Владимир Шаров - Старая девочка Страница 6

Тася даже не поощряла, прямо сводила их, и Вера, занятая писанием книги о Ленине, страшилась, что сейчас, когда Берга нет рядом, они с Эсамовым так просто разойтись не смогут. Тут получалось, что настоящий должник – она, она должна и Тасе, которая из-за нее не может хорошо жить с Эсамовым, и самому Эсамову, которого столько лет сманивала. Она всё это видела, всего этого боялась и молила Бога, чтобы Он помог, чтобы перед Бергом она осталась чиста.

С Бергом Вера знакомилась трижды. Первый раз их пути пересеклись как бы предварительно. Вера была дружна со старшим братом Берга Львом, и однажды, прогуливаясь по бульвару, они на Сретенке зашли в общежитие к Иосифу. Она уже про него слышала, знала, что он окончил университет в Швеции, в Мальме, и сейчас работает в каком-то нефтяном тресте. Братья тогда целый час говорили о каких-то рабочих делах, с Верой же Иосиф не сказал и двух слов. Единственное, что осталось у нее в памяти, это что у Иосифа густые и на вид очень жесткие волосы, да и это она заметила лишь потому, что старший брат уже начал лысеть.

Второй раз они повстречались на педагогических курсах при Комиссариате просвещения, где Вера начала учиться вскоре после развода с Корневским, тогдашним своим мужем. Те шесть месяцев, что Вера провела на курсах, она до конца дней вспоминала с нежностью. Люди, которые их возглавляли, мечтали, что всё в воспитании теперь будет по-новому. Ясно было: чтобы вырастить людей, которые будут жить при коммунизме, образование должно строиться по-другому, поэтому любые идеи принимались на ура. Субординации не было, кто бы что ни предложил – сразу и всеми обсуждалось, когда же идея оказывалась стоящая, директор писал записку в Комиссариат просвещения, и им в качестве экспериментальной базы выделяли класс или даже школу.

За учебный год они подготовили кучу интересного, в частности, первые в стране стали устраивать суды над литературными персонажами. Назначались прокуроры, адвокаты, свидетели обвинения и защиты, кто кем хотел быть, записывался сам; судья открывал процесс, венцом которого, как и должно, становился вынесенный народом приговор. Они тогда беспрерывно, всю зиму судили Онегина, Обломова и Раскольникова, Анну Каренину и Катерину из “Грозы” и на себе убедились, что иначе со схоластикой не справиться, не сделать школу похожей на жизнь.

И все-таки, по их собственной терминологии, это было техническое усовершенствование, с еще большим воодушевлением они обсуждали проекты, которые пока внедрить в жизнь не удавалось, но что за ними будущее – несомненно. Один из таких проектов предложила и пламенно защищала Вера. В детстве она очень увлекалась птицами, отец когда-то держал дома канареек, сначала она добилась, чтобы летом он освободил их, выпустил на волю, а потом так без их трелей заскучала, что он снова поехал на Птичий рынок, привез пару хохлатых попугайчиков и пару тех же канареек.

Прочитав в гимназии кучу книг о птицах, об их происхождении, эволюции, одно время даже думая заняться орнитологией, она теперь, штудируя педологию, вдруг сообразила, что немало птиц вовсе не занимаются воспитанием потомства, кукушки, например, да и не только они. А это могло означать одно: необходимые навыки уже заложены в птичьих генах, либо мать воспитывает птенца, еще когда вынашивает яйцо. Это преамбула, а дальше Вера переходила на человеческий род, доказывала, что пребывание ребенка в утробе матери, первые девять месяцев его жизни – главные, и от того, какие уроки он тогда усвоит, зависит его будущее.

Она говорила, что это время теснейшего общения между матерью и ребенком, время, когда это общение идет целый день, и ночью, когда ребенок в ней спит, тоже. Ничто другое не мешает, нет противоречивого влияния родни, сверстников, наконец, социального класса и эпохи, ребенок слушается не улицы, не книг и газет, лишь ее одну, значит, не пропустит ничего важного. Вера утверждала, что доверие, контакт между учителем и учеником настолько полные, что за те девять месяцев, что плод находится в утробе матери, ребенок получает больше знаний, чем за всю последующую жизнь.

Как же конкретно идет обучение, говорила Вера? Вот, например, мать съела вкусное, нужное для ее организма, и сразу по телу – флюиды радости и ликования; ребенок, сопоставив их с пищей, всё тут же запомнил; посмотрела будущая мать на красивый цветок или обрадовалась подарку, доброму слову, сказанному мужем, а то книге, хорошей музыке – снова по телу флюиды, и ребенок, точно как она, обрадовался цветку или музыке. Теперь, когда со всем этим он встретится в самостоятельной жизни, то вслед за матерью, даже не умея читать, придет от книги в восторг.

Дальше Вера сказала, что если ее идея верна, можно радикально, на десятки лет сократить время построения коммунизма в России. Буквально за считаные годы воспитать истинно коммунистического человека, который будет это общество строить, в этом обществе работать, жить. Известно, как трудно расстаться с себялюбием и эгоизмом. Первые четыре года революции показали, как упорен человек во зле. Ведь нэп – коренное поражение революции: коммунизм, основа его – что человек хороший, при первой возможности он выберет добро, на другое даже не взглянет, нэп же доказывает, что человек по природе зол, и пускай просто будет меньшее из них, и то ладно, и то хорошо.

К счастью, нэп – не навсегда, дело еще можно поправить, а чтобы облегчить переход из старого мира в новый, надо сделать так, чтобы каждый шаг на этом пути наполнял человека чисто физическим ликованием. То есть тягу к коммунизму можно воспитать в человеке всё равно как павловский условный рефлекс, и он, еще ничего не понимая, не отдавая себе ни в чем отчета, семимильными шагами побежит в будущее.

Многое, говорила Вера, мы можем уже сегодня. Пока общество еще не богато, надо дать коммунизм хотя бы будущим матерям. Едва в женщине зародится новая жизнь, ее следует изъять из привычного окружения, целиком и полностью поместить в Коммунизм. Беременную надо не только хорошо кормить, удовлетворять каждое желание, жизнь ее все девять месяцев должна быть полна, насыщенна. Она должна работать, путешествовать, читать книги и участвовать в интересных дискуссиях, ни один день не может пропасть впустую; но раз в неделю беременную необходимо возвращать в прошлую жизнь, где ей опять будет невыносимо, где всё мерзко, грязно, грубо, голодно и холодно. Тогда ребенку не надо будет ничего доказывать: едва появившись на свет, он скажет, что лучше погибнет, чем согласится жить не при коммунизме.

Таким образом, считала Вера, уже через тридцать лет большинство граждан Советской России будут природными коммунистическими людьми, не понадобится никакой пропаганды, просто, когда вокруг коммунизм, тебе хорошо, а когда его нет, наоборот, плохо, и ты пойдешь на всё, только бы снова было хорошо.

Они тогда долго спорили, в конце же концов сошлись, что этот путь и вправду самый верный, после чего письмо с расчетами послали в ЦК. Было это уже накануне экзаменов, и Вера, уехав в Башкирию, не узнала, что им ответили.

Яркий проект был предложен и Осей Бергом. Он утверждал, что все беды человека от того, что Бог объяснил ему, что он личность, тем самым способен и должен разговаривать с Ним один на один. Побуждения были хорошие, но в итоге не получилось ничего, кроме себялюбия и эгоизма. На самом деле человек никакая не личность, а полностью взаимозависимое сообщество, подобное стране, народу, партии. Когда-то, объяснял им Ося, первоначальных наипростейших живых существ стало не земле слишком много, пищи на всех недоставало, и они, чтобы выжить, не сгинуть, начали друг с другом соединяться.

Одни умели быстро бегать, другие летать или дышать под водой, а может, на зиму, когда пищи мало, впадать в спячку, были и такие, кто, как революционеры, ради счастья собратьев готовы были отдать свою жизнь. У человека, например, эти клетки-герои, бесстрашно бросающиеся на любую инфекцию, живут в крови. И вот, говорил Ося, человеку надо денно и нощно объяснять, что он – природный замечательно организованный коллектив, в котором каждая часть готова ради другой пожертвовать жизнью. На этом и надо строить пропаганду, когда же человек поймет, что всё, что в нем есть не коллективного, обречено, одному коллективу суждена долгая, счастливая жизнь, он и к себе подобным станет относиться как к равным. Как к тем, кто, как и он, только часть, а не целое.

Иногда, правда, нечасто, на курсы приходила жена Оси Лена. Она работала стенографисткой у Сталина, была очень занята, тем не менее время от времени ей удавалось выкроить вечер, и они после занятий шли куда-нибудь вместе: или к их друзьям, или к Вере домой. Вера рано заметила, что нравится Бергу, но никак его не поощряла, боялась обидеть Лену, с которой сразу близко сошлась.

Однажды, когда Вера поила у себя Бергов чаем, мать – она сидела с ними в гостиной – спросила Осю, как он считает, почему именно от евреев, от такого небольшого, жившего на крошечном пятачке народа, пошли и христианство, и мусульманство, и их собственный иудаизм. Иосиф ответил, что сам он об этом никогда не думал, но дед его, раввин, однажды говорил, что четыре тысячи лет назад евреи, получив знание о Боге, хотели уйти куда-нибудь в сторону, в какую-нибудь отовсюду закрытую горную долину, где бы никто не мог отнять у них Бога, помешать веровать в Него и Ему поклоняться. Это так же, как у сектантов, или, например, монахов, пояснил Иосиф. Господь понимал силу этого искушения, но Его планы насчет евреев были другие. Из-за этого Он и связал Завет с Землей обетованной.