Алексей Пшенов - Проект «Linkshander» Страница 6

Галина Михайловна отёрла платочком увлажнившиеся глаза, завернула рубашку в голубую пелёнку и снова убрала её в платяной шкаф. Ни внук, ни бабушка к этой теме не возвращались к этой теме до тех пор, пока в восьмом классе Лёня, движимый подростковым любопытством и интересом к противоположному полу, не прочитал в Медицинской энциклопедии статью «Роды». Узнав, что рубашка – это не отделившийся плодный мешок, в котором по недосмотру акушера, новорожденный младенец может легко задохнуться или захлебнуться, он попросил бабушку снова показать его рубашку.

– Раньше родиться в рубашке было не просто удачей, а настоящим счастьем. В России рубашку сушили на печке, а потом хранили в сундуке с одеждой и как семейный талисман передавали по наследству. Её кусочки часто зашивали в настоящие детские рубашки в качестве оберегов. Некоторые повивальные бабки утаивали рубашки новорожденных для своих собственных детей и внуков. В Европе родильные рубашки очень часто становились предметом торга. Их особенно ценили в адвокаты и торговцы. Считалось, что они приносят удачу в судебных тяжбах и торговых делах. Купцы и банкиры перед началом какого-нибудь нового предприятия часто старались приобрести рубашку, как говорится, на удачу, – рассказывала Галина Михайловна, разыскивая в платяном шкафу старую голубую пеленку.– У нас в стране до войны статистика умерших от природовой асфиксии младенцев не велась, но задохнувшихся в неотделившихся мешках без сомнения было гораздо больше чем выживших. А с начала пятидесятых годов стала широко применяться амниотомия (искусственное вскрытие плодного пузыря). Благодаря этой несложной операции количество мертворождённых младенцев резко сократилось, а дети, родившиеся в рубашке, стали большой редкостью.

– А как же я?

– Акушеры – обычные люди и иногда проявляют невнимательность. Из-за того что плодный пузырь вовремя не разрывается и воды не отходят, они слишком поздно замечают, что роды уже давно начались. Обычно такое случается, если пузырь оказывается слишком плотным, а в родильном отделении не хватает персонала, и на одного врача приходится сразу несколько женщин.

Бабушка, наконец, нашла в шкафу выцветшую байковую пелёнку и положила её на стол.

– А вот и твоя рубашка!

Когда Галина Михайловна отвернулась к шкафу, чтобы поправить разворошённые вещи, Лёня украдкой отломил от серых хрупких лоскутков небольшой кусочек и тут же спрятал его в карман. Приближались выпускные экзамены за восьмой класс, и удача ему была очень нужна.

Но талисман не помог. И по письменной алгебре, и по устной геометрии Лёня Ивлев получил твёрдые тройки. Точные науки – математика и физика – у него вообще «не шли». Не спасали никакие самые сильные репетиторы. Слабо шла и литература. Её школьный курс был для Лёни безумно скучен и неинтересен. Если пьесы и стихи он ещё кое-как осиливал, то вместо «Войны и мира» с «Преступлением и наказанием» упрямо читал «Графа Монте-Кристо» и «Проклятых королей». В иностранных языках, английском и французском, а так же истории с географией Лёнины успехи всегда колебались где-то около четвёрки с минусом. Зато химия и биология давались ему без особых усилий. Так что к десятому классу, когда настала пора определяться с будущей профессией, стало ясно, что ни технические, ни гуманитарные ВУЗы юноше не светят, а вот медицинские – это то, что доктор прописал. Осталось выбрать факультет. Акушерство и гинекология привлекали Лёню с тех пор, как он прочел в Медицинской энциклопедии статью «Роды» и узнал, что означает выражение «родиться в рубашке», но его смущало то, что эта профессия какая-то совсем не мужская.

– Очень даже мужская – все знаменитые русские и советские гинекологи были мужчинами. И ты со своей светлой головой и везением сможешь со временем достичь высот этой благородной профессии, – пафосно уверяла Лёню его бабушка.– К тому же, я надеюсь, что в случае новой войны гинекологов в отличие от хирургов и стоматологов на фронт всё же не пошлют. Хотя им тоже не чужд скальпель, и кто знает, как всё может обернуться…

Сама бабушка до войны была зубным врачом. Но осенью сорок первого года какая-то светлая голова в наркомате Обороны решила, что в военное время стоматологи не самая востребованная профессия, зато, умея вырывать зубы, они смогут так же успешно вынимать из ран осколки и пули. Окончив трёхмесячные курсы переподготовки, Галина Михайловна оставила пятилетнюю дочь на попечение сестры и вслед за мужем, призванным ещё в конце лета, отправилась на фронт. Самым тяжёлым воспоминанием о войне для неё остались не кровь и смерть, а бесконечное желание спать. Спать где угодно и как угодно. В палатке, в землянке, в лесу, на улице. Стоя, сидя, лёжа, да хоть на голове. Без разницы, лишь бы спать. Но даже в последние дни войны, когда Галина Михайловна попала в тихий провинциальный городок Вайсдорф и решила, что здесь она, наконец, выспится за все четыре года, ей пришлось три дня, не смыкая глаз, откачивать отравленного неизвестным ядом немецкого паренька Курта Малера. Тогда она и познакомилась с майором военной контрразведки Виктором Воронцовым. Майор был вдов, – его жена умерла в блокадном Ленинграде, Галина Михайловна тоже была одинока, – её муж погиб на Курской дуге. Они очень быстро сошлись, но узаконивать свои отношения не стали. Им было как-то неудобно и перед своими погибшими супругами и перед детьми, оставшимися без родных матерей и отцов. У Воронцова был сын, вовремя эвакуированный из Ленинграда в Среднюю Азию, у Галины Михайловны – дочь, всю войну прожившая на иждивении её сестры. Из Вайсдорфа Воронцова отозвали в Москву в только что созданную спецшколу МГБ, а через несколько месяцев он перевёл туда начальником санитарной части и Галину Михайловну. Там она проработала до рождения Лёни. Став бабушкой, Галина Михайловна, уже давно заслужившая пенсию, тут же уволилась из спецшколы и посвятила оставшуюся жизнь воспитанию единственного внука. И теперь ей вовсе не хотелось, чтобы её любимый Лёня, в случае третьей мировой войны, хоть каким-то боком попал на фронт и испытал всё, что испытала она. В этом отношении профессия акушера-гинеколога казалась Галине Михайловне весьма привлекательной и безопасной. Ведь законы природы нельзя отменить, и женщины рожают при любых условиях: при войнах, катастрофах, эпидемиях и даже, наверное, при конце света. Так, что её Лёня всегда будет при деле и в тылу. О том, что подавляющее большинство акушеров – женщины, и это обстоятельство позволит в случае необходимости мобилизовать всех немногочисленных врачей-мужчин, Галина Михайловна старалась не думать.

Написав, а точнее списав, сочинение и письменную математику на четыре, и блестяще сдав на пятёрку химию и биологию, Лёня Ивлев осенью восемьдесят первого года стал первокурсником медицинского института имени Сеченова. Учёба давалась ему невероятно легко и, окончив с красным дипломом факультет акушерства и гинекологии, Леонид сразу же поступил в институтскую аспирантуру. Как ни странно, но тему для кандидатской диссертации ему ещё на четвёртом курсе предложил Курт Малер. Тема была крайне замысловатая и абсолютно неизученная – «Влияние кислородного голодания в первые минуты жизни на развитие у ребёнка врождённой леворукости». Прочитав название предполагаемой диссертации, научный руководитель Лёни – доктор медицинских наук Яков Осипович Ройбах – удивлённо вскинул кустистые брови:

– У вас что, по этой теме имеется какая-то статистика?

– Имеется, – уверенно ответил амбициозный аспирант.

– Ну что ж, дерзайте молодой человек. Но даже я со своим положением и опытом никогда не взялся бы за такую скользкую тему, – скептически покачал головой Ройбах.

Глава 4. Курт Малер и сорок шестая спецшкола

Доктор Ройбах и представить себе не мог, что директор сорок шестой спецшколы Курт Малер уже не один десяток лет собирает в периферийных родильных домах данные о новорожденных леворуких младенцах. Правда, Малера интересовали в основном отказники, брошенные в первые дни после рождения, но даже такая предвзятая выборка давала очень интересные результаты. Получалось, что около восьмидесяти процентов детей, родившихся по недосмотру персонала в околоплодных мешках, впоследствии оказывались левшами. Увидев списки новорожденных левшей, брошенных матерями в разные годы в самых разных городах Центральной России, Лёня Ивлев даже присвистнул от удивления:

– А как вы определяли, кто из малышей, родившихся в рубашке левша, а кто нет?

– По тому, какой рукой он ищет материнскую грудь, в какую сторону поворачивает головку лёжа на спине, какую руку вытягивает в позе фехтовальщика (когда лёжа на спине, младенец прижимает одну руку к телу, а другую поднимает вверх). По этим первичным признакам потенциального левшу можно распознать уже в первую неделю жизни. И почти все эти левши родились в рубашке. Я считаю, что именно острое кислородное голодание при родах приводит к тому, что у ребёнка полушария головного мозга как бы меняются местами. И образное мышление начинает доминировать над логическим.