Лев Золотайкин - Елена Страница 6

Театр «Современник» был самым отчаянным и блестящим. На сцену выходили молодые, красивые: Ефремов, Табаков, Казаков, Даль, Евстигнеев, Вертинская, Кваша, Гафт, Волчек, Неелова, Мягков, Лаврова – и это только «самые-самые». Просто невероятно, как их сразу столько образовалось.

Мы с Еленой пересмотрели почти весь тогдашний репертуар «Современника».

Само расположение театра на площади Маяковского было очень удобным: близко от наших работ, а после спектакля бегом в метро до «Сокола» и на автобусе в Химки. Станции «Речной вокзал» еще не было.

У нас с Володей Александровым были разговоры о трилогии «Декабристы», «Народовольцы» и «Большевики». Он считал спектакли блестящими, смелыми и честными. По тем временам где-то так и было. Вот только большевиков я не любил ни в каком виде, и весь пафос этой пьесы мне казался наивным.

Ведь был уже напечатан «Один день Ивана Денисовича» и начал ходить по рукам «Ленин в Цюрихе».

Я рос под бабушкины рассказы о добром прошлом, а в реальности, которая нас окружала, над людьми издевались, вроде того, как нас гонял колхозный бригадир, когда мы с бабушкой собирали колоски в поле.

А тут сплошные честные глаза и умные разговоры.

В 1964 году по Москве прошел слух о необыкновенном спектакле, который поставил педагог Щукинского училища Юрий Любимов со своими выпускниками.

Спектакль назывался «Добрый человек из Сезуана» по пьесе Б. Брехта. Мы с Еленой смотрели его в каком-то клубе.

Все в этом спектакле было праздником: непосредственность молодых артистов, их музыкальность, пластичность движений, множество песен, на отчаянной ноте звучали стихи Цветаевой «Мой милый, что тебе я сделала…» А зонги самого Брехта очень ложились на тогдашние настроения.

Любимов потом вспоминал: «Когда спели зонг «О баранах»

Шагают бараны в ряд,

Бьют барабаны…

И второй зонг особенно:

Власти ходят по дороге…

Труп какой-то на дороге.

«Э! Да это ведь народ!»

Публика стала топать ногами и орать: «Пов-то-рить! Пов-то-рить! Пов-то-рить» и так минут пять».

Как свидетели, можем подтвердить, что на спектакле было еще много моментов, когда эмоции зрителей перехлестывали через край. Время было такое, взволнованное.

Как и очень многие, мы с Еленой «заболели» Таганкой. Посмотрели все первые поэтические представления от «Антимиров» до «Пугачева», спектакли с Высоцким, шедевры Таганки, в том числе и «Вишневый сад», который поставил А. Эфрос.

То есть мы проучились в школе Любимова до самого ее кризиса: смерть Высоцкого, отъезд Любимова за границу и раскол труппы.

Мы с Еленой никогда не стояли в тогдашних безнадежных очередях за театральными билетами.

Обычно я рыскал по уличным театральным кассам. Была реальная возможность найти дефицитные билеты с «нагрузкой», билетами на прогоревшие спектакли.

Слава богу, билеты в театры были еще дешевы, но все равно я был весь в долгах до отъезда в Сургут.

А большей частью я «стрелял» лишние билеты у входных дверей. Задолго до начала спектакля я уже шустрил в толпе и очень навострился в этом деле. Елена всегда говорила, что я глазастый, и, действительно, я издалека замечал, что человек не спроста еще далеко на подходе лезет в карман за билетом, и уже летел к нему с традиционным: «Нет лишнего билетика?» Кто-то выжидал до последнего, таких тоже нужно было не упускать из вида. Иногда женщины говорили: «Есть, пойдемте». Ну, тут я дико извинялся, дескать, мне бы билетик, а девушка уже есть.

В общем, мы попадали почти всегда. Такое было наше счастье и везение. Люди нам симпатизировали.

И, конечно, наградой была радость Елены, когда я выныривал из толпы с билетами в руках.

Где-то классе в шестом со мной за парту посадили нового мальчика, Гену Нефедычева, очень такого живого и компанейского. Скоро мы стали не разлей вода.

До этого Генка учился в балетной школе Большого театра, где физические нагрузки были запредельные. Поэтому, когда у него обнаружились проблемы с сердцем, родители Генки, напуганные тяжелой сердечной болезнью его старшей сестры, тут же перевели его в обычную школу.

Когда у нас на вечерах появились девочки, Генка был вне конкуренции. Пока мы жались по стенкам, он непринужденно подходил к даме, кланялся и приглашал на танец. Естественно, летом Генка стал жить у нас в деревне. Он приезжал со своим аккордеоном, по вечерам растягивал меха, и мы под бодрый фокстрот шагали в клуб. Народ встречал его ликованием.

Моя двоюродная сестра безнадежно сохла по Генке, и хотя была уже красавицей, но слишком маленькой. Когда в доме над ней посмеивались, а она плакала, Генка бросался ее утешать и клялся, что обязательно дождется, когда она вырастет.

Конечно, Генка не мог забыть сцену, на которой он уже танцевал в детских кордебалетах, и мы с ним начали ходить в Большой театр.

Генкины родители поощряли этот наш интерес, иногда даже покупали нам билеты, но чаще мы сами доставали копеечные входные контрамарки, а там уже пристраивались поближе к сцене.

И вот так, под Генкины комментарии, кто есть кто и кто чего стоит, мы пересмотрели весь балетный репертуар Большого театра.

Потом, в студенческой суете и простоте Большой театр отошел, как что-то слишком торжественное, и только уже с Еленой балет стал одним из наших главных театральных пристрастий.

Есть такое красивое выражение – вспышка новой звезды. В балете сразу ярко вспыхнула целая плеяда новых балетмейстеров и молодых солистов: Григорович, Васильев, Максимова, Лиепа, Бессмертнова, Гордеев, Наталья Касаткина, Алла Осипенко, Макарова…

Мы были на заключительном концерте Международного конкурса артистов балета, где Гран-При получила балерина из незабываемой Перми – Надежда Павлова.

Продолжала блистать Майя Плисецкая. Ее «Кармен-сюита» стала эталоном нового балета.

Екатерина Максимова и Владимир Васильев слились в памяти с трогательным до слез «Щелкунчиком». Потом они же в «Анюте», и, конечно, слава богу, сохранившиеся на пленке шедевры Максимовой «Галатея» и «Старое танго».

Нам очень нравилась Наталья Касаткина. Яркая, резкая, очень динамичная балерина, особенно хороша она была в «Половецких плясках». Под бешеную музыку на огромной сцене она носилась с таким темпераментом, что один из критиков сравнил ее с молодой кобылицей. Сравнение может и не балетное, но там все было в масть: и полуголые татары с бичами, и Касаткина с развевающейся гривой волос во главе целого табуна кордебалета.

Конец ознакомительного фрагмента.