Алона Китта - Затянувшийся вернисаж. Роман из последней четверти 20 века Страница 6

На улице меня обступили одинаковые серые девятиэтажки, и я даже не могла сообразить, в какой стороне трамвайная остановка. Шел мелкий, как крупа, снег, свет фонарей казался тусклым. Иногда откуда-то из-за угла врывался пронизывающий ветер, продувая до костей и засыпая лицо снегом.

Так куда же идти? Ситуация почти сказочная: налево пойдешь – пропадешь, направо и прямо – то же самое.

Голова кружилась немилосердно. Я сделала несколько шагов по обледенелым ступенькам и рухнула в снег. Поднявшись и немного пройдя наугад, я упала опять. Положение мой становилось отчаянным: я не знала, как дойти до спасительного трамвая, да и идти не могла. Ругала себя и обливаясь слезами, я нахлобучила отлетевшую было при падении шапку и стряхнула снег с многострадального пальто.

– Пойду вперед, – решила я. – Кажется, проспект в той стороне. А там спрошу у кого-нибудь…

Из подъезда вышла темная фигура. Я обернулась чтобы спросить дорогу у этого неизвестного, и узнала черненького мальчика. Вся муть снова поднялась со дна моей души, все похороненные страхи и образы вызвали тоску – долго же я буду вспоминать «прелести» этой вечеринки! Я шарахнулась в сторону – кто знает, что на уме у этого типа, но этот тип подкатился по тротуару, покрытому корочкой льда и чуть припорошенному снежком, и спросил как ни в чем не бывало:

– Что это ты убежала, как ошпаренная?

– Разве? Мне показалось, я ушла незаметно, по-английски.

– В таком случае, мадмуазель, Ваш английский с каким-то нижегородским акцентом. Ты так толкнула бедного Женю, что полка сорвалась со стены и стукнула его по голове.

Я буркнула: «По делом!» И покосилась на неожиданного собеседника. В тусклом свете фонаря его лицо казалось нагловатым, улыбка самодовольной.

– Зачем он здесь? – подумала я.

Единственным моим желанием было добраться до дома и никого никогда не видеть из Аськиной хваленой компании.

– Ах, Вам не понравилось, что я ушла? Но Вы же не были в восторге и тогда, когда я пришла, – вслух сказала я.

– А почему я должен был быть в восторге от Вашего прихода? Согласитесь, мадмуазель, Вы не кинозвезда и не королева красоты. Да и пить Вы, к сожалению, не умеете.

Как я ненавидела его в эту минуту! Такой нарядный, чистенький, благополучный, умеет красиво говорить и петь под гитару, не растеряется в любом обществе. Наверняка, студент. Наверняка, родители пристроили в институт, а теперь и не пыльную работенку подыскали для своего дитяти, только учись, зайчик, только получи долгожданный диплом. Этакая закормленная рожа, даже не имея в виду деликатесы (пойди найди у нас в сельмаге те же труфеля или тот же растворимый кофе – днем, как говорится с огнем), хотя и без деликатесов жить невесело, а закормили премьерами, стихами, вернисажами.

Ах, ах, балет, ах, у Штополова что-то вчера голос не звучал, ах, пойдем на Копеляна. Кандинский, Малевич, Пикассо, Окуджава, Вознесенский, Фрейндлих с Владимировым, Товстоногов, Сальваторе Адамо, на чьи концерты билеты с рук стоили 50 руб. – все это было с детства этому типу.

Побегали бы Вы, месье, в школу за 3 км. через лес, поокучивали бы картошку да повозили бы навоз на огород… А то «пить не умеете!». Я потому и не умею, что не приходилось раньше, а кто бы меня получил-то этому, если в деревне строго было на счет того, что мужики пьют водку, женщины – красненькое, да и то стопку – другую, а уж что касается девиц незамужних, так им и нюхать спиртное не давали, а здесь храбрые какие все, взрослые – бокал, другой, третий. Коктейль этот, черт бы его побрал…

Но а после коктейля, стишков почитать, Гумилева там или Мандельштама, а на десерт и девушку облапить, особенно если новенькая, свеженькая.

«Она была робка и молчалива,

И, Ваша честь, от Вас не утаю

Вы несомненно сделали счастливой

Ее саму и всю ее семью»3

Да только спасибо, не надо мне такого счастья. Кто бы говорил…

Правду говорят, что у трезвого на уме, у пьяного на языке – весь свой монолог я произнесла вслух прямо в лицо этому типу, у которого постепенно теряло наглое выражение.

– Да ладно, пойдем, я тебя провожу, – сказал он вполне мирно – тебе куда? На Загородный? Ну ты даешь, это же почти через весь город…

Мы медленно дошли до проспекта, ярко расцвеченного огнями. Разыгралась метель, ветер здесь продувал сильнее, а трамвая все не было. Одиноко качалась на ветру жестяная табличка, обозначающая остановку, поскрипывая и постукивая.

– Возьмем такси? – предложил тип, когда наше ожидание желанного трамвая подзатянулось, – У меня есть деньги.

И не дожидаясь моего ответа, пошел ловить машину на середину улицы.

Вскоре мы уже сидели в теплом салоне на заднем сидении. Дрожащим голосом я назвала адрес, автомобиль тронулся и понесся по ночному городу. Замелькали, заплясали огоньки – окна домов, уличные фонари, витрины, фары машин, освещенные салоны встречных трамваев и троллейбусов. Мерно постукивал счетчик, убаюкивала приятная мелодия Франсиса Лея, и я не заметила, как крепко заснула.

Глава 4

Проснулась я в комнате на теткиной постели. Было темно и тихо. Я зажгла настольную лампу и взглянула на часы: 5:30 утра. Тетя Дуся должна была вернуться из поездки только днем. Страшно болела и кружилась голова, я чувствовала непривычную сухость во рту и ломоту во всем теле.

– Это и есть похмелье? Неужели после такого кому-то еще захочется выпить? – задала я себе вопросы: даже мысль о спиртном вызывала у меня тошноту. Умыться что ли, да чаю крепкого попить… Я медленно встала с постели, накинула теткин халат и… остановилась, как вкопанная. На моей раскладушке уютно устроился черненький мальчик. Он не проснулся, когда я подошла поближе и стала вглядываться в его лицо. Оно было торжественно спокойным, темные брови сходились у переносицы, мягкая форма носа, розовые губы – мальчик как мальчик, ничего особенного. Только волосы не черные, а темно-каштановые.

Да, ну что он здесь делает! Я хотела его разбудить, уже протянула было руку, но отдернула. Ладно, пусть поспит, пока я умываюсь и привожу себя в порядок. Полное недоумение, я проследовала на коммунальную кухню.

– Посижу тут, пока чайник закипит.

Я удобно уселась на табуретки возле батареи, поджав под себя ноги. Нестерпимой казалась сама мысль о возвращении в комнату, где расположился этот тип: негодование Женькиными приставаниями я перенесла на черненького мальчика. Чайник все не закипал, в квартире царила тишина. В коридоре послышались шаги, и на кухню вошел заспанный тип. – Ты что так рано поднялась? Тебе плохо? – спросил он громким шепотом.

– А ты что делаешь у меня дома? – возмущенно прошипела я.

– Как что делаю? Сплю. А в данный момент следую в места общего пользования.

– Ну и следуй себе. Направо по коридору за углом.

– Спасибо, мадмуазель. Вы очень любезны.

Закипел чайник. Я вскочила с табурета и зашаталась. Тип подскочил ко мне.

– Иди-ка ты, ложись лучше. Я сам заварю.

– Заварка здесь, на полке.

– Найду, не беспокойся. Иди, горе мое.

Я уже начала задремывать, когда вернулся тип с подносом, на котором были чашки, сахар, ложечки и куски булки из хлебницы.

– Лежи, лежи, – сказал он, разгадав мое намерение подняться – Вы заслужили завтрак в постель, мадмуазель.

– Чем же это я заслужила?

– Тем, что предоставили приют бедному путнику.

Я засмеялась.

– Это ты то бедный? А кстати, почему ты не вернулся домой?

– Как я мог вернуться? Я отдал таксисту все деньги, даже пресловутого пятака на метро не осталось. А без денег и «метро закрыто» и «в такси не содют». Да потом… Слушай, а как тебя все-таки зовут?

– Лида.

– А меня Миша. Да потом ты так сладко дремала на моем плече в такси и никак не прореагировала, когда я вошел с тобой в квартиру.

– Ах, как трогательно! И ты не воспользовался ситуацией? – спросила я не без ехидства, на что Миша коротко и яростно ответил:

– Дура!!!

Он отвернулся, весь его облик выражал возмущение, но я не спешила с оправданиями. Красиво ты говоришь, приятель, но я не доверяю твоему благородному негодованию. Возникла неловкая пауза, которую все же первым нарушил он.

– Вы много о себе воображаете, мадмуазель, – сказал он, – велика радость ложиться в постель с таким пьяным щенком как ты.

– С пьяным щенком?

– Именно. Глядя на тебя вчера, я все время вспоминал поговорку: «Пить так пить», – сказал котенок, когда вели его топить.

Все ясно и не имело смысла и дальше затрагивать этот вопрос. Разговаривая, мы не прикоснулись к чаю, и я вдруг спохватилась:

– Миша, открой холодильник, там сыр, колбаска докторская, варенье. Тащи сюда. Миша обрадовался:

– Ну, мадмуазель, Вы не только предоставили мне кров, но и спасаете от голодной смерти.