Алексей Доброхотов - Легенда о Пустошке Страница 6

Наиболее благодарным и последовательным сторонником активной Надежды Константиновны являлась ближайшая ее соседка Анастасия Павловна. Не даром и дома у них рядом стояли, и происхождение обе имели самое, что ни на есть пролетарское. Не искушенная самостоятельной мыслью доярка поддерживала своего лидера во всех начинаниях. Да и к кому ей еще примкнуть? Одной-то – совсем кисло. Нелюдимая знахарка – себе на уме. Заумная учительница ничего в жизни кроме своих книг не видела. Так и прожила, почитай, в девках. Супруги-самогонщики весь день при своих делах. С ними на лавочке не посудачишь. Осиротела Тоська.

Совсем опустела Пустошка. И хотя не все жители одинаково любили Надежду Константиновну, каждый почувствовал сжимающую грудь тоску, образовавшуюся с ее уходом, словно откачали воздух из самого сердца.

Да, многим приходился не по нраву ее жесткий непреклонный характер, особенно проявивший себя под конец жизни, когда отрешенная от власти она метала громы и молнии во всякого, кто хоть на миг усомнился в неизбежности победы коммунизма во всем мире в перспективном развитии общего исторического процесса.

«Без паники, товарищи, – призывала она колхозников, – Новая Экономическая Политика – это всего лишь временная уступка империалистическому окружению. Партия все держит под своим контролем. Партия нас в беде не оставит. Терпение, товарищи. Не поддавайтесь соблазну. Придет время и каждый получит по заслугам».

Ни один час мыла она кости и топтала стоптанными тапочками презренное имя того жалкого человека, а равно и всех его родственников, кто осмеливался высказаться в защиту необратимых политических перемен в стране. Может быть, и поэтому многие бывшие колхозники поспешили оставить свои дома и подались искать счастье на чужбине, лишь бы лишний раз не попадаться ей на глаза со своими глупыми, близорукими мыслями. Как знать… Но те, что остались, даже активно не разделявшие ее твердой позиции в отношении беспредельной разнузданности товарно-денежных отношений и опасности реставрации капитализма в России, все как один ценили в ней человека, много сил отдававшего на благо и процветание родной деревни.

* * *

Похолодевшее тело Надежды Константиновны общими усилиями вынесли в горницу и возложили на длинный стол.

Именно за этим столом долгими вечерами при робкой свече сочиняла она свои заявления и жалобы. Именно тут она ела ту жалкую еду, что наспех готовила. Именно здесь принимала редких посетителей и учила их жизненной стойкости. Именно на нем, среди груды давно не мытой посуды и различных сомнительной свежести тряпочек дед Афанасий обнаружил мятый листок, на котором твердой рукой Надежды Константиновны под жирным заголовком «Завещание» было начертано следующее:

«В случае моей смерти, прошу меня похоронить вместе Лениным», – и стояла размашистая подпись.

Афанасий, несмотря на прожитые годы, слыл человеком не сильно грамотным. Прошел войну, советские лагеря, реабилитацию. Много работал, много пил, а читал мало, больше слушал. И пока он разбирал неровно набросанные слова, пока вникал в срытый их смысл, бабы успели стянуть со стола грязную скатерть, смести мусор в дальний темный угол, обтереть доски мокрой тряпкой, извлечь из под одеял усопшую и даже разобраться промеж себя, кто чем станет заниматься.

– Давай, иди гроб делай, – скомандовала мужу Вера Сергеевна.

– Чего это? – удивился дед.

– Чего, чего… Первый раз слышишь, что ли?

– Это чего? – помахал дед листком.

– Брось, пакость всякую. Потом приберем. Иди, делом займись.

– Да… как же это?.. – развел руками стрик в бессилии выразить больше. Но супруга не стала проникать в глубину красноречивого жеста, вырвала бумагу из рук мужа, грубо скомкала, откинула в сторону и ткнула пальцем в открытую дверь.

– Иди, говорю, черт лохматый, горб делай. Не мне же доски стругать?

Но отброшенный в сторону бумажный комочек не отпустил деда. Выйдя во двор, он постоял минут пять в нерешительности рядом с Марьей Петровной, присевшей на согретую солнышком лавочку, покувыркал в костистой голове трудную мысль и вернулся обратно в горницу. Нашел среди мусора скомканное завещание, поднял, аккуратно разгладил между ладоней, прочел еще раз и молвил:

– Чего это?

– Ну, что там у тебя, неугомонный, – не выдержала Вера Сергеевна, начавшая процедуру раздевания, и бесцеремонно вырвала из рук мужа записку.

– Прочти, что там написано, – ткнул пальцем Афанасий.

– Чего, чего… Вроде как завещание, вот чего, – неуверенно пояснила супруга.

– Как это нам понимать? – вопросил дед.

Вера Сергеевна огласила прочитанное.

– А как это понимать? – в свою очередь обратилась она к присутствующим.

Ассистирующая ей Анастасия Павловна промолчала, словно не слышала вопроса. Элеоноры Григорьевны рядом не оказалось. Едва тело переместилось на стол, она поспешила принять на себя хлопоты по дому и выскочила с ведрами за водой.

– Слышь? – толкнула помощницу в бок энергичная женщина, – Как понимать это спрашиваю?

Тоська, тихо рыдая, недоуменно пожала плечами.

– Я это так понимаю. Она хочет, чтобы ее с Этим похоронили, – высказал старик долго мучившее его суждение.

– Ишь, чего захотела! – воскликнула Вера Сергеевна, – Больше она ничего не хочет?

– А, по-моему, она этого достойна, – робко высказалась бывшая доярка, – Она всю жизнь ему отдала. Вон у нее его сколько, – махнула она рукой в сторону книжных полок, битком забитых собранием сочинений Вождя мирового пролетариата.

– Не нашего ума дело, – сформулировал Афанасий общий для себя вывод.

– Как это не нашего? А чьего? – возразила супруга, больше следуя духу противоречия, чем рассудку.

– И звали ее также, Надеждой Константиновной. Как жену Ленина. Она этим всю жизнь гордилась, – добавила весомый аргумент Анастасия Павловна, – Она в этом высокое предначертание видела, – с трудом выдавила из себя сложную фразу.

– Пускай, итить твою макушку, власти с этим разбираются. Наше дело маленькое. Сообщить и все, – пояснил дед, – Там знают куда, кого хоронить можно. Чем наше кладбище хуже? Там, все наши лежат. Там все ейные лежат. Нам там лежать. И ей там лежат положено. Куда нам в Москву ехать? Дорога, одна какая? Иди, погляди: реку разлило, в брод не перейти, моста нет. Трактор в броду вязнет. Месяц, итить твою макушку, остатки подъедаем. Нельзя проехать. Куда Москва? До Селков, итить твою макушку, не дойти. Кто гроб попрет? Бумагу кто даст?

– Какую бумагу? – насторожилась Вера Сергеевна.

– Об смерти, – пояснил старик, – Не знаешь? Всем положено.

– И то верно? – на этот раз согласилась супруга, – Что делать-то?

– Ничего. Участкового звать. Пускай он разбирается, – благоразумно заключил Афанасий, – На то он и власть, чтобы в таких делах разбираться.

– А как ты его позовешь, если к нам не пройти? – едко заметила жена.

– Как, как? – почесал дед лысую голову, – Итить твою макушку… Никак.

– Вот то-то и оно, что никак. Сам ничего не знаешь, черт лохматый. Все со своими советами лезешь. Сиди. Выискался умник. Без тебя разберемся. С этим вот что делать будем? – снова взмахнула завещанием Вера Сергеевна.

– Брось ее в печку, – сконфуженно предложил старик.

– Тебя мы уже слушали, – отмахнулась от него супруга, – Ты дело свое сделал. Молчи. Теперь пускай народ выскажется. Как, бабы, с последней волей быть? Где Марья?

– Там, – указал пальцем дед на улицу.

Вера Сергеевна распахнула окно, высунулась из него чуть ли не на половину свого короткого тела и крикнула:

– Марь, а Марь? Ты тут?

– Что надо? – поинтересовалась знахарка.

– Чего с эти делать? – Вера Сергеевна помахала в воздухе бумажкой, – Как быть с последней волей усопшей? Надо ее выполнять или, может, как-нибудь обойдется?

– Надо. Иначе душа не успокоится. Будет по ночам приходить. Свое требовать. Пока все не исполнится, – спокойно пояснила с лавочки Марья Петровна.

– Во как!? По ночам… Поняла… Слышал? – обернулась она к мужу, – Выброси, выброси. Вечно несешь всякую глупость. Не приведи, Господь, еще и по ночам приходить будет, – перекрестилась троекратно и выдала, – Придется в Москву везти.

– Кого? – опешил дед, – Ты что?.. Как?.. Без мосту?! Моста нет!

– Так сделай, – топнула ногой самогонщица.

– Как, я его тебе, итить твою макушку, сделаю? Делать мне больше нечего!? – возмущенно замахал руками старик.

– А что тебе еще делать? На печи лежать? Самогон жрать? Котов мучить? – напустилась на него супруга.

– Сдурела! Ты знаешь, как мосты делаются? Где я его тебе тут сделаю! Один! Тут, итить твою макушку, бригада нужна с трактором! Бревен штук тридцать. Я, тебе что – бульдозер?! – выпалил дед и даже взмок от волнения.