. Подруга беспокоилась, и ее можно было понять. Но теперь, когда я наконец-то осталась наедине с собой, вдали от полуголых жлобов, рентгеновских теток, брезгливых пассажиров и сумасшедших бабок с кошелками, никакая сила не могла заставить меня отодвинуть защелку. Пусть он весь хоть провалится, этот чертов враждебный мир… за исключением мамы, Бимули, Лоськи и Крюкова канала.

Отчистив туфли и замочив в тазике плащ, я встала под горячий душ и долго стояла так, в тщетной надежде смыть с себя не только липкую глину, но и холод, и страх, и самую память о сегодняшнем дне. Честное слово, я не выходила бы из ванной до самого утра, если бы мама не забеспокоилась и не постучала в дверь.

– Сашенька, у тебя все в порядке? Катя снова звонила…

– Да, мама, я уже выхожу…

Когда я вышла из ванной в халате и в обмотанном вокруг головы полотенце, Бимка все еще возлежала на своем главном наблюдательном пункте – в прихожей у комода. Оттуда лучше всего просматриваются наиболее важные стратегические объекты: входная дверь, кухня и коридор. Увидев меня, собаченция даже не подумала сдвинуться с места, компенсировав свою вопиющую лень преданным взором и частым постукиванием хвоста. Для понимающих собачью морзянку это означало: «Я по-прежнему беззаветно люблю тебя, невзирая на то, что ты предательски намочила волосы и теперь будешь сушить их как минимум час вместо того, чтобы немедленно отправиться со мной гулять. И, кстати, ты обещала рассказать, что такое с тобой стряслось, пока ты гуляла там без меня».

– Расскажу, расскажу… – по дороге в кухню я потрепала Бимулю по гладкому лбу. – Потерпи еще немного, вот сделаю пару звонков, и пойдем.

– Сашенька, поешь что-нибудь, – сказала мама из своей комнаты. – Я там сварила сосиски. У тебя все в порядке?

– В лучшем виде, мамуля. Замерзла немножко. Вроде бы май, а еще холодно. Ты как?

– Да ничего. Давление играет. Весна…

– Прими таблетку! – напомнила я, набирая Катькин номер.

– Приняла. Уже лучше. Ты там поешь, ладно?

Катька схватила трубку на втором звонке. Наверно, так и сидела возле телефона, охраняла его от своих многочисленных родных, чтобы не заняли.

– Алло, Катюня?

– Ты где, вообще, была?! – возмущенно заорала она, едва заслышав мой голос. – Я тут с ума схожу… Где тебя черти носили?

– Ой, Катька, не спрашивай, такая обсдача, хоть плачь, – быстро затараторила я, перехватывая инициативу. – Такая обсдача, такая обсдача…

– Да что ты заладила со своей обсдачей? Говори толком. Мы ведь договаривались…

– Ну да, – с готовностью подтвердила я. – Договаривались. Я и выехала где-то в десять, как штык. Раньше-то зачем? Раньше-то вообще час пик. Народу – толпы… Ну, ты знаешь, не мне тебе рассказывать. Вот я и выехала. В десять, как штык. Ну, может, не в десять, а в одиннадцать. Да, в одиннадцать. Но как штык.

Бывают такие ситуации, когда ты кругом виновата, но объяснить ничего не можешь. Объяснить ничего не можешь, а тебя при этом требуют к ответу. Причем, требует подруга, которую никак нельзя просто послать куда подальше. Что тут делать? Тут главное – успокоить. А как успокоить? А очень просто: повязать по рукам и ногам, обездвижить, утопить собеседницу в многословных детальных описаниях – желательно, никак не относящихся к делу. Эту линию обороны я и выбрала для предстоящего разговора.

– Какой штык, Саня?! – растерянно проговорила Катька уже на полтона ниже. – Какой штык? Какой пик? Что ты вообще несешь? Ты вообще, здорова?

– Вот именно! – подхватила я, для пущей невнятности засовывая в рот сосиску. – Я уже и не знаю, Катюнь. Такая обсдача, такая обсдача. Метро это чертово еще куда ни шло. А вот автобусы – это вообще гробы на колесах. Ну, ты знаешь, ты часто ездишь, не мне тебе рассказывать. Но я-то вообще почти не езжу, ты же знаешь, я не умею. С этой толпой – там же уметь надо, в ногу. В смысле – ходить в ногу. Там если в ногу не попадешь, то поди пройди. Такая обсдача, такая обсдача…