Валерий Граждан - Кровавая пасть Югры (сборник) Страница 6

Казалось, что об эту пору живность можно было добывать даже сачком. Кругом щебетало, пищало, заливалось трелями и гоготало на все лады. Сами сопки казались мертвецки пьяными, качаясь в пряном от запаха багульника мареве. В небе трепыхались жаворонки и другая многочисленная мелочь: каждый по-своему прославляющий приход лета. Здесь, в краях вечной мерзлоты, весна длилась по времени цветения багульника. А то и меньше. Их аромат заставлял петь самую чёрствую душу. Все радовались весне и просто друг другу. На залысинах сопок полыхали кумачом саранки. Дикий чеснок черемша восполнял с лихвой витаминный стол, как у людей, так и у зверей. Таёжные пожары и болотные палы раскаляли и без того дышащий зноем воздух.

Ревел, перекатывая огромные валуны, Амазар. Его исключительно прозрачные воды сметали скатившуюся муть таких речушек, как Олонгрушка. Устья десятков ручьёв-рек манили к себе рыб скоплением микро и макроорганизмов вперемешку со съестными отходами. Известно, где рыбы – там тьма рыболовов. А это люд особый. У забайкальских рек – народ серьёзный и азартный. Их не манят тихие заводи, кишащие мелочёвкой и рыбным «мусором». Они чаще на перекатах ловят хариуса, а уж «медвежатники» – рыболовы выходят на тайменя. А это «сурьёзная» рыба и баловства не терпит. Одно то, что средний вес рыбины – гигантского лосося от 15–20 килограммов и до центнера. Размером такие особи бывают до полутора метров и более.

Вода в реке ледяная и её поток неимоверно быстр. Сорвавшись где-то в высокогорье валун весом до тонны, а может и тяжелее, катится с верховий по каменистому дну десятки, а то и сотни километров. Этот осколок, перемещаемый бурным течением порой годами, превращается в валун. И завершается эдакое путешествие на одном из перекатов реки. Бывало, что мирные рыбачки на хариуса разлетались брызгами от выкатившегся из глубины на перекат чёрного булдыгана. Здесь его уже поджидали десятки не менее внушительных собратьев. И обкатанный гранитный «турист» либо составлял им компанию, отдав ударом энергию поджидающим «коллегам», либо катил восвояси, одолев водную гряду.

Такие камни в Амазаре не редкость. А выкатившись на обозрение, они накалялись на солнце, как блинная сковорода. С этого момента жизнь горного бродяги обречена. Его доконают стихии: ледяная вода гор и жар солнца. Так что пользуются его услугами едва с сезон-другой ловцы тайменя. Он служит для них пристанищем-якорем. Тай-меня чаще били острогой. Но настоящая охота на красавца-великана велась со спиннингом. Попавшийся на блесну, таймень будет мотать по речке вдоль, поперек и обратно. Временами, делая футбольные финты с рывками. Такие фортели могут стоить жизни, ежели удилище спиннинга не закреплено надёжно. Бывали случаи, что к берегу прибивало лишь тело обглоданного горе-рыбака с обмотанной на руке леской с привязанной острогой. Чаще это были беглые зэки. Поди-узнай! Для них голод и вовсе не тётка!

Жара становилась неимоверной. Особенно в котловине из гор, где расположился посёлок Могоча. Огонь шёл гудящим валом пламени, подминая перелески и возрождаясь мигом по другую сторону сопки, катясь прямиком к крайним избам. Это повторялось ежегодно, и аборигены действовали, не особо оригинальничая. Они вырубали (или выжигали) траву подальше от домов, упреждая огонь. А во время покоса не давали соседствующим травам цвести и плодоносить. Так что пал замирал, чуть ли не в километре-полутора от жилья и прочей цивилизации. «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих». Но тайга и урман полыхали по своим законам. Здесь властвовали грозы, ветры и дожди. С них всё начиналось, ими же и заканчивалось.

Палы в этом году пока не тревожили. По всем канонам идти на охоту было рискованно. По вершинам гор перекатывались презлющие свинцово-чёрные тучи. Ветер их переталкивал через хребты туда-обратно, как бы представляя первенство грозового катаклизма одной из сторон. Туч становилось катастрофически много. Они ворчливо соединялись, оскаливаясь блеском молний. И, если ещё вчера вечером облака кочевали у вершин сопок, то уже с утра они начали натиск на могочинскую котловину. Сухие молнии вполне могли зажечь тайгу и болотный сушняк. Ночные всполохи гроз озаряли едва не половину неба. И стоял невообразимый грохот громов.

Вот уже вторую ночь мы с моим другом-китайцем провели в тайге. Возвращались домой с надеждой на удачу утренней охоты. Наш кобель-лайка Шайтан посматривал на нас из-под своих мохнатых бровей почти предосудительно. Уж он-то чуял, что не будет нам (и ему) поживы: надо поостеречься большой беды. Пока мы завтракали «вторым фронтом»,(так по старинке называли в экспедиции тушёнку) Шайтан крутился подле, нервно лая. Предостерегал умный и опытный пёс о надвигающейся стихии. Практически все шурфы, канавы, что были в задании, мы прочистили. Поправили реперы. Можно и поохотиться.

Но вдруг таёжную тишину разрезал громкий отчаянный детский крик. Голос доносился от только что очищенного шурфа. «Заяц!! Это заяц в наш шурф попал!» – крикнул Толя и с Шайтаном рванулся к яме. С ТОЗовкой наперевес подскочил и я. Да, действительно, в глубокую яму-мешок попал заяц. Закраины шурфа были сплошь остроконечные сланцы. Животное, стремясь освободиться, уже поранило лапу, но тщетно. Верещал ушастый, чувствуя холод смерти. Невольно сжималось сердце от этого поистине крика ребёнка. Я отложил ружьё и наклонился в яму. Бедняга от страха даже не защищался лапами, как это обычно делают зайцы, упав на спину. Я крепко взял косого за уши. Это была молодая самка.

– Толя, это же молодка! Не могу я её стрелять…

– А ты и не стреляй. Пусть плодится. Она ещё в этом году пару помётов сделает, да десяток-другой зайчат народит. Отпускай!

И я без сожаления, даже с радостью отпустил зайчиху. Та, видно не веря в своё освобождение, секунд пять сидела подле меня. А опомнившись, метнулась в чащу. Чего уж там, смекнули и мы: сегодня нас фортуна обошла.

– Толя, ты посмотри, что за презент нам оставила молодуха!

У моих ног лежала свеженькая кучка заячьих орешек. Так вот чего она задержалась у моих ног!

Зато непогода всё больше угрожала разразиться вовсю ширь открывшегося небосвода. Ветер угрожающе заскрипел вековыми лиственницами. На все лады испуганно кричала таёжная живность, ища укрытия. Тучи чёрными валами выкатывались из-за гребня сопок и тут же ощеривались молниями. Но пока это было далеко и раскаты грома едва доносились.

Тщательно загасили, залили костёр. Мы его всегда разводили в ложбинке и обязательно после того, как находили воду. В горной тайге вода часто почти под ногами. Хотя нередки были случаи гибели людей от жажды. А и делов-то было расковырять пласты камня-сланца. Лопатой его не возьмёшь. И доставали воду как бы методом кроссворда: отковырнув пластину камня послабже. Затем далее, найдя трещину. А на глубине до полуметра, и это почти обязательно, вдруг заструится свежайшая вода. Влага не иссякнет суток двое. Потом уйдёт в другие каналы-трещины.

Собака – лайка Шайтан в семье китайцев Се Чан Цинов была как бы на равных. Без собаки охотник в тайге слепой и глухой. Ещё дома красавец пёс предчувствовал, а может и провоцировал охоту дня за два, а то и раньше. Но не любил Шайтан на охоте соседство других собак. На природе он всегда чувствовал себя хозяином. Нервничал, если охотники не понимали его с первого раза.

По сути, налегке, рассчитывая подстрелить уток в озёрцах среди зарослей-кочек, мы резво направились в сторону паровозных гудков станции. Это был верный ориентир, изрядно искажаемый эхом среди гор. Хотя я до сих пор удивляюсь: как можно заблудиться в тайге! Сечанцин и его род вообще считали эти края родным домом. А кто же блуждает в родном доме? Считалось, что если, переночевав в тайге, – ты возьмёшь верное направление, то такому компас ни к чему: так, – городская игрушка, не более.

Вышли к болотам, значит, к вечеру будем дома. Во всю ширь обозначилось небо в явно близких теперь грозовых тучах. Не миновать палу, а то и большому таёжному пожару. «Винтарь», то есть карабин, был у нас один. Зато «мелкашек» в виде «Марголина» и ТОЗ-8 – две. Брат Толи Юн Су или Юра по-нашему был едва не чемпионом чего-то по стрельбе из мелкокалиберного пистолета. Один – «Марголин», тренировочный, Юра хранил в специальной деревянной коробке со всем специмуществом к нему. Другой же, послевоенного выпуска, он брал на охоту. Потом стал давать его младшему брату. Причём делал это, когда ему и десяти лет не было. Много братья рассказывали о конструкторе пистолета с мировой славой, изобретателе чудесного спортивного оружия. Такому не было аналога в мире. Но самое интересное и трагичное в этой истории – сам конструктор: он был совершенно слепой и практически безграмотный. Все расчеты конструктор делал и хранил в уме. Так вот и был создан ныне существующий пистолет Марголина – человека-легенды.

Шаман сделал стойку на кочке. Он нетерпеливо дёргал хвостом. Пёс не лаял, вопреки его природе, а как бы показывал лапами направление. Затаились: открылось оконце чистой воды: бочаг. Совсем рядышком кормились утки. Посреди них крякал самец, с пятью утками. Не проворонить бы! Кровь стучала в ушах. Я вскинул ТОЗовку, Толя приготовил пистолет. Щелчки выстрелов из зарослей травы да при раскатах грома были едва слышными. Оставшиеся утки к нашему удивлению даже не взлетели. Дали ещё дуплет. Есть!!