Андрей Верин - Реципиент. Роман-головоломка Страница 6

– Да, – сухо признался я, однако чуть погодя все же не удержался и спросил: – А как вы догадались?

– Она не придет. – Голос его неприятно дребезжал, будто не говорил он, а скрипел плохо смазанным механизмом. Быть может, под плащом прятал ключ, взводящий пружину?

– Вы-то откуда знаете?

– Как тут не знать… – сказал механический старик, воздевая очи к небу, что просвечивало сквозь листву. – Твоя приятельница уже вышла, как вдруг заметила пропажу телефона. Вернулась, полагая, что оставила мобильный дома, и до сих пор, должно быть, ищет. А ведь возвращаться – плохая примета. Возьми вот, отдашь ей при встрече. Скажешь: дядюшка Гарри позаимствовал на время. И передавай привет. Уверен, она меня вспомнит – мы с ней часто виделись в этом районе, хотя и не были представлены друг другу.

С этими словами он достал из кармана плаща телефон – дамский, вычурно цветной, со стразами – и протянул мне. Я повертел аппарат в руках, заглянул в список вызовов. Последний исходящий – этим утром, на мой номер. Похоже, вещица действительно принадлежала девчонке из крайнего подъезда.

– Вы что, карманник?

– Делать мне больше нечего! Я вот сейчас прочитаю тебе одну любопытную статеечку, и сразу станет ясно, кто я, – захихикал он мелким, дробным смехом. – Ты, парень, хотя бы знаешь, что такое ОБН? Нет? Чтоб ты знал – это вовсе не отделение биологических наук, не оксибутират натрия, не облучатель бактерицидный настенный и даже не отстойник блочный для нефти. ОБН – это отдел по борьбе с наркотиками. Ты только послушай, что тут о нем пишут.

Он развернул свою газету и прочел вслух:

– «Прокуратура направила в суд уголовное дело против всего личного состава Пантикапейского отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков». Ты бывал в Пантикапее? – оторвавшись от статьи, спросил чтец. – Нет? Напрасно! Я вот родом из тех мест. Пантикапей – чудесный город. Очень старый; название ему дали еще древние греки, переводится оно как «рыбный путь»… Эх, да что с тебя взять-то! – махнул он на меня рукой и продолжил читать: – «Собраны доказательства совершения преступлений, предусмотренных десятью, – он поднял вверх указательный палец, будто восклицательный знак поставил, – статьями Уголовного кодекса. Прикрываясь погонами и оперативной необходимостью, подозреваемые хранили, сбывали наркотики и ингредиенты, а также совершали контрабанду особо опасных наркотических веществ через государственную границу в зоне действия таможенного поста „Пантикапей“. Установлены факты получения взяток, незаконного задержания граждан и фабрикации показаний и обвинений. Причастность к совершению этих преступлений всех сотрудников Пантикапейского ОБН уже доказана». Что скажешь? – перевел он на меня пытливый взгляд. – Где же разница между преступниками и правоохранителями?

Я только пожал плечами.

Незнакомец неотрывно на меня смотрел. Маленькие, колючие глазки его, казалось, силились прожечь меня насквозь.

– Где твой приятель, парень? – вдруг спросил он совсем иным тоном – без следа старческой дряблости и прежней веселости. Я же невольно усмехнулся:

– Который?

– Сам знаешь. Тот, что сотрудничал с пантикапейскими ОБН-овцами незадолго до их ареста и, судя по всему, навел на них прокуратуру. Ведь он должен с тобой связаться вскоре, если только еще не выходил на связь. А у него ко мне должок – по его милости накрылось несколько моих партий, и, заметь, не шахматных, а партий метамфетамина. Ты так и передай ему, что я не прочь с ним побеседовать, если не хочешь, чтобы должок я спрашивал с тебя. Ведь я спрошу.

– Какой еще должок?

– Жизнь, что же еще.

Он произнес это так просто, словно я спрашивал, который час.

– Шутите?

– Кто, я? Едва ли.

– Бред какой-то. Знаете что, выясняйте отношения со своими должниками сами. Я здесь не при чем, – сказал я, решительно поднимаясь. Однако он вцепился в мой рукав и притянул обратно на скамейку. Зашептал:

– Еще как при чем! Ведь у тебя, я знаю, на этого человечка тоже зуб имеется. Вот только он – этот зуб мудрости – еще не вырос полностью. Я передал тебе информацию, а информация для тебя теперь дороже золота, мальчик. Сроку тебе даю ровно месяц. И крутись, как знаешь. Но по истечении тридцати дней я тебя навещу, и если к тому времени наш общий знакомый не явится ко мне с повинной, то…

– То у вас длинные руки? – предположил я.

– Именно так.

– Ну, это еще нужно доказать. Как минимум доказать, что этим утром вы не сбежали из психиатрической клиники, – махнул я в сторону одного из корпусов Военно-медицинской академии.

– Доказательства моих слов тебе очень скоро будут предоставлены. Или, быть может, ты хотел, чтобы я прямо здесь, в парке, отстрелил тебе… ну, скажем, ухо? На глазах у всего родильного отделения? – качнул он головой в сторону другого корпуса. – Уже очень скоро ты убедишься, что я слов на ветер не бросаю.

– Вы что, убить меня угрожаете? – рассмеялся я в лицо ему – старому, слабосильному. Но вышло у меня скорее нервно, чем насмешливо.

Он повертел в руках шляпу, смерил меня оценивающим взглядом, будто покупал, и разве в рот не заглянул – проверить зубы.

– Ты, парень, умираешь каждый день, начиная с двенадцати лет. Но я лучше расскажу о том, как ты будешь умирать преждевременной смертью. Представь: уже на скоряке тебя интубируют, подключат к аппарату искусственной вентиляции легких. В стационаре к нему добавится увлажнитель дыхательных смесей, насосы – инфузионный и перистальтический ротационный. Аппараты станут поддерживать в тебе жизнь искусственно, даже насильно. Тело твое, что уже занесло ногу над порогом в мир иной, облепят датчиками электрокардиографа, поставят катетеры в уретру и кишечник. Ты станешь мумией – целенький, хорошо сохранившийся, но не вполне живой. Будешь исторгнут обоими мирами, станешь изгоем вдвойне: ни с живыми, ни с мертвыми – с аппаратами. Я могу гарантировать тебе такое будущее и хочу спросить: станешь ли ты в подобной ситуации препираться, как теперь со мной? Когда реаниматолог, которому ты не друг, не брат, будет держать твою жизнь в руках, как электроды дефибриллятора, и решать: тянуть тебя дальше или утопить?

Он, как удав, гипнотизировал меня. Не покупал, но ждал, когда я сам куплюсь на его болтовню. Я все смотрел, завороженный, слов не находил сказать ему, что он помешанный, и сил не находил, чтобы подняться и уйти.

– Подумай, – продолжал мой странный, страшный собеседник, – ну откуда у тебя, вчерашнего детдомовца, вдруг нашлись деньги на квартиру? Да еще в самом центре города? Когда твой потолок – это угол в общежитии, – захихикал он над собственным каламбуром. А мне вмиг стало не до смеха.

Еще на первом курсе института я нашел работу – муторную и тяжелую, но высокооплачиваемую. Вкалывал без отпусков, заживо схоронил себя в долговой яме, потеряв несколько лет жизни и личную жизнь – целиком. Поэтому теперь, ютясь на собственных квадратных метрах, но все так же в четырех стенах, я знал, какая чаша весов тяжелее – приобретения или потери. Я мог ответить на его вопрос о деньгах. Но отчего-то медлил отвечать. Как не хотел и спрашивать, откуда собеседнику известно обо мне столь многое.

– Черт побери! – воскликнул я. – Хотя бы назовите имя. Кто он, этот ваш должник?

– Я же сказал: он скоро выйдет с тобой на связь. А ты, как только встретишься с ним, свяжешься со мной. Всего и дел-то.

Говоря так, он достал из нагрудного кармана визитку и сунул ее мне. На прямоугольнике бумаги значился только номер телефона, никаких имен.

– Не беспокойся, парень, друг твой никуда не денется, ты ему нужен, очень нужен. Ты – его последняя надежда. Хотя, видит Бог, такого ненадежного, как ты, оплота для надежд свет не видывал. Смотри не потеряй, – кивнул он на визитку. – А то хуже будет. И вот еще что…

С этими словами он приблизился и зашептал мне в самое ухо – с присвистом, с придыханием, брызжа слюной, и я с омерзением отстранился, но старик снова вцепился в мой рукав и принудил выслушать речь до конца. Затем поднялся, отсалютовал мне и заковылял по аллее к зданию военно-полевой хирургии, где вскоре исчез в дверях.

Я повертел в руках визитку. Разорвал пополам, выбросил в урну и сплюнул в сердцах. В правдоподобность происшедшего не верилось. Весь эпизод был инсценирован из рук вон плохо: сквозь листву просвечивало солнце, воробьи чирикали. Ни драматической музыки за кадром, ни сгущения теней – в кадре. Непомерной казалась пропасть между жизнью, той, что видел я вокруг себя, и смертью, о которой говорил мне человек, назвавшийся именем Гарри. Я осмотрелся, прислушался. О, нет, все оставалось прежним, да не все: не таким ярким стало небо, не такими звонкими голоса прохожих, доносившиеся из-за ограды парка, не такими духовитыми запахи. В душу мою упало зерно страха, и тотчас же проклюнулось, пустило корни. Скоро прорастет, сожмет ветвями-щупальцами сердце, и станет из надпочечников, как сок, выдавливать адреналин. Без беды я пришел сюда, но на беду.