Николай Ободников - Замок Солнца Страница 6

Однако это хорошо и верно лишь на бумаге, когда заяц вынужден без конца преследовать свою недосягаемую цель, которая будет от него всё так же нескончаемо далека. Возможно, и ответ на это был уже когда-то найден, в котором в качестве возможного объяснения была указана ложность представления о бесконечной делимости расстояния и времени.

«Это и есть ответ?! – искренне удивился я. – Но он явно не мой, равно как и сама загадка! Не думаю, что я на такое способен. Хотя мне-то откуда знать, на что я способен?..»

Я лишь мог предположить, что действительность с удовольствием опровергнет это, и заяц, так или иначе, настигнет черепаху, пробежав в глазах стороннего наблюдателя вечность подсчетов за одно мгновение. Вот и отличие между бумагой и практикой. Вот и бесконечность чисел, что неожиданно оборвалась.

«…предполагая конечность множества простых чисел, прибавляем к их произведению единицу – и получаем новое простое число…2 Это еще что такое? – задумался я над странным и одновременно чужим умозаключением. – Похоже на еще одно знание без смысла и цели, подходящее разве что только для этой головоломки».

Сокрушенно качнув головой, я отправил еще одну пустую этикетку на задворки своего сознания. Вместе с тем я знал, что только что обдуманная задача являлась не парадоксом, а чем-то логически верным – тем, чего просто не могло быть в реальности.

«Но числа, значит, всё-таки бесконечны, – удовлетворенно подытожил я. – Что ж, как бы то ни было, этот результат был определенно получен не из этой загадки. А еще надо бы найти что-нибудь на ноги, – рассеянно заметил я, поворачивая в искомый проем. – Этот пол из булыжников просто ледяной».

Перед моими глазами предстал объемный продольный зал, в середине которого располагался накрытый обеденный стол с бордовой скатертью, неопрятно вздернутой с края. Из-под скатерти была видна витиеватая серебряная чеканка, украшавшая черные ножки стола.

«Персон на четырнадцать-шестнадцать, – предположил я, непроизвольно упиваясь чеканными узорами. – Но что за странное расположение комнат – из тьмы на обед? И что это за странный звук?»

По залу мерными зернышками разносилось удивительное и ритмичное колебание – оно стелилось по нежно-изумрудному ковру под столом, скатывалось с солнечных занавесок, паривших белоснежными медузами, отражалось в осколках зеркала и хрустале люстры, грелось в невесомой золе камина.

Я собрался с мыслями и еще раз окинул взглядом место, куда я попал. По центру – сервированный медными приборами и тарелками стол; даже странно, что ничего из этого не покоилось на полу. Слева – оконные проемы с вздыхавшими занавесками, прятавшими за собой сверкающие выходы на балкончики. Справа – утонченный камин с висевшей над ним картиной. И наконец, на противоположной красно-коричневой стене – пустой каркас зеркала, чьи мерцающие осколки озорно держал стоявший под ним подкопченного цвета комод.

«Еще один шаг, еще одна загадка. – Я перевел взгляд с находившегося за камином выхода на горевшие солнечной благодатью овалы оконных проемов. – Но почему же нигде нет ни окон, ни дверей? Неужели это место сознательно открыто для ветра и Солнца, словно хозяйничают здесь именно они, а люди волею их милости лишь просто прислуга? А вдруг это нормально? Вдруг так и должно быть? Почему я вообще решил, что тут что-то не то? – возразил я себе, хотя разрозненные обрывки воспоминаний подсказывали, что должно было быть всё-таки иначе. – Куда же теперь дальше: сквозь обеденную залу или обратно в коридор с ходами?»

Неожиданно я опознал сливавшийся с естественным фоном зернистый звук и увидел его источник – часы, располагавшиеся на черном камине в компании аляповатых подсвечников. Желая узнать время, я направился в сторону часов. Внезапно мои слезившиеся глаза заметили еще один желтый лист, одиноко трепетавший на краю стола под тарелкой. Я тут же удивленно замер, остановленный мыслью о том, что кто-то умышленно оставлял для меня эти записи.

«Но кто? И мне ли?» – воровато огляделся я.

Однако вокруг, как и прежде, была всё та же игровая площадка томно-тягучего Солнца и отрезвляющего ветра. Немного поразмышляв о том, что важнее – часы или запись, я принял нелогичное решение выбрать часы. Бумага подождет, а вот время…

Идя к камину, я по пути коснулся развевавшейся скатерти, рассчитывая насладиться ее шероховатостью. В ту же секунду, едва успев дотронуться до бордовой материи, я испуганно вздрогнул, пораженный висевшей над камином картиной.

На картине был изображен сцепивший руки печальный юноша с длинными волосами и оголенным торсом; из одежды на нём были лишь одни синие штаны. Юноша сидел рядом с чем-то напоминавшим фарфоровые цветы и скорбно смотрел вдаль3. На его задумчивом лице горькой печатью бремени лежали страдания, власть и величие.

«Кто ты?» – непроизвольно дернул я рукой, заменяя отсутствие речи жестом.

Я вдруг понял, что искренне и по-настоящему сопереживал юноше. Это его видимое величие духа, борьбы и тоски… Даже рама, казалось, стесняла его.

«Ты мог бы быть мне братом, – подумал я, переполняясь теплой грустью. Заметив рядом с юношей нарисованные лучи Солнца, я чистосердечно ему пожелал: – Пусть оно тебя греет».

Я подошел к часам, напоминавшим три слепленные вместе ассиметричные вершины, и с интересом взглянул на них. Темно-красные, с беспросветными мелкими полосками, громкие и беспощадные, они стояли на черно-маслянистой поверхности камина, безжалостно и механически раскидывая по сторонам истончавшиеся секунды. К своему недоумению, я стал завороженно следить за мерно чертившей золотистый циферблат секундной стрелкой.

«Что… что я хочу увидеть?..» – беспомощно поморщился я.

Я перевел взгляд на чернильную поверхность камина и наконец понял, что именно меня смутило: повсеместное отсутствие пыли. Пошатнувшись от легкого головокружения, я вгляделся в искрящий хрусталь люстры, чья застывшая капель в своей чистоте могла поспорить со слезой.

«Пыли нет… Это место явно не обделено чьим-то вниманием», – констатировал я, взволнованно чувствуя, что рядом со мной мог кто-то быть.

Я открыл рот, чтобы попытаться позвать кого-нибудь, но сразу же закрыл его, боясь, что отсутствие голоса меня окончательно подавит. Я зажал руками рот и торопливо осмотрелся.

«Надо… надо по-другому… Надо погреметь, создать звук! Надо показать, что тут кто-то есть – что тут есть я! – Я бездумно схватил часы, намереваясь как следует бросить их об пол. – А вдруг я привлеку внимание обладателя тех странных следов?.. Какой-то замкнутый круг…»

Так я простоял несколько томительных мгновений: бурно дыша – с занесенным над головой счетчиком времени. Часы были увесистые, и я неуклюже поставил их обратно. Тут я обнаружил, что часы были словно литые – без единого шва и стыка. Я оглядел их и обнаружил, что, кроме золотистого циферблата, темных стрелок и необычного древесного корпуса без узоров и украшения, позади них была едва заметная искусная гравировка.

«„То, что я утверждаю сейчас, – ложно“4», – прочитал я несговорчивый узор текста.

Я моргнул, пытаясь это понять и осмыслить. Если принять это утверждение за правду, то правдой станет то, что это утверждение – ложно. Если же оно ложно, то оно, следовательно, правдиво, ведь об этом же оно и говорит. И опять же: если оно правдиво, значит, истинно то, что оно ложно…

Перед глазами у меня слегка всё померкло, словно убегая в водоворот бесконечных рассуждений, и я поспешно отвернулся, боясь двуликой надписи, едва не погрузившей мой растерянный разум в бессознательное состояние.

«А вдруг это верно только в отношении часов?! – возбужденно подумал я. – Ведь именно они не могут утверждать правду постоянно, ибо время уходит и на смену ему приходит иное! Приходит иная правда, которая также скоротечно уйдет, став новой ложью! Каждое утверждение часов верно, ибо оно – ложно! Они говорят правду, через мгновение отрицая ее! Они… они… Ложная правда… Ложь… Я…»

Я отрешенно понял, что постепенно утрачивал контроль над собственными суждениями. Это было глубже, чем казалось. Мой разум упорно и тщетно искал логический выход из замкнутого круга – выход, которого не было.

«„Как в море льются быстры воды, так в вечность льются дни и годы“5», – зачарованно повторил я нечто, пришедшее из недр памяти.

Это высказывание, к моей вялой радости, услужливо вырывало меня из тенёт цепких рассуждений. Я тут же расслабился и, жадно глотая звуки моря и ветра, угловато отошел от камина, постыдно сбегая из плена коварной фразы на часах.

«Что это было? Почему я просто стоял там? Я же мог уйти и не думать об этом!.. Или не мог?.. Мог… Похоже, я сам себе не давал этого сделать!..» – потрясенно осознал я.

Видимо, мои разум и тело всё еще не признавали моего контроля над ними, строптиво создавая для меня почти неодолимые препятствия. А еще я так и не обратил внимания, который сейчас был час. Но возвращаться или оглядываться было выше моих истрепанных сил.