Алексей Янкин - Путь домой идет через болото. Часть 3 Страница 6

Когда я вернулся к костру, Силантий по-прежнему был без сознания и лежал в том самом положении, в каком я оставил его. Немного перекусив из имевшегося скудного запаса, который решил максимально экономить, я сидел у костра, шурудя прутиком угольки, и размышлял. Самым верным будет остаться здесь на несколько дней, выжидая дальнейшего развития событий. Дай бог – раненый пойдет на поправку. Тогда, дождавшись, когда он сможет передвигаться, с чистым сердцем я смогу оставить его. Он знает эти места и не заблудится. Судя по всему до их поселка не так далеко. Сужу по тем словам, что слышал, когда группа шла еще в полном составе. Они говорили в том роде, что последнее препятствие перед домом, та злополучная низина. За ней лишь надо миновать некое Ежовое Урочище и вот он, милый дом. Всего лишь день пути налегке. Ну а коль помрёт, так хоть схороню по человечески. Подкинув в костер полешек потолще и укрыв Силантия нарубленными сосновыми ветками улегся спать сам.

148

Утром Силантий по-прежнему находился без сознания. Прислушавшись к ровному дыханию, решил что скорее всего он попросту спит. Спустился к реке напиться и умыться. Когда вернулся, раненый что-то мычал во сне, временами принимаясь стонать. Я прошелся вдоль берега. Нарвал букетик ромашек, а так же прихватил с десяток листьев лопуха, обламывая их вместе с толстенькими черешками. Вскипятил в котелке воду, бросил туда всю ромашку. Подержал немного на огне. Снял котелок, кинул туда же листья лопуха, оборвав предварительно черешки. Выждал пока вода не остынет до приемлемой температуры.

Тем временем разбинтовал раны одноглазого, смачивая теплой водой присохшие тряпицы и осторожно срывая их. Раны еще местами кровоточат, но уже начинают затягиваться и подсыхать, покрываясь корочкой запекшейся крови. Промыл их полученным отваром. Из свежих черешков лопуха выдавливаю капельки сока прямо на раны. Затем, прикладывая заваренные листья лопуха, вновь забинтовываю, подбирая более менее чистые места на тряпицах. К вечеру Силантий первый раз очнулся. Разговор давался ему тяжело, очевидно оказалось повреждено горло, хотя внешних признаков тому нет. Я стал его, как маленького ребенка кормить, размакивая в воде кусочки хлеба и один за другим просовывая сквозь иссохшие губы, пока он не замычал, давая понять, что сыт.

Затем Силантий вновь заснул, а я сидел у костра в надвигающихся сумерках и размышлял о всем произошедшем со мной за несколько последних дней.

Следующий день бродил невдалеке от нашего стана, стараясь представить себе, где нахожусь и высчитывая в каком направлении мой дом. Местность здесь более возвышена, испещрена невысокими холмами и распадками между ними, по некоторым из которых текут небольшие ручейки. Куда не посмотришь, заметны выходы скальных пород. Кое-где голыми каменистыми вершинами торчат утесы. Ручьи и бегущая рядом речка имеют вполне отчетливый перепад высот, благодаря чему течение довольно бурно и имеет скорее предгорный, нежели равнинный характер. Вода с шумом скачет по устланному галькой и булыжником ложу. Местами, выскочив на небольшую равнину, речушка разливается мелким озерцом, но лишь затем, что бы через сотню – другую шагов низвергнуться вниз крошечным водопадом либо устремиться по наклонному руслу бурливыми перекатами, пенясь над вылизанными за века камнями, обтекая боками валуны побольше, отскакивая прочь от скалистых берегов. Хрустальная вода холодна и приятна на вкус. Окружающая местность настолько отлична от той, к которой я привык, что нет никакого сомнения в том, что мы вышли за пределы одной из величайших равнин планеты, раскинувшейся болотами и таежными лесами на тысячи километров к востоку, и находимся уже в предверии горной страны. Кстати комаров заметно меньше, а мошка исчезла вовсе. Где-то на западе, в одном – двух днях пути, покажутся первые горные кряжи, являющие не только рубеж низменности, но и разграничивающие два великих континента, объединенных единым материком.

К вечеру возвращаюсь обратно. Силантию заметно лучше, он устроился поудобнее, подсунув под голову котомку. Костер горит небольшим ровным уютным огоньком. Когда раненый увидел меня, взгляд его смягчился.

– А-а. Ты, друг Никита… – он замялся. Я махнул рукой:

– Давай-ка перекусим. – после чего стал отрезать ножом небольшие кусочки солонины, отрывать ломтики хлеба и запихивать ему по очереди все это в рот. Видно было, что Силантию с трудом дается даже пережёвывание пищи. Лишь однажды я поймал взгляд раненого, мельком брошенный на нож в моей руке. Несколько небольших кусочку того и другого, не удержавшись, сунул в рот и себе. Заметив это, Силантий понимающе спросил:

– Что, мало припасу?

Я кивнул. Тогда он решительно, насколько это позволял его еле слышный голос, заявил:

– Хватит мне.

– Не дури, Силантий, тебе надо окрепнуть, а то обоим худо будет.

Но Силантий упрямо качнул в бок головой:

– Хватит, хватит… Сыт… Да и почти оклемался… Завтра, послезавтра стану на ноги… И пойдем помаленьку. – после каждой фразы он делал перерыв в несколько секунд, сбираясь с силами. А последнюю произнес полуутвердительно, полувопросительно, внимательно взглянув мне в глаза. Теперь я качнул головой и уклончиво ответил:

– Ну ни завтра, ни послезавтра ты, предположим, не встанешь. Дня три тебе как минимум надо полежать. А там и решим.

Силантий, соглашаясь, прикрыл глаз и утомленный разговором растянулся на хвойной подстилке. Через минуту он уже спал.

149

К утру Силантия стал бить озноб. Его раны посинели, а руки и ноги отекли. Покрытый крупными каплями пота лоб холоден. Несчастный метался из стороны в сторону, с кем-то споря в бреду. Что он говорил, разобрать невозможно. Речь быстра, отрывиста и невнятна. Я стал опасаться, что у него начинается заражение крови. Может даже гангрена. Вновь промыл отваром ромашки все раны. Растер в кашицу проваренные листья лопуха и нанес на больные места. Несмотря на то, что края ран покраснели и припухли, к счастью ни отмерших, ни загнивающих участков плоти заметно не было. Вновь замотал раны простиранными и высушенными тряпицами. Два дня Силантий не приходил в себя. На третий ему стало немного лучше. Он даже очнулся и я, почти насильно, покормил его. Мне показалось, что одноглазый не узнаёт меня. После еды он впал в какую то прострацию – смотрел не моргающим остекленевшим глазом в небо, на вопросы никак не реагировал. Я не мог понять – в сознании ли он или нет.

На следующий день Силантию опять полегчало. Он так и не пришел в себя, но сипловатое дыхание стало ровным, температура понизилась, а отеки на руках и ногах спали. Больной явно идет на поправку. К вечеру, вымотавшись за прошедшие несколько суток не столько из-за чрезмерных физических нагрузок, сколько от перенесенных волнений, я, наконец, уснул спокойно.

Глава 4

Я выспался в эту ночь замечательно, как, пожалуй, давно уже не высыпался. Несмотря на то, что Силантий по-прежнему находится в забытьи, его спокойное ровное дыхание не даёт повода для беспокойства. Намурлыкивая под нос выплывший из прежней моей жизни мотивчик, заварил чайку из мелких листочков лесной земляники, поджарил нанизанные на веточку три крохотных кусочка солонины вперемешку с пятью такими же крохотными кусочками хлеба и стал не без аппетита их поедать, стараясь, что бы они подольше задерживались во рту. Уже закончив трапезу, услышал в лесу, совсем рядом, слабый треск. Прислушался. В общем-то я даже не испугался, лишь отметил взглядом лежащее рядом копье. Через минуту к костру вышли несколько человек. Я остался сидеть как сидел, нарочито безразлично поправляя уголья в костерке.

150

Это были Архип, Федор, Дмитрий и еще две незнакомые мне бородатые личности, одетые совершенно так, как и первые трое. В общем-то чего либо подобного я и ожидал, поэтому спокойствие моё вполне искренне. Двое незнакомцев с любопытством, без всякого стеснения разглядывали меня, а Архип, окинув всю картину стана, прямиком подошел к лежащему без сознания Силантию. Он внимательно осмотрел перебинтованные раны товарища. Прислушался к его дыханию. Потрогал рукой повязки и, кажется, остался ими удовлетворен. Затем, успокоившись, сел против меня, рядом с телом Силантия. Остальные, наблюдая за действиями вожака, молча расселись вокруг. При этом ни кто будто и не обратил внимания ни на лежащее на земле рядом со мной копье, ни на воткнутый в толстую ветку тут же нож. Один из пришедших принялся вытаскивать из котомки продукты. Дмитрий, взяв котелок, отправился за водой. Все не торопясь перекусили вареной холодной олениной, ржаным черным хлебом и свежим сочным луком. Заметно, что люди изрядно устали и голодны. Я так же, как и прочие, получил свою порцию и съел её. Скудный паек, на котором я находился все последние дни, позволил мне вполне искренне насладиться вторым подряд завтраком. В переданной мне фляге оказался какой то молочный продукт, нечто вроде простокваши. Я, несмотря даже на то, что никогда не был особым ценителем молока, с огромным наслаждением сделал два – три глотка вкуснейшей, слегка тягучей жидкости.