Коллектив авторов - Стороны света (литературный сборник №16) Страница 6

Аги Мишоль

Ущербный как он есть, любимый и прощённый, как он есть,такой, как есть, сердитый и половинчатый,голодный, жаждущий, недовольный, кружащийнад пропастью,стихотворение человеку, ускользнувшему необласканнымиз ночных сновидений в дневные,прочищающему горло, отхаркивающемуся, нащупывающему ботинки,какому есть, с урчащими кишками,проталкивающими нечто, что уже скороиспражнится, и размышляющему о любовном голоде:долог, долог голод любви,многий кофий не сможет погасить его. Это стихотворениеослабевающему потоку его мыслей,такому, какой есть, неопределенному, недоуменному,заострённому кверху, человеку, тоскующему и чего-то ждущему,стихотворение его некровоточащей ране,клубню его молчаливой обиды, сигарете,на которую он опирается сейчас,пока усаживается за стол, как тот, кто напоследок достиг хоть какой-то тишины.Это стихотворение его чистым страницам, поцелуйего глазам, обретающим покой в пухе облаков —

Я не смогу уточнить, что скрывалосьв каждой слезе часа в три-четыреутра, когда раздался свистокиз гнутого носика чайника, аможет, из пасти шакала, когда у меня иссякливсе фильтры мировой скорби, ноесли ангел осведомится, расскажу емуо тех, у кого водрузили плахи на сердце и с тех порони не перестают стирать всё, что написали,хотя я и не смогу уточнить, кому смерть от воды,кому – от огня [2], кому – от электричества,возникающего между словами,только поместитьпёрышко под ноздрю и проверить,дышу ли я сейчас,когда все рыхлые женщины переворачиваютсяна другой бок.

Проснулась я цаплей.Не знала, ни кто я, ни что яем,ни кого мне остерегаться, ни гдея живу.

Небо выглядит знакомым,прыг-скоки я там —

Ури Цви Гринберг

(1896–1981)

НА КРАЮ НЕБЕС

В переводе с иврита Евгения Дубнова

Как Авраам и Сара в Элоней-МамреПеред благой вестью,И как Давид и Батшева в царском дворцеВ нежности первой ночи,Поднимаются мои святые замученные отец и матьНад морем на западе,И на них – все лучистые короны Бога;Под тяжестью своей красоты они погружаются,Не торопясь…Над их головами могучее море течет,Под ним – их глубокий дом…

У этого дома нет стен ни с одной стороны,Вода в воде он построен.Утопленники ИзраиляПрибывают вплавь со всех концов моряСо звездою во рту.О чем они речь там ведут – стих не ведает сей,Это знают лишь те, кто в море…Как лира, чья лучистая мелодия остановлена,Так и я, их хороший сын,На морском берегу возвышающийся вместе со Временем.

И порой вечер входит в мое сердце вместе с морем,И я к морю иду —Как будто я вызван на край небес для того, чтоб узреть:По обе стороны опускающегося солнечного шараВидныМой отец справа и моя мать слева,А под ступнями их босых ногНесет свои водыГорящее море.

В лунные ночи моя святая замученная мать говоритМоему святому замученному отцу:Когда родился сын у меня,Луна оказалась в окне;Тут же открыл он глаза и взглянул на нее, и с тех порЭто сиянье поет свои песни в крови у него,По стихам его вольно гуляет луна с той поры…

Много тоски беспокойной в отце моем было,Но не стояла она, колесница блужданий, во время томленья и жаждыУ дома его.Поэтому знал он молчанье и песню-напев —Знал хасидский нигун —И глазами любил крылья птиц.«Хотят лететь – и летят себе – так».

Но мама моя – у нееТомление страстное крепко привязано былоК колеснице той странствий:Путем понимания сердцаВсе ее существо умело ходить, ступая ногами по морю,Следуя следом луны на волнахКо мне, ее сыну в Сионе…Но она не нашла меня – я не сиделНа морском берегу и не ждал ее.И она возвратилась – по следу луны на волнах,Изможденная странствием, с головой в лихорадке, пораженная морем.

И теперь моя мать – как отец – оба мученики молчания.На искрящихся волнах есть след от луны —Да еще есть единственный сынВ целом мире,Уцелевший на кровавом следу грозы.

Йован Зивляк

В переводах с сербского Лилии Белинькой

это не город в котором ты будешь искать птицили собирать травы в конверты гербарияна лугу следить за кротомсмотреть как за берегом исчезают прядиоблаков. с севера приходит зима и порхают стаиворобьёв в воздухе подобно мёртвым письменамa дурашливая клио стоит в дверях музея и улыбаясьприслушивается к звону монет. с вышек льётся водазапах ромашкирозмарина. за окном некое лицо промелькнёт как отблесккувшин который никто больше не клеит. o уста что вызамерли над книгами в которых бормотание слепогоопустошённость что исчезаешь под рукамивсё то что тебя бросало в сутолоку имёнпусть теперь с призраками запляшет на шумной улице.

темно тёмное море. в глубинахеще темнее. как раствор лакмусав лакмусе в чьих соединенияхтрепещет ангел. с берега приноситпесок. издалека доносятся голоса. и всёопускается нa каменный молгде в полёте кувыркаются ласточки. язык которымкогда-то призывали и что строилкорабли сейчас летает подобно пухупод стенами крепости. a множество прибывает иприбывает и сама вода прогибается подступнями. рай босоногого детства потерянбылые идеалы увы не вернуть. но никтоне видит облако которое стремительно опускаетсячтобы стереть эти письмена замыкая сновауста тем что будут вскоре сумрачношелестетьвблизи стенслушая как в мелкой посудегорит мясо.

кто поддерживает жизнькомочек воздуха. дыханиерождающее звуки. язык что ломаетсяна острых гранях. кто поддерживаетруку что исследует старинныенаречья и проносится сквозь разрушенныечлены заброшенных городов.взлетает летучая мышьотличное крылышкохолодное лицо.жёсткая постельсветильник что горишь

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

См. материалы памяти И. Ниновой в разделе «Портреты».

2

Аллюзия на молитву Рош А-Шана.