Юрий Иванов - Осколок Страница 6

Мелодично затренькал мобильный телефон, и я посмотрел на часы. Было уже около двух часов дня. Пора начинаться разборкам.

– Милый ты где? – голос жены был тревожен. Она все поняла – окурок в раковине был мой. Сигареты довольно редкие: «Camel lights». Мне никогда не попадались люди их курящие, а ей верно и подавно. Но она их хорошо знала – я привычкам не изменял.

– Дома. А где я должен быть, Милмоя?

– Ты ничего не хочешь мне сказать? – в ее голосе был легкий надрыв. Я понимал, что ей пришлось несладко после сладкой ночи, но что я мог сделать? Ей нести крест вины – не мне. И я был этому слегка рад.

– Я вообще-то сплю, давай поговорим попозже.

– Ты навсегда ушел?

– Навсегда.

Жестоко. Резко и безжалостно. Я знаю, что для женщины это слово чудовищно. Ведь она, в отличие от мужчины, все планирует вперед, далеко. Так уготовано ей природой – вить гнездо, вить крепко, на всю жизнь, а тут вдруг разом – плюх! И гнездо на земле и яйца вмятку. А лет-то уже не восемнадцать, а сорок пять, и кому же теперь я нужна? И что, из-за этого дурацкого случая и все, что ли? Блядь, какая же я, блядь! Дура, дура, дура!!! Он же не вернется больше никогда, и я останусь одна. И как жить, и зачем жить, и для кого жить?!

– Я не смогу без тебя, – она слегка всхлипнула.

– Сможешь, – резко выдохнул я и дал отбой.

Все что она могла сказать, было мне хорошо известно. Это как в плохом кино – все понятно сразу и можно переключать каналы – ничего нового не произойдет.

Ч-черт, как все банально! Как все глупо!

И ведь, ничего не болит. По хрену! Или я уже настолько постарел, что стал эмоционально ущербен?

Холодность и отсутствие желаний – вот что я стал часто испытывать с годами. Некое перегорание самого себя – ни любви во мне, ни азарта, ни жажды кому-то помочь, спасти мир и вообще кого-то спасти. Не хочется путешествий, заграничного глянца или загара – того, о чем мечтают, наверное, все. Не хочется власти, развлечений, ресторанов, разврата, больших лакированных Мерседесов и сверкающих директорских офисов. Ничего не хочется.

Странно, ведь многого из этого я и не испытал как следует, а вот – не хочется.

Чего хочется? А не пойму… Иногда сидишь в деревенской бане, скажем. Потеешь и думаешь – как хорошо. Вот плюнуть на все и сидеть тут. Жить в деревне. Встречать по утрам солнышко, бродить по полям с собакой, курить длинную трубочку, сидеть в халате в пахнущем сосной кабинете и писать «Войну и мир». А потом выйти во двор, покомандовать для порядка над дворовыми бабами, зайти к конюху, поговорить о покосе… И все ясно, и не надо никуда спешить, делать кучу никому ненужных движений, волноваться о чем-то. Не успели сегодня – завтра докуем.

Видимо, я в прежней жизни все-таки был барином. Девятнадцатый век, две деревеньки, да пара сотен душ – чего еще надо отставному ротмистру или надворному советнику?

Я сам себя отправил в отставку. Внутренне. Плюнул на мишуру петербургских балов и ночные гусарские забавы. На честь, на родину, на женщин.

Шел, шел по жизни – дошел до какой-то черты и встал. Ну, покурить там остановился или поссать. Поднял голову, а впереди дорога – такая длинная, такая вся каменистая, да грязная и, главное, совершенно не видно – где она заканчивается и, вообще, куда она ведет. А устал, в общем-то, уже. И думаешь – а куда я прусь? А кто меня там ждет? И чего мне там надо-то?

Смотришь, так вот, вдаль и ничем себя утешить не можешь. Думаешь, а чего там есть такого, из-за чего стоит стаптывать неплохие еще ботинки? Деньги? Или то, что на них можно купить? Только барахло – больше ничего. Свободы, радости и удовлетворения все равно не купишь. Может быть любовь? Не бывает счастливой любви – каждому известно. Или любишь ты или тебя – один хрен, ничего хорошего. И так и так – несчастье. Секс, может статься, ждет нас там впереди, какой-то суперчумовой? Самому-то не смешно? И зеркало и паспорт – ведь, не врут. Есть такая штука – либидо называется. Это когда не хочешь. Вот можешь, а не хочешь и пипец! Ну и какой же такой секс в таком состоянии. Принудительный, что ли?

Твою мать! Хули я туда иду?

И плюешь на весь этот скучный набор человеческих прелестей, на всю эту сказку, придуманную нам для раскручивания проекта «Прогресс», поворачиваешься спиной к «счастью» и идешь обратно.

И по дороге обратно понимаешь, что идешь ты к себе. Идешь к тому, кто с криком выполз из материнской утробы, к тому, кто в тебе сидит с той самой утробы, впаянный намертво божьим паяльником – к душе своей. И не только. Ты идешь к этому лудильщику и конструктору человеков – к богу, чтобы понять себя настоящего, чтобы осознать причину твоего появления на свет, свою задачу, смысл. И каждый твой шаг – осмысление, каждый твой шаг –мудрость. И вдруг ты понимаешь – у тебя ничего нет, кроме твоей маленькой и смешной жизни, кроме твоего прошлого, твоих воспоминаний и пронесшихся лет, кроме людей, которые когда-то шли с тобой рядом, кроме женщин, что давали тебе то, что могли, кроме твоих детей…

Ты часть, ты осколок сахарной пирамидки прошлого. Каждый из нас капает сладкой каплей на вершину, и она растет словно сталагмит в темной пещере.

Причины этого процесса известны только создателю. А может это просто красиво, а? И ничего больше…

Я был маленьким. Мне было хорошо, как всем. Ну, может, и не всем хорошо было маленьким, но таки большинству. И у меня был дом – двухкомнатная квартира в старом доме, с высокими потолками, где нашей семье принадлежала комната семнадцати метров. Рядом жила старушка-соседка баба Катя. И лучше этого дома ничего в моей жизни не было.

Когда родители уходили на работу, а я оставался один я играл сам с собой – в машинки, в домики, в шофера, в войну. Я брал такую самодельную выбивалку ковров, этакую жесткую стальную теннисную ракетку без сетки, тщательно обмотанную изолированным проводом. Втыкал ее между спинкой и сидением дивана, подкладывал под попу подушку и ехал. Ехал, страшно жужжа губами: ж-ж-жжжж-жж!!! Ехал на войну. Приезжал – слезал с дивана, брал в руки пистолет или ружье и стрелял по врагам: кх-кх-кх!!! Враги падали замертво, а я награждал себя медалью за храбрость, садился в машину и уезжал домой, где меня встречали тортами и конфетами, качали на руках и благодарили за избавление от супостатов.

Иногда ружье заменялось деревянным мечом или пластмассовой саблей. Но враги все равно гибли от моей руки, и я всегда приезжал домой на машине. Иногда целым и невредимым, иногда раненым, но обязательно награжденным очередным значком или медалью из отцовской орденской коробки.

Соседка баба Катя слушала мои игры из коридора и, наверное, качала головой: «Ох, горюшка-то хлебнет хлопчик!» Родителям она говорила: «Ой, ребята, ведь офицером будет! Попомните мое слово!» На что мама моя отвечала категорическим несогласием и настоятельно вдалбливала в мою прожужанную и простреленную врагами голову, что необходимо мечтать о врачебной карьере.

Я с мамой никогда не спорил. Не боялся, нет, – любил. И соглашался. Но врачом быть не хотел. Что в них хорошего? Делают больно и всегда неприятно пахнут. И еще всегда врут. Говорят тебе чего-нибудь ласковое, а сами врут – все равно будет больно.

Вот солдат – это да. Грудь в крестах – голова в кустах. Его все любят, целуют и встречают цветами.

Странно. Может быть, мне этого не хватало – чтоб меня любили? Нет. Хватало. Меня все любили. Беленький, голубоглазый, с крупным умненьким лбом. Я рано научился читать, запоминал наизусть пластинки с приключениями Незнайки и Чипполино. И когда собирались гости… Да, да, да… Банально ставили на стул и я рассказывал им стихи и эти самые пластинки.

Гости поднимали рюмки и гомонили: « Вот башка! Ученым будет!» На что мама снова возражала и говорила, что Сереженька у нас будет детским доктором, а я это подтверждал, правда, слегка отворачиваясь и краснея. Это была, наверное, первая моя ложь. Но я не хотел расстраивать маму и лгал во спасение наших с ней дружеских отношений.

Где ты мой дом? Где ты мой настоящий дом? Где моя машина, мое деревянное ружье, пластинки, довольные гости, огромный добрый папа? Где моя мама, где моя мамочка?

Этот дом невозможно вернуть. Все перемешалось в жизни так, что не осталось камня на камне от того нереально счастливого детства. Ничего. И мамы давным – давно уже нет. Не хочу вспоминать об этом. Для меня она всегда живая и никто на всем белом свете никогда не сможет ее заменить. Никто и никогда. Никакая женщина на свете.

Я хочу домой. Я пополз бы туда на коленях, разбивая лоб с молитвами о каменные заборы, что настроила вокруг меня неласковая жизнь.

Я хочу домой, но я не знаю, где мой дом.

Глава 6. Первенец

В воскресенье с утра можно было поехать в офис. Поглядеть бумаги, скопившиеся за время командировки, сверить дебеты с кредитами, вызвать Виталика – заместителя и пополоскать ему мозги за какое-нибудь упущение, позвонить vip-клиентам или начальству – справиться о здоровье и планах. Короче, поунижаться слегка, холопски улыбаясь в трубку телефона. Бизнес есть бизнес – таковы правила. Не напомнишь о себе – забудут, суки.