Михаил Поляков - Грудинин Страница 6

Он рассмеялся вдруг над чем-то, и сам не понимая над чем, но чувствуя и зная, что гармоничен, к месту этот смех, и именно такой – громкий, жирный, грязный, противоположный его же совсем недавней серой каменной важности.

– Растрясём закусочку! – кричит кто-то рядом, увидев его смеющимся, и он, дёрнув над столом тяжёлыми, налитыми горячей кровью руками, вскакивает со стула и, смеясь тем же смехом, кидается в гущу танца.

Толкает кого-то в податливое ватное плечо, задевает другого – в белой рубахе, с влажными округлостями под мышками и держащего над головой чарку с водкой, и оказывается посреди движущейся, шевелящейся, шелестящей толпы. Дёргает чью-то руку и быстро двигается рядом, глядя в лицо перед собой и не узнавая его, пытаясь поймать ещё чей-то, мелькнувший рядом взгляд. Кто-то толкает его, кто-то неуклюже обнимает за плечи и лезет с поцелуями. Мокрые губы на щеке, пьяное горячее дыхание.

– С обновкой тебя! – кричит ему в ухо женский визгливый голос. Затем он снова – рядом со столом. Ничего не видя в мутной мгле перед собой, тяжело дышит, упёршись кулаками в столешницу и чувствуя пронзительно-холодную струю из кондиционера на потной, облепленной рубахой спине. Снова водка, чьи-то пьяные слёзы, крепкие объятия. И – смех, смех – до отупения, онемения губ, бессознательности…

…Он не помнил уже куда делись гости и жена и как он оказался в машине, в двухстах метрах от ресторана. На небе светила полная луна, шёл медленный крупный снег, на полпальца заваливший капот. Чувствуя дурной запах во рту, он пошевелился, оправился на сиденье. Дёрнув удивительно легко поднявшейся рукой, взглянул на часы – было четыре ночи.

– Ехать домой или взять такси? – Он ещё пошевелился на месте, и как бы для пробы, испытывая себя, поднял и опустил плечи. Даже странно – не было и следа спиртного, словно и вовсе не пил – так хорошо он видел, чувствовал и соображал.

– Нет, что, машину бросать? Всё нормально, соображаю, доеду, – сказал он себе, заводя автомобиль.

Около получаса ехал он по спокойной, тихой, засыпанной снегом Москве. Приятное, ещё не сделавшееся привычным ощущение новой машины, запах новой кожи салона, глухой и уверенный рокот мотора успокаивали его. Вместе с тем, алкоголь, который Грудинин считал уже выветрившимся, начал давать о себе знать. Он как будто моментами, на доли секунды терял сознание, и, стараясь сконцентрироваться, чувствовал глухое гудение в голове. Два или три раза он проскочил на красный свет, в одном месте – не там свернул а, проезжая по Сретенке, чуть ни зацепил боком снегоуборочную машину. Если бы это было днём, он не стал бы рисковать, а остановился бы и вызвал такси.

Выезжая с Проспекта Мира на Ярославское шоссе, он услышал то, что и раньше, утром ещё заметил – слабый стук под днищем, видимо, в подвеске. Этот звук мешал ему, смазывал, делал неполным ощущение удовольствия от вождения.

«Неужели уже завтра, на только купленной машине – в сервис?»

Эта мысль, особенно из-за алкоголя – разозлила его. Оставив позади Северянинский мост, он надавил на газ, и действительно услышал под капотом усиливающийся, но пока ещё не совсем отчётливый стук. Надо было сильнее разогнаться и вместе с тем – успеть до поста полиции перед въездом на третье транспортное.

Он нажал на газ и машина поехала быстрее. Стук стал отчётливее. Ещё, ещё быстрее. Звук совершенно ясно выделился на фоне ровного гула мотора. «Регулировать или менять там что-то? – размышлял Грудинин, начиная постепенно замедляться. – Хорошо, если по гарантии, а то на такие деньги попадёшь…» Он стал думать о том, куда ехать завтра – в фирменную мастерскую или в гараж к знакомому механику, чтобы он посмотрел сначала – не напрасна ли его паника, и о том, не стоит ли предъявить Фёдорову претензии. Но только он решил, что поедет с утра к Степанычу, а заодно позвонит Фёдорову и постарается выведать у него – знал ли он о проблеме с подвеской, как в этот самый момент какая-то серая тень мелькнула перед фарами, и через мгновение что-то мягкое ударилось о бампер и прокатилось по лобовому стеклу. Он вдавил в пол педаль тормоза, машину встряхнуло и занесло. По какому-то высокому, похожему на вой животного звуку он решил, что сбил собаку. Он тяжело вздохнул, выругался и, оставляя включёнными фары, вышел из машины чтобы осмотреть повреждения. На лобовом стекле вместе с полосой крови он увидел что-то светлое, – кусок ткани, зацепившийся за дворник и трепыхавшийся на ветру. Он обернулся назад. На дороге позади машины, медленно шевелилось, как будто с бока на бок переворачивалось что-то светлое, длинное и тонкое. Он подошёл. На асфальте, в тусклом жёлтом свете фонаря он увидел девочку лет десяти-двенадцати, в длинных, до колен сапожках и задранном до живота бежевом, туго перетянутом тонким кожаным поясом пальто. Он с минуту, потеряв дар речи, стоял на месте. Затем сделал шаг и заглянул ей в лицо. Теперь он не помнил её черт, помнил только то, что его странно поразила её бледность, переходящая уже в какую-то мертвенную синеву. Девочка не произносила ни звука и не шевелилась. «Жива ли?» – подумал он. И – сначала слегка, затем – сильнее толкнул её в грудь, там где не было крови, ногой. Это движение показалось ему тогда самым правильным и естественным. Вдруг она открыла глаза и посмотрела на него спокойным и уверенным взглядом, таким, каким смотрят взрослые. Он не ожидал этого, и как от сильного удара отшатнулся назад. Но из спокойного её лицо почти мгновенно приняло мучительное выражение. Выпростав из-под себя тонкую руку, она протянула её к нему и произнесла через силу: «Помо… Помогите…» В её горле что-то забулькало, и на дёргающиеся бескровные губы выступили кровавые пузыри.

«Что? Что… – говорил он себе, отступая назад. – Что теперь делать?»

Девочка, следя за ним быстро мигающими, блестящими от обильных слез глазами, попыталась привстать, не опуская протянутую к нему, всё больше трясущуюся руку.

– Помо… ги… – начала говорить она, но, не окончив слова, захлебнулась кровью и бессильно завалилась назад, головой с размаху ударившись об асфальт.

«Никого нет, уходить надо», – сказал он, делая ещё один шаг назад. Эта фраза, впервые осмысленно произнесённая, прочувствованная, как током прошибла его. Он резко повернулся на каблуках и решительно пошёл к машине. Сел, попутно мельком глянув на капот – оценить повреждения от удара. Кажется, немного – тысяч на двадцать.

Взревел двигатель, машина сорвалась с места и, развернувшись, понеслась по шоссе в обратном направлении. На долю секунды ему показалось, что в зеркале заднего вида, сквозь снежный дым налетевшей пороши мелькнула другая человеческая фигура, тоже как будто детская, – бегущая через дорогу и размахивающая над головой тонкими руками. Он, увеличив скорость, согнулся над рулём, ища ближайший поворот. Вот, вот он! Резко, так что завизжали тормоза, свернул и поехал, замедлившись, по какой-то незнакомой, не освещённой и мрачной улице с огромными сугробами по обочинам дороги. Сознание постепенно возвращалось к нему. Мысли бешеным хороводом закружились в голове.

– Как же быть? Куда ехать? – думал он. – Домой? А если машину будут искать? Нет, надо иначе, надо заехать во двор, не здесь, в другой части города, и не по шоссе, окольными путями. А там оставить и до дома – через темноту, по дворам – пешком. Сейчас главное действовать взвешено, уверенно, – размышлял он, проехав несколько кварталов и всё более успокаиваясь. – Меня она не могла запомнить. У неё шок, потеря крови, она ничего не соображает. Она вспомнит одежду, может быть, машину. Лицо не вспомнит. А та – другая бегущая фигура? Нет, если и был кто, то только издали видел. Он и того не сможет описать. Ну – среднего роста, такое-то пальто, такие-то брюки – лица он и не видел. А по таким приметам тысячи, миллионы. Да, теперь главное не волноваться, не беспокоиться. Оставляю машину, иду домой. Рите – говорить?

Он замер на секунду, обдумывая это.

– Нет, Рите нельзя, надо чтобы естественно, лучше пусть не знает, не думает ничего. Это пройдёт, забудется, заживём, уже завтра, через неделю по-прежнему заживём. Зайду, как обычно, лягу на кровать. Завтра утром – в полицию. Что сказать? Сказать что… Да, я приехал, стал выходить из машины. Что взял?

Он оглянулся назад, пошарил взглядом по сиденьям. Сваленные кофты жены из химчистки, дорожная сумка, новая, от Виттона… Нет, ничего…

– А, вот, коробка от ноутбука. Да, коробку взял, а потом – вернулся, оставил, завтра, мол, на работу завезу, нечего таскать. Это хорошо, мне на пользу, что коробка. Вор видел издали, понял, что ценное, думал – ноутбук – потому и залез. Ключи ещё в машине оставил – не забыть, важно. Да, да, дальше. Утром – в полицию. Как ни в чем ни бывало. Надо до того побегать по двору, пусть жена поплачет – она слезливая, тут естественность сработает. Побегу в другой двор, расспрошу – не было ли тут, не оставил ли? Там бабки, они потом подтвердят. Потом – в полицию. С женой приду, она, конечно, в слезах. Будут успокаивать, сорвусь – год зарабатывал, а на другой день сволочь какая-то угнала. Обидно! Естественно, жалостливо. Будут о друзьях расспрашивать – тут надо задумчиво вспоминать, перебирать – этот мог, этот – нет, не мог.