Misty - Нежные тайны. Gentle mysteries Страница 6

…Громкий стук посреди ночи разбудил, задремавшую Тинку. Она встала и прошла на кухню. За столом сидел старый Тролль и, пыхтя, усердно бил колотушкой по гладкому черному шару. Тот не поддавался. Лишь изредка возмущенно вспыхивал маленькими искорками.

– Чертовы гномы, – раздраженно пыхтел он, – Подземное отродье. Попадись вы мне!.. Ну, чего надо? – не глядя, спросил он.

Тинка, как всегда, немного поколебалась и, набравшись смелости, попросила:

– Не могли бы Вы стучать чуть потише… У меня голова раскалывается от вашего шума.

Тролль оставил в покое шар и уставился на нее исподлобья. На маленькую, легкую как ветерок.

– Может, поможешь?

– Еще чего…

– Тогда по коньячку – и он вынул фляжку.

– С незнакомцами не пью.

– Ну, так давай познакомимся..

– В другой раз, – утомленно ответила Тинка.

И тут какое-то внутреннее чутье подсказало Троллю, что делать.

– Хочешь посмотреть? – и он, не дожидаясь ответа, протянул девушке шар.

Та, со свойственным всем женщинам любопытством, осторожно взяла его в руки.

– Какой он холодный.

– Не торопись, подержи его немного…

Девушка с опаской рассматривала непонятный предмет. Постепенно ладони стали согреваться и ее собственное отражение, перечерченное непонятными, странными знаками стало исчезать. Яркие всполохи пронеслись по нему, сменяя друг друга ураганом пурпура, изумруда, желтого песка и в конце озарились багровым красным туманом. В горле у Тинки моментально пересохло. Шар стал нестерпимо жечь ладони…

Внезапно яркий свет брызнул во все стороны, разлетелся и, ослепив Тролля и Тинку, тут же погас. Они оказались в полной темноте. Воздух вокруг стал густым и вязким. Легкие еле справлялись. Дышать становилось все труднее и труднее… Тролль стал воскрешать в памяти древние слова и бегло зашевелил губами. Через некоторое время заклинание подействовало. Темнота постепенно рассеялась и уступила место серому белесому цвету…

Когда он закончил бормотать, то с удивлением обнаружил, что девушка, крепко прижав шар к груди, молча и любовно поглаживает его.

– Что?.. Что ты сделала?! – в страхе промычал Тролль.

Тинка с мертвенно-бледной улыбкой не отрываясь, смотрела на шар.

– Тебе пора уходить… Возьми, он мне больше не нужен.

Шар с легкостью соскочил из ее ладоней и попал в трясущиеся руки Тролля. Тот, для храбрости отхлебнул из фляжки, нехорошо выругался и спросил:

– Скажи, что ты видела?

– В другой раз, – утомленно ответила Тинка. – А сейчас… не могли бы Вы оставить меня в покое и дать отдохнуть.

– Как прикажете, леди, – с внезапной покорностью кивнул Тролль. В нем словно что-то надломилось. Он устало сунул шар в карман и… исчез.

Тинка посмотрела на свои руки. Кожа стала шероховатой, покрылась струпьями и чешуйчатыми наростами. Тинка почувствовала, как в ней проснулась необыкновенная сила и мощь, и огненный рык со зловещим хохотом потряс воздух… Длилось это всего несколько секунд… Потом она вновь стала обычной девушкой.

В дверях показалась заспанная Лия.

– Ты с кем разговаривала?

– Ни с кем. – Тинка потянулась к холодильнику. – Пить хочу.

Вынув бутылку пива и открыв, она жадно прильнула к горлышку.

– Опять? – Лия настороженно присматривалась к Тинке.

– Ты о чем?

– Ты опять что-то видела?

– Да так, ерунда всякая. Не обращай внимания. Пошли спать, – и она потянула упирающуюся Лию в постель, где крепко прижалась к ней своим худеньким тельцем и наконец-то заснула.

Убедившись, что Тинка спит, Лия встала и, тихонько одевшись, вышла из домика. Взглянув на одинокий огонек на другой стороне, она направилась к мотелю.

Где-то недалеко хихикнул койот, потом еще один, и еще… Потом они разом смолкли.

В мотеле никого не было. Она потянулась за телефоном и стала набирать номер…

Когда она вернулась, Тинка сидела на постели, скрестив ноги, и в упор смотрела на нее. Рядом сидел тот самый пропащий пес и не по-доброму смотрел на Лию.

– Ты где была?

– Ты о чем?

– Ты ходила звонить.

– Нет.

– Врешь!.. Не подходи ко мне!

– Ну, тише… Тише, маленькая моя. – Лия потянулась, было к ней. Пес зло зарычал.

Вдруг Тинка дико завизжала:

– Не трогай меня!.. Дрянь! Сука! – Темные безумные глаза яростно блестели.

– Как знаешь. – Лия равнодушно пожала плечами. – Но ты не понимаешь… Ты – это другое…

Лия, пыталась что-то еще сказать, но Тинка ничего не хотела слушать. Лицо ее посерело. Она вцепилась в подушку и завыла. Пес подхватил ее вой. Лии впервые в жизни вдруг стало по-настоящему жутко. Она бросилась к двери, но та почему-то оказалось запертой. Она стала беспомощно дергать ручку… Горячая волна догнала ее, развернула, ткнулась в живот и притянула к огромным безумным янтарным глазам.

…Дождь прекратился только под утро. Серая пелена тумана висела над озером. Я сидела в домике №5, у темного расплывшегося пятна на кровати и тупо смотрела на пилочку для ногтей, которую не заметили коронеры… Три года прошло с той поры, как я впервые столкнулась с этой хрупкой впечатлительной девчонкой. Роковой и невинной. Каждый день, каждый час я была с ней, жила с ней, думала о ней. Бывали минуты, когда я сама не верила в то, что это может происходить… с ней, со мной… Странные, нереальные цвета…. Но сегодня я была близка как никогда… И она меня опять провела… Я опять опоздала.

Исповедь одной писательницы

Ночь. Я лежу на спине, стараюсь уснуть. Лунный свет падает на рубашку голубоватым инеем. Холодно. Но натянуть одеяло – лень. В голове – кавардак, за окном – Амстердам… Рука Готфрида протопала мимо уже раз пять. Не спиться бедолаге. Интересно, какие мысли у него в голове… тьфу, в пальцах. Уж точно не жалость и не сочувствие. Выговорился через меня, мерзавец. Завтра вечером клацнет последний раз на машинке, поставит точку в романе, уложит аккуратненько листки и ко мне, в постель. Затем хруст нежной шейки – и нет меня. Вроде, как и не было.

«Мы скорбим о смерти удивительной женщины. Писательницы и поэтессы…» – провоют над могилой поклонники и мировая пресса. Седовласый пастор с неподдельным страданием на лице оттого, что не поимел меня при жизни, первый бросит горсть земли. Requiescat in pace… Будут там толпы родственников, любовниц и любовников, безутешные мужья и жены, наконец-то обретшие успокоение, шакалы – журналисты, репортеры, да мало ли разного сброда соберется, чтобы насладиться зрелищем и потешить свою душонку исполнением сокровенного желания – самолично закопать в землю известную ведьму и суку. Так и вижу их руки: очаровательные ладошки – деток, вороватые, нетерпеливые – родственников, нежные – любовниц, скупые – любовников. Давка как при дешевых распродажах и каждый норовит пройти по второму, а то и по третьему кругу. Через пару минут и следа не найдешь, где была могила…

Я беспокойно заворочалась – слишком живое у меня воображение… Вдалеке, на кухне, щелкнул выключатель.

Да… Помотала меня судьба. Сколько квартир, городов и отелей поменяла я за свою жизнь.

Помню свою первую, питерскую, и Кузьмича, соседа – алкаша. Часто вечерами он мне внушал: – Не твое это дело, книжки писать, – и попыхивая «Беломором» продолжал: – Замуж тебе нужно. Сына аль дочь родить, а то и двойню. Вот бабье счастье… А ты – куды? Книжки писать, да с лизбиянками шастать?.. Эх!.. – вздыхал он, – пороть тебя некому! – И сокрушенно крякал. Запрокидывал стакан с водкой, выпивал и вновь смачно крякал. Потому и звали его Мак Даком. Но был он либерал по натуре, терпелив и смотрел сквозь пальцы на моих девчонок, на ночные гулянки и истошные садомазохистские вопли… А самое убойное наступало утром, когда за чашкой крепкого чая он доставал с полки Сенеку и, подправляя мою нравственность, читал вслух отрывки из писем. В эти минуты он преображался в строгого, благородного патриция, громящего с Форума людские пороки и вскрывая язвы общества.

Сигаретка тухла. Пора было бежать на работу, в редакцию. А вслед мне неслось уже от Вергилия:

«Точно вакханка, она по пещере мечется, будто

Бога может изгнать из сердца…»

и:

«…Как последнюю ночь провели мы в радостях мнимых,

Знаешь ты сам…»

Подбодренная и облагороженная словами древнеримских мужей я тряслась в битком набитом вагоне метро, а в голове стучало напутственное: «Будь здоров… будь здоров… будь здоров…»

А разве я была больна?

Пожалуй. Множеством пороков. И самым сильным из них была любовь к женщинам. Не то, чтобы я была лесби или нимфоманкой, но временами я и эти понятия так тесно сплетались, что у некоторых невольно складывалось превратное представление обо мне. Но вообще-то речь сейчас не об этом… Мне бы в детстве прочесть рассказ «Как я стала писательницей», напечатанный в БСФ, возможно все и сложилось бы иначе. Но, к несчастью, фантастику я не любила, оттого-то и начались мои беды и скитания.