Галина Болтрамун - Храм Страница 6

– Тем не менее он провел там два месяца, – жестко и с некоторым злорадством ответил философ.

Арри вдруг осенило. Он побледнел и сжал пальцы.

– Я понял. Вы тоже участвовали в заговоре против святилища, вы были в этой компании.

– Да, был, – спокойно подтвердил учитель.

У юноши помутнело в голове, пульс лихорадочно стучал в висках.

– Оставьте меня, – выдохнул он.

– Возьмите себя в руки, – раздалось строгое повеление.

«Он не бывал прежде жестоким», – подумал Арри, и эта мысль остудила его, рассудок прояснился, он отчужденно смотрел на недавно еще столь близкого человека.

– Я признаю, что вы еще не мужчина, – продолжал тот едко, – но все-таки уже не ребенок. О, как это удобно, при каждом несогласии с окружающими уходить в болезнь и демонстрировать желание умереть. Тогда все на цыпочках ходят вокруг маленького упрямца и во всем ему потакают, лишь бы он не отдал концы. Пора учиться отстаивать свою позицию достойно, как взрослый индивидуум и личность.

Арри растерялся, впервые услышал он от учителя такие упреки. Но это правда…

Философ слегка испугался: не слишком ли много он себе позволил? Когда-то давно, в самом начале их дружбы, мальчик попросил не обращаться к нему официально, а называть просто по имени, не соблюдать формальностей, выражать мнения открыто. Это был совершенно новый опыт для мудреца, воспитанниками которого были по преимуществу юноши королевских и знатных фамилий. Он был популярен, повсеместно считалось, что он оказывает благотворное влияние на молодое поколение; и он действительно умел расположить к себе учеников. Самобытность натуры и фундаментальные знания создали ему прочный авторитет; казалось самоочевидным и неоспоримым его право на власть в той сфере, где он подвизался. Изредка его подопечные, чувствуя интеллектуальное превосходство наставника, будучи в этом отношении ниже его, пытались подчеркнуть свою родовитость тонкими или даже бесцеремонными намеками в зависимости от склада ума и темперамента. Случалось, ему давали понять, что он всего лишь придворный учитель, с которым можно не церемониться. Философ, со своей стороны, хитроумным и изысканным способом доводил до сведения молодых господ, что он, в общем и целом, невысокого мнения о природе человеческой, что суета мирская вовек одинакова и она мало его затрагивает. Взаимоотношения с учениками чаще всего складывались хорошо, однако этикет соблюдался всегда.

Ученый был польщен, когда его пригласили ко двору доминирующего государства, в резиденцию, соседствующую с изумительным Храмом. Он с явным удовольствием и некоторой опаской принялся за образование королевских сыновей. Рей обладал недюжинными качествами и был способным к наукам, но во многом походил на своих высокородных сверстников. Арри же его удивил, восхитил, встревожил. Как незначительно отразились на нем типические признаки семьи и окружения! Создавалось впечатление, что до него вообще плохо доходит тот факт, что его отец – всесильный монарх. И отчаяннейшая беззаветность в поисках истины! С непривычки обескураженный философ даже испугался такой безоговорочной тяги к Абсолюту и не знал, как на нее реагировать. Их отношения в самом начале определил Арри: не было принца и придворного учителя, были философ и его ученик, оба – рыцари Алетейи, открытые для космических вливаний, не зараженные лозунгами мутной повседневности. Дружбой и доверием мальчика ученый дорожил необычайно, а теперь у него внезапно сорвались слова, пропитанные слишком большой дозой желчи, и он не мог сообразить, как исправиться.

Молчание нарушил младший:

– Вы правильно сказали. Вот видите, я уже спокоен и полагаю, что в дальнейшем научусь вести себя достойно.

– Достоинство – одна из главных черт вашего характера.

– Я рад, если вы так считаете, но я знаю свои слабости. Я малодушен, судьба не послала мне ни одного испытания, что выпадают на долю исторических героев… Но меня не прельщают героика и приключения с их ложной романтикой.

– А к какому сорту отнести вашу безоглядную увлеченность Храмом?

– Ни к какому. Потому что Храм ни с чем не соотносится.

– Пусть так…

– Мне трудно сейчас дискутировать. Я, как никогда, потрясен этим казусом, и я вам вполне подобающим образом докажу, что в обитель не может проникнуть маскирующийся интриган с неблаговидными целями, – заявил Арри, не представляя ни в малейшей степени, на каком базисе он построит свое доказательство.

– Разве можно исключить очевидные факты? – метафизик вдруг сделался жестким натуралистом.

– Нет никаких очевидных фактов.

Учитель заметил, что лицо мальчика осунулось, что ему непременно нужен отдых, чтобы переварить известие, которое неудобным клином врезалось в привычный ход размышлений.

– Арри, – сказал он, – я буду рад выслушать любые ваши доводы, а пока советую вам погасить пену раздувшихся впечатлений. Я, впрочем, тоже устал.

Друзья расстались, но у юного принца не получилось снять эмоциональную накипь, едкое вещество непонятного характера впиталось в сосуды и разносилось кровью по всему телу. Молодой человек томился и ослабевал, мозг окутывало забытье, спасительный вакуум полоскал поры. Сон был паралитического свойства, любое возбуждение в природе неизменно поддается своему противодействию. В комнате стояла духота, но не было сил подняться и открыть окно, одеревеневшие члены переживали очистительный момент безжизненности…

Подкрадывавшаяся на заре прохлада постепенно размыкала ночные сцепления атмосферы, легонько вонзала в голову иголки трезвости. Занимался новый день и с каждой минутой все отчетливей звенел своими нарастающими хлопотами. Пробудившийся Арри первым делом поприветствовал Храм, и тот захлестывал его изощренной символикой, разверзал темнеющие провалы и тут же заволакивал их новыми блистающими покровами. Вчерашняя рана шевельнулась в груди свежим смягченным уколом, и вдруг увиделось очень простое решение проблемы: можно подойти к любому служителю и спросить, как случилось то, о чем поведал ему учитель, каким таким хитроумным способом удалось чужаку проникнуть в святилище? Слуги Верховного Бога отвечают каждому, кто к ним обращается, и должно последовать какое-то разъяснение. А если оно не будет удовлетворительным?.. Арри самозабвенно подставил лицо радиациям Храма, расплавлявшим все горести и ценности, и мысленно попросил у него прозрения. Ему не хотелось, чтобы кто-нибудь из дворца услышал или просто увидел его общение со служителями; и сейчас был удобный момент, так как весь двор и отчасти король были поглощены курьезным событием, шум от которого донесся и до ушей не интересовавшегося никакими интригами принца.

Арри осторожно выбрался наружу по темным лестницам и, никем не замеченный, направился к обители. Перед воротами ограды его охватил такой жаркий стыд, что захотелось повернуться и убежать, но молодой человек сумел пересилить себя, вошел внутрь, стал в стороне и внимательно огляделся. Было еще рано, в Храме находилось человек сорок; с третью из них негромко беседовал служитель, остальные были сами по себе, одни стояли, как будто в трансе, вбирая летучие эманации в свою тяжелую энергетику, другие безуспешно вникали в мерцавшие на стенах возвещения и хаотично бродили вдоль и поперек. Напряженное зрение Арри зафиксировало нескольких адептов Верховного Бога, но он словно окаменел, к стыду прибавился страх, и тяжело было тронуться с места. Вдруг его нервозность достигла пика: из подсобного помещения вышел предстоятель и куда-то последовал, пересекая Храм. Оцепенелый юноша ощутил внутренний толчок и, слабея от отчаянья, двинулся наперерез почтеннейшему и самому необыкновенному из людей. Он безотчетно шагал прямо на него, так что глава ордена не мог не остановиться. Едва взглянув ему в глаза и опустив голову, Арри, запинаясь, промолвил, что обстоятельства сложились так, что ему жизненно необходимо обсудить с Досточтимым одно происшествие в Храме.

– Сейчас у меня есть немного времени, – ответил тот просто. – Волноваться не надо.

Они отошли в тихий уголок, и предстоятель указал робкому посетителю место напротив себя. Запаниковавшему принцу с трудом верилось, что он – в зоне внимания мудрейшего из земных существ, что это по нему скользит пронизанный глубинным умиротворением и бесцветностью взгляд. Был ли он полубогом, этот невозможный человек, которому выпал такой высокий жребий? В любом случае он не походил ни на одного смертного. И он согласился выслушать его! Арри набрался отваги пристально взглянуть ему в лицо, и пульс его захлебнулся: перед ним был Посвященный, ставленник духовных субстанций, причастный не к магическим ухищрениям, а к высочайшей воле, абсолютной в своей простоте и непостижимости. Неколебимая отрешенность в облике Досточтимого плавно унимала трепет юного создания. Мудрец видел натянутые нервы визави и сказал мягко и ободряюще: