Дмитрий Иванов - Заяц над бездной (сборник) Страница 6

А я не слушал в это время – ни Вахта, ни Гену. Я был занят. Я влюблялся в Раю.

Ожидания Вахта оправдались. Действительно, была большая пьянка – новоселье Раи. А потом была свадьба Раи и Гены. Я не пошел. Но что значит, в сущности, не пойти на свадьбу – во дворе, в котором живешь? Три дня – беспрестанной синьки и всеобщего веселья. А ежевечерние тренировочные пьянки соседей и родственников – все это продолжается и вовсе неделю до свадьбы. Я в этой свадьбе, на которую якобы не иду, – живу все это время. Я сижу вечером в комнате, сам у себя взаперти. Я затянул на окне шторы, чтобы не видеть, что там, во дворе. Я не вижу, но я все слышу.

Стучит молоток Моши Бордея – дед с дядей Феликсом ставят столы. Шум. Гвалт. Это родственники Гены, Раи и еще бог знает кого. Уже нажрались, хотя свадьба только послезавтра. Смех. И куча других предсвадебных звуков. Вот этот, например, – поставили на стол стаканы. Решительно поставили. Это не женщина. Это мужик, кто-то из энтузиастов. Скорее всего Вахт. Куча чисто вымытых стаканов, в тазу. Посуду в нашем дворе перед праздниками носят в тазу. Эмалированном, белом. И Вахт сейчас сидит, наверное, и смотрит на эту кучу сияющих граненых стаканов как на святые мощи.

А потом сама свадьба. Музыка трое суток.

– Горько! – дружный ор присутствующих.

Смех. Стук стаканов.

– Вован! Выходи! – орет наглый голос Славика. – Во-ва-ан!

Я ненавижу, конечно, каждого присутствующего на этом сборище. Я думал, что и саму Раю возненавижу или разлюблю. Да, я думал так и жег в темноте спички. Но нет. Этого не случилось. Я не разлюбил Раю – напротив, я понял, что в моей жизни наступило настоящее мужское горе. Горе неразделенной любви. И поскольку это взрослое чувство стало теперь для меня доступно, я решил испытать и другие чувства, присущие настоящему мужчине в этой местности. Так я обратил внимание на винный погреб деда.

Это удивительно, но я впервые обратил внимание на погреб – не как на часть двора, а как на путь, довольно поздно. В семнадцать лет. До этого, конечно, я мог накатить стаканчик за столом, но всегда получалось, что за семейным столом, а там – стаканчик, больше не выпьешь – Мош Бордей не даст. А Славик и его приятели в свою компанию меня брать не спешили – я ведь был внук Моши Бордея.

– Мош Бордей узнает, – цинично рассуждал Славик, – скажет, я спаиваю его внука, и больше в долг давать не будет. Мне таких раскладов не надо.

Это случилось в тот день – Праздник урожая. Был вечер. Во дворе играл Аккордеон. Я смотрел на Раю и решил напиться. Она тоже смотрела на меня. Гена не замечал этого, и никто, кажется, не замечал. Да и кто мог заметить – всем уже было хорошо. Рая потягивала вино из большой Гениной глиняной кружки, и каждый раз, когда, держа двумя руками кружку, она делала глоток, она смотрела на меня. Ее глаза. Они смеялись. Когда она отнимала кружку от губ, лицо ее было серьезным. Но я же видел, я все видел.

И я отвел в сторону Славика. У нас с ним состоялся мужской разговор.

В то время он был местом тайных сделок и мелких делишек пацанов, а также настоящих мужских разговоров – длинный, метров десять и узкий – двое взрослых мужчин не разойдутся, – проход в самой глубине двора, разделяющий сараи, принадлежавшие соседям. Слева и справа – двери сараев, деревянные, размашисто выкрашенные в разные цвета.

– Ну ты дура-ак! – вместо вступления сказал Славик, когда мы остались одни.

– Че это я дурак? – возразил я с лицемерным удивлением.

– Че ты пялишься на нее, как конченый? Че ты надеешься там словить? – спросил Славик.

– Ничего я не надеюсь! – ответил я очень фальшиво.

– Че – ниче?! – заводится Славик. – Сидишь и смотришь на нее, как Пушкин. На свою, эту, как ее. Я на тебя смотрю, думаю, че он так смотрит на нее, че он, не видит – там нечего ловить, а он как будто не видит, и смотрит, и смотрит! Ну дура-ак!

– Да ну ладно! – говорю я. – Все я вижу.

– Че ты видишь?! – спрашивает Славик и вдруг неожиданно, как всякий психопат, смягчается. – Видишь, что муж у нее? Понимаешь, муж. Есть такое слово, старичок. Му-у-ж. Это такой человек, который набьет тебе все табло. Если увидит. А он видит.

– Че он видит? – спросил я и непроизвольно потрогал себя за подбородок.

– Все видит. Она же! Просто с тобой… Она же – взрослая баба! Ну, понимаешь?! – Славик безнадежно махнул на меня рукой, как врач, понявший, что ради этого больного можно даже руки не мыть.

Мы молчим, некоторое время. Славик смотрит на меня и ехидно улыбается, явно представляя, как обезобразится моя рожа от милицейских кулаков.

– Она, конечно, ниче, – говорит Славик уже откровенно издевательски. – Я бы тоже, наверное, смог бы… Но если б это был я! Хоть что-то бы ментяре, так сказать… Противопоставил бы скорость! – И Славик изобразил несколько мощных ударов снизу.

Он был в хорошем подпитии, был возбужден, удары изображал преувеличенно, и по всему было видно – сегодня он не против набить чью-то рожу.

– Ладно, – сурово сказал я. – Хорошо, что это не ты. А что, думаешь… Она меня вообще…

– Че «вообще»? – спросил Славик отечески высокомерно.

– Ну… не воспринимает? – выдавил из себя я.

– Воспринимает, – сказал Славик. – Но крутит динамо. Нормальное явление.

– Слушай, – сказал я решительно. – Давай забухаем.

Славик посмотрел на меня с испугом. И спросил:

– Че это вдруг мне бухать с тобой?

– А че не забухать? – наступал я. – Разведу деда на баночку.

– Ты, «разведешь»?! – Славик засмеялся даже. – Он тебя самого разведет. Один к двум.

– А если выставляю банку из золотого запаса? – в ответ хлестко провоцирую я. – Тогда забухаем?

– Забухаем, – тут же соглашается Славик с огнем в глазах.

И я иду к деду.

А в это время Рая встает из-за стола и подсаживается к Моше Бордею. О чем-то говорят, Рая смеется, она смешливая такая. А я уже иду. Славик это видит. Отступать уже нельзя – засмеет подлец Славик, а идти… Но как? В общем, подхожу.

Дед вопросительно смотрит на меня. Рая – тоже, с насмешкой. Вечной своей.

– Есть разговор, дед. – Я начинаю низким, мужским с моей точки зрения голосом, но даю непоправимого петуха, откашливаюсь тут же.

– Я мешаю? – спрашивает Рая.

Дед вопросительно смотрит на меня. Я – на Раю.

– Нет, – идиотически уверенно заявляю я.

– Ну, тогда говори! – смеется Рая.

– Мне бы, дед. – Я набираю воздух в легкие и несу одним потоком сплошную ахинею, отчего-то непроизвольно копируя хамские интонации Славика. – Ну, в общем, мы тут с пацанами приглашены в одну компанию, к девчонкам, и надо бы винчика с собой зацепить, чтоб не с пустыми руками, ну и дед, конечно, к тебе – выручи, как обычно, надо взять, как обычно, ерунда – баночку одну. Пообщаться с девчонками…

Мош Бордей смотрит на меня удивленно.

У меня пылают, кажется, не только щеки, но вся голова.

Мош Бордей всё понимает. Хмуро протягивает мне ключи и говорит:

– Возьми, одну банку.

Мы спускаемся в бордей со Славиком. Славик потрясен моей крутизной, но виду не подает.

Мы открываем самый главный замок во дворе и спускаемся в погреб. Теперь пора сказать несколько слов о самом бордее.

Бордей – это такой погреб, присутствующий в каждом дворе в этой местности и занимающий большое, а в отдельные времена года центральное место в жизни и системе ценностей местного народа. Именно виноделие, связанное с ним и трепетно передаваемое из поколения в поколение, полное отсутствие воли, а также высокоразвитый музыкальный фольклор делают здешний народ одним из самых веселых на планете. Бордей используется для хранения, хотя правдивее было бы сказать, для охлаждения вина и сопутствующих продуктов – то есть закуски. Внутрь бордея ведет крутая каменная лестница, инженерно решенная таким образом, что схождение происходит моментально, а восхождение – завтра. Вино в бордее хранится в бочках, еда – в бочках. Объемы позволяют спокойно предаться беседе, не унижаясь суетой. Посуда – глиняная. Кувшины и кружки. Потолки низкие. Здесь холодно. Но если спуститься в бордей из июльского полдня – это кайф. Здесь очень чисто. Из достижений цивилизации в бордее – только голая лампочка на шнуре, включаемая из нашей квартиры. Я с детства знал, что, если дед втыкает красную вилку в розетку – свет в бордее, – значит, будут гости. Бордей – явление коллективное, хотя и не всегда. Если не нашлись собутыльники, то, в конце концов, целеустремленному человеку достаточно кружки и рта. На коллективность тем не менее указывают маленькие деревянные скамейки. На них сидят, пьют и закусывают. Вообще бордей – это целая вселенная и даже больше. В детстве, когда я спускался сюда, я был наповал заинтригован увиденным и дал себе слово, что, когда вырасту, отдам все силы этому делу. Теперь я вырос.

Славик ориентировался в бордее как на ринге – знал здесь каждый уголок. Умиленно, как на старых друзей, смотрел он на ряды пустых уже – или пустых еще, ведь сегодня праздник урожая – высоких кувшинов, оплетенных виноградной лозой. Похлопал, как по плечу, все четыре бочки Моши Бордея. Высокие синюшные бочки, пахнущие всем, чем пахнет бордей – холодом и вином. Бочки – это главное винохранилище Моши Бордея. В каждой бочке – тысяча литров. Всего – четыре тонны вина. Славик смотрел на бочки по-особому – с большим уважением, пониманием их ценности и вместе с тем по-свойски – так служитель Алмазного фонда смотрит на бриллиант, не имеющий равных в мире, который он, служитель, вот так вот запросто, каждый день протирает тряпицей.