Борис Георгиев - Живец. Хитрец. Ловец Страница 6

– …ответишь? – услышал я, пробудившись от дрёмы. Толмач не дремал, переводил разговор Хорта с диспетчерской.

– Ну и ладно, отвечу, – беспечно отвечал диспетчеру Хорт. – Есть чем. Честное борзое слово, удачно поохотился.

Я потянулся, продрал глаза. «Дикая обезьяна» заходила на посадку по дикой траектории. Даже мне, человеку привычному к безумным манёврам челноков местного сообщения, и то стало не по себе. «Даст козла, собака. Шлёпнет брюхом», – думал я, вцепившись в подлокотники и нащупывая ногой педаль накачки. Чего только спросонок не сделаешь. Не было подпятника, педали накачки тоже не было. Чёртова обезьяна задрала нос. Меня вдавило в кресло, затрясло. Я услышал, как Хорт лязгнул зубами и заворчал. Толмач ругнулся: «Чтоб тебя…» – затем сделал паузу, выдал бесцветным тоном: «Перевод невозможен», – после чего беззлобно продолжил: «… и щенков твоих до седьмого колена, в нюх мартышкой безмозглой трахнутых».

– Кому это ты?

– А? – Хорт смутился. – Извини, вырвалось. Лезет иногда под язык всякое, нахватался от дворни. Охота дело борзое, но без дворни какая охота? Баловство.

– Ты охотник?

– Я Хорт в седьмом поколении, – высокомерно заявил Хорт.

Я счёл за благо замять разговор. Представил себе, как борзый мой собеседник выходит на охоту… С кем? Пусть Мистер Монк – охотничья обезьяна, но причём здесь дворня? Ладно, пёс с ней, с дворней. На кого Хорт охотится?

– На тебя… – шепнул толмач. Почудилось?

– На тебя поступила жалоба от консула, – скрипнул в динамиках командирского пульта голос диспетчера.

– Это Вуйка штучки, он натравил, – весело пролаял Хорт. – Пошлите его к фелидам. Щенок, обезьяний ублюдок. Консул тоже хорош, слушает всякую непородную сволочь.

– Я тебя предупредил.

– Ладно, с меня причитается. Умеешь ты, Бруд, испортить настроение.

– Есть что портить? Тебя можно поздравить?

– Говорю же, есть, – Хорт скалился, косил глазом. – Нужен трап. Подавайте, да побыстрее.

Пока они переговаривались, тряска прекратилась.

– Прибыли! – сообщил Хорт.

Меня мутило. Надо было встать, пройтись, дохнуть свежим воздухом после провонявшей чёрт знает чем кабины. Пригоден ли он для дыхания? «Дурак, – обозвал я себя. – Хорт без скафандра дышит тем же, чем дышишь ты. Атмосфера Киноды, стало быть, тебе не повредит. Отстёгивай ремень».

– Секс-тур? – спрашивал у Хорта диспетчер.

– Национальный парк.

– Значит, сначала питомник, – скучно бормотал диспетчер.

Я представил себе, как он делает пометки в журнале регистрации приезжающих – такой же остроухий пёс, только не в комбинезоне, а в кителе. Кажется, Хорт назвал его Брудом. Интересно, это имя или фамилия? Похоже, фамилия. Капитан мой говорил о себе: «Я Хорт в седьмом поколении».

– Трап у борта, – услышал я. – Можешь выводить.

Мне не понравилось это «выводить». Огрех перевода? Не надо меня выводить, сам выйду.

Я поднялся, размял ноги и двинулся к выходу. После вони в рубке воздух кормового отсека показался приятнее морского бриза. Из шлюзовой камеры дунуло прохладой. «Национальный парк. Реки, леса. Лучше чтобы субтропики. Растения, живность всякая… Прогуляюсь, отдохну».

– Сюда, – гавкнул Хорт и подтолкнул в спину.

Я не сразу понял, где оказался. По глазам резануло светом, ослепило. Над головой лязгнуло, за спиной я услышал мерзкий скрежет. Щурясь оглянулся. Хорта и меня разделяла решётка.

– Что это?

– Трап, – ответил Хорт, по-волчьи скаля жёлтые зубы. Сомнений быть не могло, он улыбался. – Это трап, парень. А я траппер.

Глава вторая

Я не находил себе места, метался из угла в угол по камере, как пойманный тигр. «Должен быть выход! Должен! Всемилостивый Случай! Так врюхаться! Поймали как мартышку – дырявым кокосом. На мякине провели, подсунули – подписал. Хорошо хоть не смертный приговор».

– Лучше бы меня затравили собаками! – бормотал я. Бесновался так, что не услышал шагов, и тогда только остановился, когда что-то звякнуло об пол. Миска?

Визгнула в полозьях решётчатая шторка, дюжий бородатый кинод нижней лапой толкнул миску; та, шкрябнув дном, скользнула по кафельному полу в камеру. «Служитель. Кормит питомцев». Мне захотелось наподдать по миске так, чтоб рыбьи тушки разлетелись в разные стороны, но во-первых, страшно есть хотелось, а во-вторых… «Спокойно. Отношения портить не надо, даже наоборот. Самое время разобраться, в какое дерьмо влип».

Кое-что я понял из разговора с Брудом, если это можно назвать разговором. Лай, свара. Поначалу они с Хортом развлекались, перебрасывались замечаниями, когда в клетке везли орущего и брызжущего слюной меня к питомнику, но тут я что-то такое крикнул… Назвал их… Как? А, ну да. Паршивыми дворнягами. Это их почему-то задело; толмач твердил: «Перевод невозможен… Перевод невозможен…» – а они на пару не лаяли даже, брехали. Дурацкая ситуация. Представьте: везёт вас по космодрому роботизированная тележка к баракам; ряженая чиновником бородатая собака через решётку толкует о ваших правах, а вторая собака в комбинезоне и с бакенбардами скалится так, будто имеет на это право… Ну, вы понимаете. Я вспылил. Любой на моём месте не сдержался бы. Себя самого стоило облаять, что и сообщил мне Бруд, когда зачитывал статьи подписанного мною договора. Да, говорил он, вы действительно получили по договору оперативного лизинга туристический лайнер бортовой номер такой-то, приписка Кинода – Закатный архипелаг – Национальный парк, но за лайнером тянется пышный долговой хвост, четыре тысячи пятьсот шестьдесят один кинодский реал, с учётом последней посадки. Желаете оплатить? Да, соглашался он, вы, конечно, можете прервать тур в любой момент, но только после того как внесёте полную стоимость плюс издержки на ваше содержание и трансфер к пересадочной станции. Желаете оплатить? Да, успокаивал он, жизнь ваша и свобода обеспечивается всякими там соглашениями, законный сеанс связи будет вам предоставлен сразу, как только появится техническая возможность, но, к сожалению, порт с незапамятных времён лишен средств дальнего сообщения.

Вот тут я и вспылил. Для затравки высказал, что думаю о Хорте и его бакенбардах, потом прошёлся по экстерьеру Бруда и на закуску назвал обоих паршивыми дворнягами. Зря. Надо было расспросить, почему это в их паршивой псарне нет хотя бы одного паршивого энтенглер-модема, и как они докатились до паршивой жизни такой, но после моего намёка на дворняжность собеседников вопросы задавать стало бесполезной тратой времени.

«Сейчас хотя бы не прощёлкай пастью», – сказал я себе и наклонился за миской, исподлобья глядя на служителя. Он не показался мне злым или высокомерным – крупный, шевелюра кучерявая, уши с заломами. Борода, усы. Морда квадратная. Добродушный амбал.

– Извините… – начал я, с отвращением глядя на рыбу. Терпеть её не могу. Всё что плавает – не еда, а эта мерзость вдобавок ещё и сырая.

– Святые угодья! – Служитель отшатнулся, раззявив пасть. – Говорящая обезьяна!

Я подавил желание швырнуть в него миской. Прошипел сквозь зубы:

– Я не обезьяна, а человек!

Он не сразу пришёл в себя, бормотал: «Что значит, не обезьяна, а обезьяна?»

Опять огрехи перевода? В местном языке слово «человек» отсутствует? Лаяться по этому поводу глупо, надо искать решение.

– Я не обезьяна, а гуманоид!

– Вижу, что ты гомид, – пыхтел, раздувая усы, служитель. – Но они ведь… Правду, значит, говорила Эрделька про говорящих гомидов, а я не верил, и ещё облаял её, чтоб не забивала голову оккультной бредятиной.

– Много ты понимаешь в гомидах!

– Много? Да ничего я в вашем брате не смыслю. Гомиды к нам сюда не попадают, их почему-то везут прямиком в охотничьи угодья или в балаган, смотря по сезону.

«Охотничьи угодья это сафари, а балаган… Балаган мне Хорт не предлагал, втюхивал секс-тур. Этот барак – питомник. Что в таком случае национальный парк?»

– А ты, значит, говорящий гомид, – бурчал служитель, держась лапой за решётку. – Может и те, что в балаган попадают, говорящие? По ним не скажешь, когда они этим делом занимаются. Однажды Эрделька меня туда затащила, давай говорит, хочу глянуть, как они это делают. Смех и грех, блуд фелидский. А ты, значит, говорящий. Хороший парень. Ну скажи тогда, как тебя звать? Кличка имеется?

– Имя моё Иосиф, фамилия Циммерман, – ответил я с достоинством.

– Фамилия? Породный гомид, надо же! – восхитился он. – Мы попроще. Эрды мы, я и моя Эрделька. Ну что, ваша гомидская борзость, откушать изволите или как?

Гордость моя боролась с голодом. Поколебавшись, я ответил: «Сырую рыбу не ем», – и выставил наружу миску.

– Да? Вот ведь как, – проворчал Эрд. – Ну, сушить её для тебя никто не станет.

«Он что же, так и уйдёт?» – Я проводил взглядом жирные тушки, кинулся следом, за решётку схватился, крикнул: