Вадим Норд - В поисках Евы Страница 6

– А я сегодня общался с Денисом Моисеевым, – сказал Александр. – Что бы я без вас всех делал?

– Как там Денис? – оживилась Валентина. – Он, кажется, в шестьдесят пятой? А насчет того, что бы ты без нас делал, не переживай – я к тебе еще обращусь. Как только молодеть соберусь, так и обращусь.

Одно воспоминание тянет за собой другое, так что проговорили не меньше получаса, а то и больше, время Александр не засекал. Едва он положил телефон на журнальный стол, как тот зазвонил снова. «Валентина что-то забыла рассказать», – подумал Александр, но на дисплее высветились буквы ГВ. Явно что-то случилось, если босс звонит вечером. А что могло случиться? Операций сегодня не было? Отменяется какая-то из завтрашних? Так об этом можно и утром сказать.

– Отдыхаешь? – В голосе Геннадия Валериановича так и плескалось раздражение.

– Собираюсь, – коротко ответил Александр, понимая, что первый вопрос – всего лишь прелюдия к разговору.

– А я все работаю, – сообщил босс. – Только что переговоры закончились.

– С кем? – поинтересовался Александр.

Вечерние переговоры были не в обычае Геннадия Валериановича. Он предпочитал делать это днем, между завтраком и обедом, иногда, если того требовали обстоятельства – во время обеда, но не вечером, на уставшую, как он выражался, голову.

– С кем? – удивился вопросу босс. – Да с этим мерзавцем Луценко. Он явился ко мне без предупреждения, несмотря на то что я по телефону послал его куда подальше, и выставил мне ультиматум.

– Ультиматум? – переспросил Александр, думая, что Геннадий Валерианович оговорился.

– Да, натуральный ультиматум. Или я, то есть – мы, продаем нашу клинику, или не продаем и сильно жалеем об этом. В понедельник надо дать ответ.

– Три дня на размышление.

– Вообще-то четыре, – поправил Геннадий Валерианович. – Это если считать субботу и воскресенье. Или же два.

– Это один старый детектив так назывался, – пояснил Александр, – про ограбление инкассаторов. Интересный.

– Не нужны мне эти детективы! – воскликнул босс, как будто Александр ему их предлагал. – У меня вся жизнь – сплошной детектив. Знаешь, что сказал мне Луценко? «Живы будете, а бизнесом заниматься больше не захотите». Представляешь? Еще похихикал так злорадно-злорадно.

«Злорадство – лучший вид радости», – вспомнилась к месту немецкая пословица.

– А кто хочет купить клинику, он так и не сказал? – спросил Александр.

– Нет! Я его дважды спрашивал, но он заладил, как попугай, свое «на данном этапе не могу разглашать эту информацию», и все тут. Я поинтересовался, не надоело ли ему играть в шпионов, и попросил проект договора для размышления. Он мне его сразу же со своего телефона отправил.

«Издержки прогресса, – подумал Александр. – Сидят люди друг напротив друга, а информацию через Интернет отправляют. Прикольно».

– Но там в покупателях значится какое-то ЗАО «Гердмонт-пул», зарегистрированное в городе Обнинске. Явно левая фирма, ни один поисковик ее не находит. А генеральным директором там Луценко Георгий Лаврентьевич, собственной персоной!

– Это называется «концы в воду», – прокомментировал Александр.

– Я эти концы из воды вытащу, – пообещал босс, – и удавлю их ими!

– Кого «их»? – заинтересовался Александр. – Есть какие-то подозрения?

– Да подозревать можно кого угодно, – хмыкнул Геннадий Валерианович. – Но я даже не понимаю, пытаются ли нас поглотить или же кто-то совсем посторонний хочет «отжать» у нас клинику, чтобы таким образом влезть в бизнес. Если бы знать, кто на нас давит, то есть – собирается давить. Ладно, все тайное рано или поздно становится явным, это еще Сократ говорил. Луценко я сказал, чтобы он не утруждался звонить или приезжать в понедельник, потому что другого ответа не будет. Но он ответил, что все равно позвонит, потому что ничего постоянного в мире не существует – все, мол, изменчиво. Философ доморощенный, мать его за ногу!

По избыточной эмоциональности нетрудно было сделать вывод о том, что Геннадий Валерианович немного навеселе. Или даже не «немного», а «изрядно». Поэтому Александр предложил:

– Может, завтра все обсудим? Утро вечера мудренее и.

– И трезвее, и светлее! – подхватил босс. – Обсудить мы с тобой все обсудили, теперь надо крепить оборону, выявить наши слабые места и заняться их ликвидацией.

– Выявлять нам нечего, – убежденно сказал Александр. – Я уже думал над этим. Работаем мы со всеми положенными разрешительными документами и полностью официально. Санэпидрежим соблюдаем, аппаратуру и все прочее держим в порядке. Документацию оформляем как положено, пациентов не обманываем и на деньги не разводим. С какой стороны нас можно прижать? Только если оклеветать или найти среди прооперированных пару-тройку нечестных людей, которые за деньги начнут строчить на нас жалобы? Но все это несерьезно.

– Все это очень серьезно! – запальчиво возразил Геннадий Валерианович. – Хорошо продуманной клеветнической кампанией можно погубить любую клинику, любую фирму… По принципу «то ли он украл, то ли у него украли». Особенно в нашем бизнесе, где все завязано на репутации.

– Не все так мрачно, – как можно убедительнее сказал Александр. – Случись что, мы не станем сидеть сложа руки. И для начала надо бы убедиться, что все это не пустые угрозы.

– Хорошо бы, если так, – вздохнул босс. – Но интуиция подсказывает мне обратное. Что ж, поборемся… Меня неприятности не пугают, а лишь раззадоривают. Только жаль времени и сил. Не успели с черной полосы на белую соскочить, как снова проблемы намечаются. На пустом месте. А мне хочется заниматься развитием, наступлением заниматься, а не обороной. Есть реальная возможность развернуться в небольшую, но весьма эффективную сеть. Ладно, пора бы мне уже и домой. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – пожелал Александр, догадываясь, что босс домой не поедет, а заночует у себя в кабинете.

Судя по всему, отношения Геннадия Валериановича с женой испортились окончательно. Спрашивать Александр не спрашивал, он вообще не любил влезать в чужую приватность и в свою посторонних не пускал, но выводы напрашивались сами собой. Когда-то, еще в начале этого года, Геннадий Валерианович не любил задерживаться на работе дольше обычного. Потом начал оставаться после закрытия, сидел едва ли не до полуночи, причем без какой-то срочной необходимости. Вскоре завел привычку раз-другой в неделю ночевать в своем кабинете, а сейчас, кажется, уезжал домой (и домой ли?) только на выходные. Даже часть своих вещей перевез в клинику, приспособив одну из кладовок под личный гардероб. Скоро и выходные станет проводить в клинике. «Интересно, – подумал вдруг Александр, – не являются ли семейные неурядицы стимулом для каких-то производствен но-деловых свершений? Скажем, дома человек чувствует себя неуютно, никто из членов семьи его не понимает, вот и отдает он все силы работе? Прикладывает их туда, откуда есть отдача? Нет, наверное, все не так, ведь если дома неладно, то это не может не волновать в той или иной степени, раздражать, напрягать. А какие могут быть рабочие успехи без душевного комфорта? Да никаких!»

4. 11-й «А»

Если весь вечер одолевают тревожные думы, то нечего надеяться заснуть сразу же после того, как положишь голову на подушку и укроешься одеялом. Сон не дружит с беспокойством.

Можно было бы почитать или посмотреть какой-нибудь фильм, но завтра предстояло оперировать, а книги или фильмы могут увлечь так, что только на рассвете спохватишься – а чего это я не сплю? Особенно, если смотреть какие-нибудь сериалы, одну серию за другой. Время проходит совсем незаметно.

Александр перевернулся на спину, постарался максимально расслабиться, закрыл глаза и приказал себе:

– Спа-а-ать!

Вместо сна пришли воспоминания. Школа, одиннадцатый класс. Тогда тоже был октябрь. И был четверг. История шла вторым уроком, после физики. Историю ученики любили, не столько из-за предмета, потому что между историей как таковой и ее преподаванием в школе лежит целая пропасть, а из-за историка.

Историка Диомидова звали Диомидом, порой даже в глаза, вместо положенного «Артема Савельевича». Историк не обижался – подобно многим запойным алкоголикам он был добрым и снисходительным человеком. Педагогов, раз в два с половиной или в три месяца «выбывающих из строя» на две недели, в школах не любят, но лучше уж так, чем совсем никак. «Преподаватели истории на дороге не валяются», – сказал во всеуслышание во время очередного диомидовского запоя директор, словно оправдывая свое долготерпение, и все, кто был в учительской, дружно разразились смехом. Смеялась и главная школьная подхалимка Ирка Тимошина, староста 10-го «Б», вечно отиравшаяся возле педагогов. Она и разнесла директорские слова по всей школе. Как это не валяются преподаватели истории? Очень даже валяются! А еще преподаватели истории бодают лбом запертые школьные ворота (логично, в общем-то, потому что если приполз на четвереньках, то иначе никак не постучишь – руки-то заняты), стоят, раскинув руки, на проезжей части (это такая игра «не пропущу тебя, троллейбус») и (о, ужас ужасно ужаснейший!) облевывают памятники, точнее – постамент бюста человека, чье имя носит школа. Диомид искренне любил свою работу, и потому его тянуло в школу, даже когда он был пьяным. К великому огорчению учеников, долго куролесить Диомиду не давали другие преподаватели. Выбегали, подхватывали-поднимали и уводили-уносили в медпункт для оказания экстренной медицинской помощи. Помощь эта заключалась в том, что медсестра Женя (медсестры, они до седых волос Жени, а вот доктора сразу же Евгении Батьковны – несправедливо) оценивала опытным глазом состояние Диомида и отмеривала ему столько спирта, сколько было необходимо для перехода в спящее состояние. Диомид выпивал, падал на кушетку, спал несколько часов, а затем тихо, украдкой, покидал школу и шел за «добавкой». В медпункте ему никогда не добавляли. «Артем Савельевич болеет», – привычно врали учителя, приходившие на замену Диомиду. Дети привычно делали вид, что верят. Самые ехидные, с невинным видом заглядывая в глаза преподам, интересовались, скоро ли выздоровеет Артем Савельевич. Как будто не знали, что Диомид всегда пьет двенадцать дней, ни днем больше ни днем меньше, и два дня требуется ему на поправку, то есть на приведение себя в работоспособное состояние. Чистеньким, выбритым до синевы, при галстуке, неизменном спутнике трезвого периода, входил Диомид в класс, отвечал снисходительным кивком на нестройное «здравствуйте» и небрежно интересовался: