Гай Себеус - Гости с той стороны Страница 6

Вдруг её всеохватность проколол один точечный огонёк, потом другой, третий. Вокруг огоньков что-то закопошилось, завскрикивало, заохало. Очарование ушло. Началась суета.

Молодой женский голос жалобно залопотал, потом что-то упало, разбилось, вскрикнула старуха. Женщина застонала, потом опять заговорила быстро и сбивчиво. Старуха ворчливо уговаривала, молодая всё жаловалась, жаловалась. Потом вдруг будто зарычала. Что-то пискнуло.

Откинув дверной полог, из дома шагнула старуха со свёртком в руках.

«Волчица принесла волчонка! Волчица принесла волчонка! Волчица принесла волчонка!» – на три стороны с поклонами прокричала она. В ответ тишина, да мирное миганье звёзд на небе. Только овцы сонно завозились в загоне.

Тем временем небо посинело. Стали различимы узкие улицы между аккуратными мазаными домами. И площадь посреди построек, и башни на границах поселенья, и глубокие рвы.

Женская фигура, явно стараясь быть как можно незаметнее, скользнула через мост. Быстрые босые ноги вынесли её на тропинку, и росный травостой почти укрыл беглянку. Борясь со сбивающимся дыханием, она заторопилась к высокому холму. Украдкой оглядывалась, оправляла покрывало, укутывающее всю её фигурку с головы до ног. Успокаивалась, что вокруг никого, и опять бежала, бежала…

До гребня холма оставалось совсем немного. Но воздуха в груди осталось ещё меньше… Она с всхлипом вздохнула и…

2

Перед ней на тропке вдруг встала, как бичом ударила, змея.

Опираясь на кольцо хвоста, стояла, раскачиваясь. Смотрела пристально прямо в глаза.

Открыла пасть и…

Вдруг с угрожающим шипением перелилась в высокую фигуру в чешуйчатом плаще с крупной змеиной маской на голове!

Беглянка, уронив покрывало, метнулась с тропинки и, заплетаясь тонкими ступнями в высокой траве, попыталась прорваться к вершине. Но остановилась, обессиленная. Ноги подламывались. Она, как зверь, начала подгребать руками, но это было неудобно и быстроты не прибавило. К тому же тянула к земле перевязь под грудью, в которой пискнул ребёнок. Подхватив перевязь, она расправила плечи. Попыталась, откинув спутанную косу, вздохнуть поглубже и…

Резким хлопком её накрыли два чёрных крыла.

Из последних сил она резко отбросила огромного чёрного ворона, яростно молотящего её крыльями…

Ударившись о землю, он не упал. А величаво выпрямился жрецом в чёрном с отливом плаще с крупной вороньей маской на голове! За плечами подрагивали два готовых к взлёту крыла.

Женщина затравлено оскалила зубы, переводя взгляд с одного жреца на другого. И только она метнулась было в сторону от них, как перед ней молчаливо вырос сидящий волк.

Он взглянул исподлобья. В ответ на её оскал хищно дрогнул верхней губой и с грозным горловым рыком вытянулся в жреца в сером плаще с крупной волчьей маской на голове!

Холм, подсвеченный с востока, теперь был для неё недосягаем…

3

Жрецы все втроём, наклонив головы и исподлобья держа её взглядами, начали медленно выговаривать тайный заговор. Их жезлы, причудливо украшенные резьбой и ритуальными подвесками, ритмично выплясывали, завораживали, лишали воли. У первого в жезле под рукояткой в форме змеиной головы – водяные часы, в которых капли передрагивали из верхней склянки в нижнюю. Вверху этих капель осталось так мало!

В заговоре звучала угроза, беспощадная угроза! Просить, умолять – бесполезно. Бежать – некуда. Таинственные ритмы перемежались то змеиным шипением, то вороньем граем и клёкотом. Но окончательным приговором звучал звериный, волчий, рык!

Из-под плащей появились кадильницы. Струи белых, приторно-сладких дымов окружили беглянку, и повели её туда же, куда она и бежала, но это была уже не она…

Небо стремительно светлело. Часы в жезле жреца-волка струили песчинки. Вот и выжженная солнцем макушка холма. Ритмы убыстрились, жрецы начали притоптывать и энергично кружиться в экстатическом танце вокруг одинокой фигуры с ребёнком на руках.

Узор, выбитый их ногами, сложился в причудливый треугольный цветок, «сломанные» лепестки которого в какой-то момент начали своё вращение под ногами несчастной, А жрецы время от времени, будто разгоняя энергию трёх ломаных лучей, бросали то песок, то огонь, то плескали водой. Близкая трава корёжилась, дымилась и выгорала.

Струи молочных дымов спиралью обвернули женщину, шею которой уже охватила блестящая золотая гривна с чёрной каплей камушка на конце. …Вянущей безвольной рукой она попыталась было стащить её, но напрасно…

Ритмы позвякивающих жезлов будто сковали тело, которое начало млеть и оплывать камнем. Змей, ворон и волк качались в её сознании, удерживая зловещими взглядами исподлобья, не давали упасть.

Ноги отяжелели, окаменели. Но белая льняная рубашка всё ещё билась на ветру. Жрец-ворон, торопя, протянул вперёд свой жезл с солнечными часами на верхушке, и ритмы убыстрились, кружение под ногами стало неразличимым.

Синь и зелень окружающего мира наливались соком стремительно созревающего рассвета.

Женщина запрокинула голову, мучительно раскачиваясь в каменной ступе своих ног. В последний раз оглядела она улочки просыпающегося посёлка у изножья холма, степь, серп реки, рассекающей её, и залив, на глади которого далеко-далеко мелькнул парус.

Вот бы унестись туда!

Поздно. Совсем поздно.

На красивом загорелом лице глаза сияли отдельным светом. Они были светло-светло голубые, гораздо светлей яркой кожи!

Три тёмные маски, три древние личины склонились над девичьим лицом, будто скрывая от рассвета. Один из жрецов сложил руки красавицы чашей, и они тут же оплыли камнем. Каменным стал младенец, каменными стали ещё недавно подрагивающие плечи, тяжело оплыло и стало каменным лицо.

Всё было кончено.

Жрец-ворон, торжествуя, поднял свой жезл навстречу розовеющему восходу. И первый луч коснулся стрелки его солнечных часов. Острая тень пересекла окружность. Рычание и шипение были ответом на его горловой вороний клёкот: «Ещё одна!»

***

Когда солнце уже совсем выкатилось, на вершине холма стояло грубое каменное изваяние лицом на восток. В нём с трудом угадывались очертания тонкой женской фигуры с ребёнком. В чаше рук – жертвенная кровь голубки, пушистым комком валяющейся тут же. На изножье издевательская надпись: «Жёнам, чьи взгляды текучи, как белая вода».

Всё это в центре треугольника из неведомо как принесённых сюда камней.

Тан-Аид

1

Статус колонистов обязывал вести себя с достоинством, не обнаруживая вскипающее нетерпение.

Поэтому, очень стараясь не суетиться, преднамеренно медленно греческий парусник миновал величественную четырёхгранную башню маяка и красивым росчерком вошел в гавань Тан-Аида.

Малочисленная команда споро управилась с парусами. Бласт весело помогал. Ему до такой степени надоело болтаться между небом и землёй, что даже земли бога Смерти уже не пугали. Особенно после череды странных смертей молодых мачех там, на далёкой родине. Нет, Бласта никто и никоим образом не связывал с этими смертями. Тем более, что он бывал болен, очень болен именно в эти самые дни. Но взгляд отца становился всё задумчивее, а одежды лекаря – всё богаче. Слуги же шарахались от Бласта, как от чумы, а на улице вслед неслись такие нелепицы, что он не знал уже: злиться или смеяться.

Бласт твёрдо решил на новых землях начать новую жизнь (лекарь уверен был, что это возможно!), и наконец-то оправдать ожидания отца.

Раб, подаренный отцом и мачехой, старательно пыхтя, собирал их вещи. Странные пугающие татуировки на его ссохшемся теле скрыл серый хитон из грубой посконной ткани.

Гребцы взялись за вёсла и подогнали судно к пристани. Выбросили якорный камень, укрепили причальный канат за специальную чушку.

Берег пестрел встречающими.

Богатая греческая колония на берегу тёплого судоходного Амазонского моря привлекала множество торговцев из разных земель.

Вот китайцы, свернувшие в земли Тана со своего знаменитого шёлкового пути у приморского городка Фазис. Только они привозят сюда атласные шелка и изумительно тонкие листы, не виданные в Элладе – бумагу. Можно попробовать заработать на этом чудном товаре!

А это персы. Их скакуны отличаются от коней местных кочевников так же разительно, как люди отличаются от животных!

Невозмутимые великаны – варяги торгуют своим талантом корабельщиков. Танаиды сами не строят суда. Зачем? Варяги делают это быстрее и лучше, только плати!

Белые одежды греческой общины украшают причал, веселят глаз и сердце. Оказывается, не такие уж это неродные края, раз их так встречают соотечественники!

Мелодичными шероховато-металлическими звуками сорокострунного эпигониона пьянят сердце чарующие напевы Эллады, наполняют детским восторгом ожидания свершения чего-то главного в жизни!