Вероника Ткачёва - Лобстер и картошка в мундире Страница 6

Особа заявилась без пяти восемь. На моё «Добрый вечер!» посмотрела на меня глазами, похожими на два омута (не поймёшь, что там в них – то ли бесы хороводят, то ли тина одна…), повернулась ко мне задом и уже им со мной разговаривала. На вопрос «где же можно сесть?» пробурчала что-то про лавки, которые, наверное, кто-то принесёт, и продефилировала в недра музея. Я тоже повернулась задом. И бегом с мероприятия.

Во-первых, мы с Особой были не то чтобы представлены друг другу, но уже пересекались на нескольких мероприятиях такого же толка и даже перекидывались парой фраз. Но даже если бы мы первый раз видели друг друга, то, на мой взгляд, на «добрый вечер» нужно ответить, как минимум, так же. Тем более, когда пришли на твоё мероприятие. К тебе, можно сказать, в гости. А во-вторых, я с местами, на которых сидят, вообще предпочитаю не общаться. Никак. Ни в каком качестве. А то можно и оказаться там, в конце концов, в этом самом месте, на котором сидят. При таком подходе-то…

На фото этого мероприятия, которые я потом увидела на нашем достославном ФБ, народ стоял. Столбом. Часа два, предположительно. Судя по количеству выступающих, которые тоже были отображены на фото… И не то чтобы народу так много было, просто лавочки никто так и не поставил. Вот и ходи!..

Не-е, больше не ратую я за культурные мероприятия! Вернее, за такой культур-мультур.

Ласточки

Наш дом какое-то время жил своей жизнью, без нас. И его веранду облюбовала пара ласточек. Потом приехала я. Птицы были крайне недовольны, воспринимали меня как нахалку, припёршуюся без всякого приглашения, и совершенно лишнюю фигуру в их личном раю. Они укоризненно смотрели, шикали-чивкали на меня издалека. Близкого соседства со мной вообще не выносили – заполошно улетали. Короче, крайне не одобряли наличие меня в этом месте.

Меня же очень умиляли ласточки. Но наблюдать за ними я могла только из окна, прячась за занавеской.

Пара была явно молодой. Гнездо они свили, на мой взгляд, кое-как – но что с них взять, юнцы! Птенцов у них ещё не было, но самочка, видимо, вот-вот собиралась снести первое яйцо. При внешней похожести птиц мне как-то сразу было ясно: вот самочка, вот самец. У каждого из них было своё любимое место отдыха. А что бы не набраться сил перед трудностями: высиживанием птенцов, а потом их выкармливанием? Так вот, самочка любила сидеть на одной определённой лопасти вентилятора, который приделан к потолку нашей веранды. А самец вроде рядышком, но не сильно, – через одну лопасть. Самочка хохлилась, видимо, ей нездоровилось, как любой беременной женщине. Самец чистил пёрышки и следил за территорией: любое подозрительное шевеление – он тревожно, коротко чивкал, и семейство дружно срывалось с места.

И вот один раз я наблюдала такую картину: самец почистил пёрышки, огляделся кругом – как хорошо! – душа у него развернулась, и он запел (дислокация была любимая – лопасти вентилятора, через одну); потом в его изящной головке (прямо-таки зримо для меня) пронеслась мысль: «Какой я молодец, всё у нас путём, дом – полная чаша, пою так замечательно, молодец и есть!»; и он, не переставая петь, в таком приподнятом настроении перелетел на лопасть к самочке; самочка, похожая на барышню 20-х годов, повернула изящную головку, словно из-за плеча посмотрела, окатила его презрительным взглядом и подумала: «Уж дети скоро будут, а мой-то дурень всё никак не остепенится!» и перелетела в гнездо (в которое она вообще-то днём только в крайних случаях залетала). Бедный самец осёкся на полуноте. Милый ромбик его клювика на секунду так и остался открытым. Он был так трогателен! Как ребёнок, которому Дед Мороз забыл принести подарок. Так хотелось сочувственно похлопать его по плечу, то есть по крылу, и сказать: «Не расстраивайся, друг! Все они, бабы, стервы…»

Сказки об Одуванчиках

Сегодня мне позвонила мама и сказала ровным тоном:

– Дослушала твои сказки. Про одуванчики.

Мама имела в виду мою аудиокнигу, которую мы с Андреем Корольковым озвучили, так сказать, напополам – четыре сказки он, четыре я.

Я, конечно, напряглась. Потому что надо знать мою маму. В детстве меня хвалили, как у Жванецкого говорится: «последний раз в театре был никогда», так и меня – никогда. Меня могли только критиковать. Потому что мама моя была свято уверена, что хвалить своего ребёнка нескромно и даже неприлично. И вообще – похвалами только портить его можно. Ну, воспитали маму так. Наверное, и её не хвалили. И бабушку мою не хвалили. И прабабушку тоже… Так уж принято было.

Обиды мои детские (надеюсь!) давно прошли. Но рефлекс остался. И я рефлекторно напряглась.

– А, – говорю тоже ровным тоном, – хорошо…

– Мне понравилось.

Я, стараясь попасть мимо телефонного микрофона, выдыхаю.

– А, – снова произношу всё тем же тоном, – хорошо…

– Я даже удивилась. Откуда в твоей голове столько фантазии, – говорит моя мама.

– Ну-у-у, – тяну я, – как-то берётся откуда-то.

– И озвучено хорошо.

– Андрей молодец! – соглашаюсь я, думая, что уж моё исполнение маме не должно понравиться.

– Нет, ты мне больше понравилась. Голос у тебя такой… красивый…

– Это звукорежиссёр постарался.

– Нет, отчего же. И у тебя голос хороший. И вообще…

Маме тяжело, она собирается с духом. Я физически ощущаю эти её сборы. Мама напрягает все свои силы, как штангист, который собирается взять рекордный вес. Вес взят, потому что мама говорит:

– Я горжусь тобой!

А вот на это у меня рефлекса нет. Сказать опять ровным тоном «а, хорошо…» – свинство же. А что ещё сказать, я не знаю. К моему счастью, маму прорывает, и она начинает щедро делиться впечатлениями…

И я вот что думаю: наверное, это главный успех – когда родители наконец-то могут сказать своему выросшему ребёнку: «Я горжусь тобой!» Это их общий успех. Ведь все мы родом из детства, как бы банально это ни звучало. И кто-то хорошо сказал, что любовь, полученная в детстве, позволяет нам пережить всю оставшуюся жизнь. И пусть родители, может, кого-то недохвалили. Главное – чтобы долюбили.

Даже нет, просто: главное, что любят.

Потому что если у кого-то, к несчастью, родители уже ушли Туда, то и Оттуда они – любят. Я уверена в этом.

Мама, я тоже люблю тебя! И хорошо, что ты здесь, рядом. Будь здорова, мамочка!

Мама может всё

Мама может всё.

Может делать с ребёнком английский, получая вместе с ним пятёрки. Хотя сама всегда имела в школьные годы стойкое отвращение и к англичанке, и к английскому языку. Вместе с этими их ужасными артиклями. Которые непонятно зачем нужны, и уж совсем непонятно, где их там ставить.

А ещё герундий этот! Который на русский особо и не переведёшь, потому как нет такой части речи в русском языке. Ну нет. Нет. Во всём великом и могучем –  нет.

А презент перфект – уж вообще молчу. А овсянка с туманами… (туманы тут просто так, до кучи, но тоже учебного рвения не добавляли). И все эти обстоятельства порождали то, что породили: четверку в аттестате (не портить же его такой хорошей девочке, будущей маме), а три в уме держали…

Так вот же, пятёрки теперь. Несмотря на артикли и герундии. Несмотря на засады с has и have. И туманы заодно.

Мама может даже больше. Она может делать французский! Причём с тем же результатом. То есть на «пять».

Причём французский учил параллельный с ней класс. А она – ни разу, ни в каком году, ни даже во Франции на распродажах.

Но с ребёнком своим делает французский на «пять».

Мама может склеить за ночь какой-нибудь театр, аквариум или химлабораторию.

И всё из бумаги. И за ночь. Если надо. Ребёнку её.

В школе его так учат, ребёнка. Сказали – надо химлабораторию. Завтра. Срочно. Докажем, что золото из свинца не выплавить. А мама – клеит.

А если вдруг скажут золото выплавить-таки? Из свинца. Или из ртути. Вполне может быть, что и выплавит. В той же свежесклеенной лаборатории. Если надо. Ребёнку её.

Я так долго вот к чему.

(Конечно, и личных моментов много, но и…).

Еду я сегодня на машине. Мимо ледового дворца нового. На «Автозаводской» открылся. А там мама с сыном лет пяти-шести на остановке стоят. Около дворца. Автобус ждут. И по всему видно, что с тренировки едут. И явно не фигурное катание у них – уж очень большая сумка рядом громоздится. Да и мама. Наклонилась. Руками за невидимую клюшку взялась. И манёвры какие-то сыну показывает. Клюшкой так шайбу гонит куда-то, гонит… Невидимой клюшкой невидимую шайбу.

И так это у неё хорошо получается. У мамы. Которая может всё. Даже учить своего ребёнка играть в хоккей. Хоть сама никогда и ни разу.

Время по Гринвичу, московское время, моё время…

Интересно у меня со временем складывается. «Со временем» я употребляю не как наречие, а как название субстанции – текучей, загадочной, печальной. Так вот, не дружу я с ней… с ним… со временем, короче. И часы, окружающие меня, подтверждают это. Компьютер сейчас показывает мне 17:38, телефон – 16:42, кухонные часы – 15:11, а часы на СВЧ – 15:37… И сколько сейчас времени точно? Не знаю. Да и…