Маргарита Глазова - Седьмой этаж. Летняя история Страница 6

Слёзы всё же покатились по щекам против её воли, она уткнулась носом в колени, тихо всхлипывая. Пётр молча пододвинулся к ней ближе и стал осторожно гладить её по голове, желая утешить. От этих прикосновений Лин вдруг почувствовала себя так, будто он не к волосам, а прямо к её сердцу прикоснулся, согревая его своим теплом и давая ей самой ощущение защищённости. Она удивлённо притихла, прислушиваясь к этому ощущению. Её тревоги вдруг показались ей не такой уж серьёзной причиной, из-за которой следовало бы плакать, на душе посветлело, и слёзы неожиданно просохли. Она приподняла голову и взглянула на Петра искоса. Тот сразу убрал руку.

– Извини, я такая плакса, – сказала Лин, вытирая ладонями лицо и смущённо ему улыбаясь.

– Это ты извини, что лезу в душу. Просто, может быть, я могу чем-то помочь. Иногда ведь даже просто поделиться с кем-то бывает полезно, – сказал он, участливо. – Расскажи мне… пожалуйста.

Она согласно кивнула и сказала:

– Это из-за того, что я делаю… из-за моих способностей. Со мной что-то происходит в последнее время…

– Что происходит? О чём ты? – напрягся Пётр.

– Даже не знаю, как тебе это объяснить… В общем, мне, чтоб кому-то помочь, нужно прочувствовать чужую проблему, принять её, как свою собственную, и вытащить и себя, и другого человека из отчаянья. Я вначале позволяю этому отчаянью собой овладеть, а потом истребляю его в себе. Раньше мне удавалось быстро с этим справляться, и у меня никогда не возникало ощущения, что во мне остаётся хоть капля чужого негатива, всё выгорало, исчезало без следа за считанные минуты, а сейчас… Я такую жуткую усталость чувствую после каждого вызова. И физическую, и душевную. Потом всё потихоньку проходит, но я каждый раз опасаюсь, что могу срочно кому-то понадобиться, а восстановиться к этому времени не успею… И ещё, у меня такое чувство, что во мне будто медленно, но верно, по пылинке, по крупинке, накапливается чужая боль, как какой-то нерастворимый тяжёлый осадок. Вот, вроде бы, всё у меня хорошо, а в душе какая-то непонятная тоска сидит. Не понимаю, почему это происходит, и не знаю, что с этим делать, – покачала головой Лин, глядя Петру в глаза. – Нет, ты не думай, всё не так уж страшно, – поспешно прибавила она, заметив в его взгляде беспокойство. – Обычно, меня это не так уж и грузит, это сегодня что-то накатило… Просто, сегодня ночью мне показалось, что я могу не справиться… Всего на секунду показалось, но я почему-то не могу выбросить этот момент из головы… Да ещё эта слабость весь день…

Пётр взял Лин за руку и сжал её ладонь.

– Ты испугалась?

Она кивнула.

– Знаешь, на свете столько боли и отчаянья, что мне становится страшно, – сказала она после небольшой паузы, глядя в одну точку перед собой. – Пока не сталкиваешься с этим, кажется, что мир прекрасен, но когда приходится видеть это так часто… Да ещё люди так легко сдаются, впадают в уныние, опускают руки, не карабкаются изо всех сил, не хотят бороться до последнего. Когда у них в душе темно, они не видят света вокруг, не понимают, что способны прорваться к нему, если будут в него верить, – с горячностью говорила Лин. – Ну, скольким я смогу помочь? На скольких у меня у одной хватит сил? Мне кажется, те возможности, которыми меня наделили, они иссякают потихоньку. У меня внутри, – она положила ладонь себе на грудь, – где-то тут… в душе…, есть что-то…, какой-то источник света, который способен разогнать мрак, но мне кажется, что он слабеет, угасает потихоньку. Что, если однажды он совсем угаснет, и я не смогу ни кого-то другого вытащить из сумрака, ни сама оттуда выбраться?

Пётр сжимал её руку и напряжённо молчал какое-то время, размышляя о том, что она сказала. Потом взглянул ей прямо в глаза и уверенно заявил:

– Этого не случится, Лин. Ты всегда найдёшь выход. Ты же сама сказала, что надо только верить и прорываться… Я не думаю, что твои возможности обусловлены только тем, что в тебе хранится какой-то источник света. Тебе не просто так его доверили. Ты способна сохранять этот свет и делиться им с другими, потому что ты сама особенная. Ты же вирефия. Ты – земной ангел, – выдал Пётр с таким выражением лица, словно неожиданно нашёл тот самый аргумент, который должен непременно убедить её в том, что он не ошибается в своих рассуждениях. – Разве может ангел забыть о свете и заблудиться в темноте? Это же какой-то абсурд, согласись, – улыбнулся он ей.

Она улыбнулась в ответ.

– Понятия не имею, может ангел заблудиться, или нет. Ты же знаешь, что к ангелам я не имею никакого отношения, – хмыкнула она. – Но, всё равно, ты прав, я что-то уж очень разнюнилась. Всё правильно, глупо сомневаться в себе и чего-то бояться. В конце концов, наверное, нет ничего удивительного в том, что я иногда чувствую усталость, мне же каждый раз приходится справляться с крайней степенью отчаянья, а это не может не требовать определённых душевных затрат. Так что, всё нормально, – оптимистично заявила Лин, уже нисколько не сомневаясь ни в его словах, ни в собственных утверждениях. – И вообще, я же вирефия, мне по статусу не положено унывать и быть пессимисткой, – с лёгкой иронией прибавила она и улыбнулась.

– Точно, тебе не положено, – улыбнулся Пётр в ответ.

Он отпустил её руку, помялся немного и не слишком уверенно поинтересовался:

– Лин… можно мне спросить…?

Она согласно кивнула.

– Скажи… у вас с Никитой всё в порядке? – выдал он, чувствуя, что покрывается краской, и досадуя в душе на то, что разучиться краснеть ему, по всей видимости, по гроб жизни не удастся. – Я не в том смысле, я просто…, я к тому что…, – смущаясь всё сильнее и торопясь высказаться до конца, бормотал он, – просто, если у тебя есть личные проблемы, вдруг это может быть одной из причин того, что тебе сложно справляться с чужой болью…

– Нет, Петь, у нас с Никитой всё хорошо, – спокойно сказала она, делая вид, что совсем не замечает его смущения. – Мне понятна твоя логика и, по идее, ты должен быть прав. Но вот, что странно… Ты ведь помнишь, как всё начиналось?

Он кивнул. Ещё бы он не помнил.

– Когда у меня появились эти способности, у меня ведь как раз всё было очень плохо на личном фронте, но я была рада помогать кому-то и ничего не боялась. Тогда мне даже в голову не приходило, что это может тяготить меня, – рассуждала Лин. – Всё тогда было так просто и понятно. И силы были, и уверенность в себе. Выходит, моё личное душевное состояние никак с этим не связано.

– Выходит, так, – согласился Пётр. – Ну и отлично, значит, эту причину мы можем исключить…

Он немного помолчал, потом прибавил:

– Лин, я так понимаю, ты не рассказывала Никите о своей проблеме?

– Нет, я не хочу, чтоб он об этом знал, – сказала она, выразительно на него взглянув.

– Почему? Ты что, не доверяешь ему?

– Доверяю, – усмехнулась Лин. – Просто… Петь, он и так боится за меня. Не говорит об этом, ни о чём не спрашивает, но я же чувствую, что он всегда очень беспокоится, когда я ухожу. Если я ему расскажу, он совсем перепугается и станет уговаривать меня никуда не летать. Нет, он не эгоист, и он меня понимает, – поспешила прибавить она, – он отлично всё понимает, но если он узнает, что что-то не так, ему плевать будет на весь мир и на чужие проблемы, ему важно будет только, чтоб со мной ничего не случилось. А я должна продолжать делать своё дело, и мне ни к чему лишние сложности. Понимаешь? Разве ты на моём месте захотел бы, чтоб Ася знала обо всём и умирала бы от беспокойства за тебя? Ты стал бы ей рассказывать?

Он озадачено молчал какое-то время, потом мотнул головой и сказал:

– Нет, наверное, не стал бы… В то же время… если бы не со мной, а с ней происходило бы что-то подобное, я хотел бы знать об этом. Представляешь, как это ужасно – не иметь ни малейшего понятия о том, что с твоим любимым человеком что-то не так? Мнимое благополучие. Ложь во спасение… Как же всё это сложно…, – пробормотал он, растирая пальцами лоб.

– Да, сложно, – согласилась Лин. – В отношениях всегда всё сложно.

Они сидели рядом, плечом к плечу, и какое-то время молчали, думая каждый о своём. Пётр сосредоточенно разминал пальцами травинку и пялился в одну точку перед собой, по всей видимости, всё ещё силясь решить дилемму. А Лин думала о том, что они сидят сейчас тут с ним вдвоём, совсем, как когда-то, когда они были друзьями, он так обстоятельно и серьёзно обо всём рассуждает, стараясь разобраться в её проблемах, и ей от этого становится так спокойно.

После того разговора, который расставил все точки над ё в их отношениях, они совсем не общались один на один. Довольно долго вообще почти не разговаривали друг с другом, ограничивались только приветствиями, когда сталкивались на этаже. Лин большую часть времени проводила вдвоём с Никитой, а когда собиралась общая компания, Пётр всегда почему-то оказывался страшно занятым. Около трёх месяцев назад, где-то в конце апреля, он стал встречаться с Асей, позже они уже вдвоём стали участвовать в общих этажных посиделках и вылазках. Лин вдруг припомнила всё это, и удивилась тому, что она, оказывается, не оставляла без внимания все эти подробности. Ей жаль было их дружбы.